Пять невест и одна демоница. Трилогия
Шрифт:
– Ты ведь сам все понимаешь, – Ксандр уложил тело мужчины, который еще дышал, но был тихим и спокойным, рядом. И сел возле принцессы. Красные глаза его уставились на дым. – Там чужак. Мешает вернуться.
Ричард понимал.
И сдавил в руке медальон.
Он убьет эту сволочь… ту, из-за которой девушка почти ушла, а Ксандр… Ксандр долго жил, но это еще не повод умирать за других.
Нет.
Ничего. Они справятся.
Кровь мужчины полилась на зеркало. И девушка покачнулась.
– Держись, – Ричард взял её за руку. – Ты слышишь меня?
Нет.
– Погоди… – Ксандр
Привычно.
Знакомо.
Мерзковато. Ричард никак не мог отделаться от ощущения, что сама тьма, там, на той стороне, липка и грязна. И грязь эта просачивается в самую душу.
Потерпит.
Оглядеться.
Отыскать нить, истончившуюся до предела. Сил у девушки почти не осталось.
– Возвращайся, – позвал Ричард, сделав шаг на путь тени. – Возвращайся…
Но когда перед ним возникла туманная фигура мужчины, чем-то донельзя похожего на Никаса, он сказал:
– Прочь.
А потом вновь позвал:
– Возвращайся.
И сила его вплелась в нить, укрепляя её, создавая в то, что будет понятно разуму человека, который никогда-то не сталкивался с миром иным.
Тропа развернулась, пробиваясь сквозь туман и пыль, готовая вести… куда? Не важно.
– Возвращайся, – теперь, когда нить окрепла, Ричард осторожно потянул за ней. Вот так… и снова… границы дрожат. Тьма ищет выход. Тьма беспокоится. И надо бы спешить.
Ксандру опасно вот так касаться её.
Надо…
– Возвращайся.
И она услышала.
Глава 15Об особенностях ритуалистики и родственной любви
«А королевна та собою хороша. Ростом не велика, но и не мала. Стройна и пригожа. Ликом бела. Глаз её светел, и волос тако же светел. Ходит она неспешно, держится с немалым достоинством, что явно говорит о величии рода ея. Люди знающие бают, что сама она и нравом кротка, и разумна зело. Учена. Ведает пять языков, хфилософию и музицировать обучена.»
Из письма одного посла.
Летиция Ладхемская стояла перед зеркалом, смотрела на себя и не могла отделаться от мысли, что все-то неправильно. А что именно? Она не знала.
Поэтому просто стояла и смотрела.
Болела голова, но не сказать, чтобы совсем уж невыносимо. Скорее уж боль эта была далекой, словно эхо. И она изрядно мешала сосредоточиться.
И все-таки какое платье надеть?
Муаровое, вердепешевого цвету? Или другое, из тяжеловатого бархата того палевого оттенка, который весьма подчеркнет её благородство.
Глупость какая.
Она и вправду думает об этом всерьез?
Служанки держали платья, ожидая, когда Летиция примет решение. А она… она не могла! Не могла и все тут! Она подняла руку, потрогала лоб.
– Ваше высочество, – проскрипела вдова, не скрывая своего недовольства. – Если позволите заметить, ваше поведение породило некоторые слухи
весьма неприятного свойства.Слухи.
Девица благородного происхождения должна быть особенно осторожна, ибо любое слово, действие, даже взгляд способны разрушить её репутацию.
Маменька огорчится.
– Подите прочь, – выдохнул Летиция. – У меня мигрень.
И болеть ей никак невозможно. Точнее можно, ибо хрупкость здоровья весьма отлично укладывается в образ тонкий и легкий, но не лишь бы чем. Вот, взять, к примеру, сопли. Разве у благородной дамы могут быть какие-то там банальные сопли?
Веселый голос герцогини Хаммоншир зазвучал в ушах, порождая новые приступы боли.
А служанки закрутились, завертелись, пытаясь схватить за руки, уложить, раздеть, одеть, обтереть розовой водой. И в этом круговороте Летиция потерялась.
На какое-то время.
– Вон! – крик был совершенно недостойным, ибо девица хорошего рода…
…эту девицу она почти ненавидела.
– Оставьте мою сестру, – вот Ариция умела говорить спокойно и так, что ослушаться её не смели. Даже почтенная вдова поднялась с козетки, всем видом своим выражая крайнюю степень недовольства.
Маменьке, небось, отпишется. С жалобой. И отцу.
И…
– Голова болит, – пожаловалась Летиция, пытаясь выбраться из-под одеяла, поверх которого зачем-то набросали подушек. – Ноет и ноет… ноет и ноет…
– Полежи, – сестра присела рядом. – Воды? Или шторы задернуть?
– Задерни.
Ариция с трудом подняла тяжеленную палку для штор. А уж крюк зацепить и вовсе не сразу вышло. Шторы сомкнулись с протяжным скрежетом, который отчего-то раздражения не вызвал, и в комнате стало сумрачно.
– Что ты об этом знаешь? – Летиция откинулась на подушки.
Мягкие.
И перины тоже. И… и чем дальше, тем больше ей нравится это место. Какое-то оно… спокойное, что ли.
– О чем? – голос сестры дрогнул.
– Не надо. Ты поняла. Ты ведь всегда раньше понимала. И вот… он сказал, что я вспомню. Со временем. А мне кажется, что я забыла что-то донельзя важное. Пытаюсь, пытаюсь, а она только болит. Так что?
Ариция вздохнула.
И взгляд отвела.
– Еще мне кажется, что мы раньше… мы не ругались. Почти.
– Почти.
– А потом… как-то все изменилось. Когда? Почему? Из-за мага, да? И матушки… я… – Летиция приняла и кубок с водой.
Сделала глоток.
Стало легче. Тошнота отступила, а боль нет. И главное, все-таки не понятно, какое платье выбрать, ибо мигрень мигренью, а к ужину выйти надо. Другие-то будут.
А к платью еще парик.
И перчатки.
Драгоценности, чтобы сочетались и с платьем, и с перчатками, и с самою Летицией, да еще и соответствовали моменту. Кто бы знал, до чего тяжело быть идеальной принцессой.
– Мы и вправду дружили. Наверное. Я теперь и сама не уверена в том, что было и…
…если придворный маг поработал с Летицией, то и сестре уделил бы внимание.
– Я тебе помогала. Раньше. Уходить… вечером. Говорила, что мне спать одной страшно. И мы ложились вдвоем. А ты тихонько убегала. И потом возвращалась. Рассказывала… мне все это казалось жутко романтичным. И вообще… таким настоящим… моя сестра ловила преступников.