Пять невест и одна демоница. Трилогия

Молча взметнулись щиты легионеров. Но как можно остановить звезду?

Никак, только…

Ричард с трудом, но поднялся. И сказал:

– Глаза закройте.

Его тьма выплеснулась наружу, навстречу обжигающему, рожденному водяными глубинами, свету. Он не знал, как подобное вовсе возможно. Но вот… возможно, выходит.

И звезды увязли.

Они обжигали.

Они взрывались, разрывая тьму искрами. А та спешила зарастить раны, и обиженная, живая, тянулась к Ричарду. Надо держатся. Что бы это ни было, если убрать щит, то полягут люди.

– Огонь! – голос рыцаря прорвался сквозь тишину. – Тушите пожар, мать вашу…

Дальше заговорил попугай.

От души.

И стало легче. Только звезды… нить за нитью они поднимались из глубин… не только они. Тьма там тоже была. Давно. Спала. Предвечная. Мудрая. И отозвалась Ричарду легко. Стоило потянуться к ней, и она сама хлынула навстречу.

– Что за…

– Меч убери, придурок. Не мешай своим благословением…

Ксандр.

И рядом. Держится. Держит. Он тоже слышит, что свет, что тьму. Лица не разглядеть. И оборачиваться нельзя. Ничего нельзя, лишь щит держать.

– Вперед…

– Да ни хренища не видать!

– Не важно, главное, что вперед…

Кто это?

Тьма тревожится. Тьма боится людей не меньше, чем люди боятся её. Она знает, что люди бывают жестоки, особенно, когда у них в руках огонь и сталь.

Ричард не позволит обидеть.

– Да мы на скалы сядем и тогда…

Тьма послушно растекается вокруг корабля. И отступает, позволив выжить звезде. Не той, что рождена морем. Иной. Эта появилась на свет там, где и положено звездам – в небесной вышине. И когда-то она, яркая, ярче прочих, венчала Корону.

Старое созвездие.

Моряки его знают. И корабль, издав еще один протяжный стон, заскользил по волнам. Если повезет, то… они доберутся до берега. Если повезет.

– Убирай, – рядом с Ксандром встал Лассар. – Убирай её, дитя проклятого мира…

Это он о ком?

– Мы уже в безопасности.

Ложь. Но Ричард позволил тьме отступить. И та, окутав корабль мягким облаком, – тот был слишком поврежден, чтобы просто его бросить – впиталась в борта. А Ричард покачнулся. Но устоял.

– Что это было? – поинтересовался Светозарный, щурясь.

– Понятия не имею, – Ричард коснулся лица. Почему-то кожу жгло. И на пальцах кровь осталась. Это… это плохо. Особенно, если кровь – черная.

Он сглотнул.

И подавил совершенно непристойное желание – завизжать. Или потребовать, чтобы его спасли. Тьма… тьма ощущалась. Близкая. Родная. И в то же время – опасная. Она все еще была здесь, руку протяни.

И Ричард протянул, чтобы коснуться её, такой… теплой?

Холодной.

Кто-то плачет. Громко и навзрыд. А где-то в небесах одиноким фонарем висит звезда. И Ричард смотрит. Он… он слышит людей вокруг. И мат то ли старого пирата, то ли его попугая, главное, душевный, побуждающий.

Он чувствует движение корабля, который не столько идет, сколько крадется по гладким водам. И бездну тоже чувствует, ту самую, где прячутся чудовища.

– Тише, – он шепчет.

Кому?

И наверное, это забрало бы остатки сил. И наверное, он бы упал на грязную палубу, но его удержали. Поддержали.

– Может… помочь ему как?

Степняк. Сейчас, в этом странном состоянии, в котором пребывает Ричард, люди выглядят другими. И от степняка пахнет жарким летним ветром. Зноем. Камнем. Землей. Лошадьми. Он кажется сплетенным из этих запахов.

Наверное, стоит удивиться.

Не выходит.

– Как? – это Светозарный. И внутри него действительно огонь горит. Белый-белый. Яркий. Как лампа… старая лампа.

Такая была в хижине.

В какой? Память. Так и не вернулась окончательно. Но здесь и сейчас Тьма милосердная подарила Ричарду осколок. И он не стал отказываться.

Старая хижина.

Она спряталась в узкой расщелине, что раскрывалась такой же узкой тесной пещерой. Вот в пещере и стоял топчан. А у стены приткнулась печь. Или это не печь? Сооружение из камней и серой глины. Печь дымила, отчего на глаза наворачивались слезы. И Ричард плакал. Там, в полутьме, слез не было видно. И неживой уходил.

Он точно знал, когда надо уйти.

А Ричард смотрел. На огонь вот. Или на угли. Рыжие. На белое пламя под колпаком старой лампы. Почему оно было таким белым?

– Давай, давай… он долго не удержит…

– Кровью?

– Только крови нам тут не хватало… он же не тварь какая, а человек.

– Не похоже. Глаза вон… светятся.

Слова проходят сквозь Ричарда, почти не задевая. Только тьма вздыхает горестно-горестно. Ей всех жаль. И людей. И чудовищ. Она, если подумать, вовсе не делает разницы.

Да и есть ли та разница?

Главное, корабль идет.

К берегу.

И тьма, повинуясь желанию Ричарда, а она рада ему, безумно рада, потому что и тьме надоедает одиночество, осторожно приподнимает корабль. И тот, роняя сквозь черный туман капли воды – Ричард слышит, как со звоном разбиваются они – ползет по-над хищными пастями скал.

Так.

И… и дальше. Туда, где сияет северная звезда.

Держать… силы ушли. И вернулись. Тьма сама делится. Если Ричард готов принять. А он принимает. Он знает, что нельзя впускать тьму в себя, что это опасно, что она никогда-то не оставит то, чего коснулась единожды. И это значит, что он обречен.

Жаль.

Себя. И тьму тоже. Она ведь не специально. Она… она устала. Да. Корабль содрогнулся и Ричард мысленно проклял себя. Нельзя отвлекаться. О том, что он обречен, он подумает позже. А пока… пока надо держать. Тьму. И корабль.

Проход.

– Давай… почти уже… вон, видишь?

– Хрень какая-то…

– Да не хрень, а остатки старого порта…

– А что за…

– Статуи!

– На кой ляд в порту статуи?

Ричард тоже хотел бы знать. И тьма готова ответить. Она знает, если не все, то очень многое. И помнит. Она с памятью обращается куда бережнее Ричарда. И пожелай тот… он не желает.

Пещера.

И топчан. Шкура медведя на полу. И на стене – еще одна. Здесь много шкур и от них пахнет.

– Ты как, малыш? – рука у неживого ледяная. – Меня узнал? Нет? Ничего. На вот. Поешь. Тебе полезно. Ложечку…