Пять правил

— Ты веришь, что люди злые, Элла? — спрашивает он.

Я поднимаю на него взгляд, наблюдая за тем, как густой дым вырывается из его губ, и, опять же, я ничего не могу поделать с собой и начинаю думать о том, что он похож на дьявола, такой же прекрасный и опасный.

— Конечно, — отвечаю я.

Мужчина кивает.

— Что, как ты думаешь, делает их злыми?

Престон прислоняется спиной к перилам, скрещивая лодыжки и наблюдая за мной.

— Думаешь, у них есть выбор?

Я хмурюсь.

— Да, у них есть выбор, и он заключается в принятии решения совершить плохой поступок осознанно, и именно это делает их по-настоящему злыми, — отвечаю я уверено.

— То есть, — смеется Тобиас, — чтобы человек считался злым, он должен осознавать свои злые деяния?

Я хмурюсь, пока он наблюдает за мной.

— Да. Мне так кажется, — я ненавижу это: эти вопросы, это давление, оставаясь в полном незнании, права я или нет.

— Разве значение правильного и неправильного не отличается у каждого человека, Элла? — Престон усмехается.

— Может быть, — мой взгляд скользит по его непослушным светлым волосам, касающихся воротника пиджака.

— Как ты определяешь, что неправильно? — спрашивает Тобиас, бросая окурок в воду.

Я тяжело вздыхаю, испытывая раздражение от этого разговора. Тобиас касается пальцами моей щеки.

— Не расстраивайся, Элла. Это все часть игры.

— Думаю, нормальные люди понимают разницу. Никаких убийств, никакого шантажа, не вести ни о чем не подозревающую девушку к своему другу, чтобы она сделала все, что тот пожелает… — это, конечно, низко с моей стороны, ведь я знаю, что Тобиас остановил Третьего от того, чтобы трахнуть меня, но тот касался меня, делал со мной вещи, которые заставляют чувствовать меня грязно и неправильно. Я понимаю, что надавила слишком сильно, когда Тобиас медленно выгибает бровь, и его взгляд становится жестким, делая глаза похожими на осколки раскаленного нефрита. Престон выдыхает сквозь зубы, и боковым зрением я замечаю, как он делает шаг в сторону от меня. Черт. Пальцы Тобиаса все еще на моей щеке, и его хватка становится сильнее, когда он поворачивает мое лицо к себе. Наклонившись, его губы почти касаются моих, и я могу почувствовать его теплое спокойное дыхание на лице. Прохожему бы показалось, что это всего лишь объятье любимого, но твердость его тела и болезненная хватка на моей челюсти говорят, что это точно не так.

— Неуважение неприемлемо, Элла, — что-то сверкает в его глазах, грозовые тучи надвигаются, угрожая разразиться бурей.

Мой взгляд падает на его губы без разрешения, прежде чем вновь вернуться к глазам. Мое сердце бьется в рваном ритме, адреналин разносится по венам, потому что этот мужчина опасен, и потому что это возбуждает.

— Извини, — выдыхаю я.

Он подносит губы к моему уху. Я дрожу, когда его дыхание щекочет мою шею.

— Ягненок, ты ходишь по краю, — его зубы прикусывают мочку моего уха, прежде чем мужчина отходит и смотрит на меня.

Пальцы Престона пробегаются по моей руке, поднимаясь к плечу, прежде чем он мило убирает волосы мне за ухо.

— Все не то, чем кажется, Элла.

— Всегда помни это, — говорит Тобиас, его ноздри раздуваются. — Мне скучно на улице, — и на этом он уходит.

***

Машина останавливается у невзрачного здания, и я поднимаю глаза на вывеску: «Больница Святого Мэттью».

— Мы вернемся через час, — говорит Тобиас водителю, открывая дверь. Он выходит из автомобиля и поправляет пиджак, выпрямившись. Я скольжу по сидению и выбираюсь следом за Престоном. Интересно, что мы тут делаем?

— Любопытная Элла, — воркует Престон, протягивая руку. Я обхватываю ее, наблюдая за тем, как Тобиас направляется к двери.

— Рядом с вами двумя я постоянно нахожусь в этом состоянии.

— Это делает жизнь захватывающей, не так ли? — Я поднимаю на него взгляд, и на его идеальном лице мелькает безумная улыбка. Мне кажется, Престон из того типа людей, которые способны любое свое действие превратить в нечто захватывающее. Его ничем не останавливают нормы и социальные ограничения, поэтому он проживает свою жизнь на полную.

Стеклянная дверь больницы открывается, и я чувствую прохладный ветерок, посылающий мурашки по коже. Тобиас останавливается посередине двухэтажного атриума и заводит разговор с группой мужчин в белых халатах. Мы с Престоном останавливаемся позади него. Доктора смотрят на Престона и кивают. Они едва ли обращают на меня хоть какое-то внимание.

— Прием назначен на следующую субботу, верно? — спрашивает Тобиас.

— Да, все готово. Доктор Хейнс постоянно занимает своего ассистента какими-то делами, не давая передохнуть, — говорит один из мужчин. — Ваш вклад очень ценен. Семьи детей пропали бы без этой помощи.

Тобиас пожимает руку мужчины.

— Это честь для меня.

— Очень великодушно с вашей стороны.

— Это всего лишь деньги, — Тобиас улыбается, и хотя эта улыбка выглядит искренней и довольной, мне хорошо известно, что под ней скрывается нечто другое. Что-то больное и извращенное, темное и испорченное.

Доктор поворачивается к Престону.

— И спасибо вам тоже, мистер Лукас. — Престон кивает. — Блэр покажет вам двоим… — он замечает меня, молча вцепившуюся в Престона, — вам троим наши улучшения.

— Следуйте за мной, — молодая девушка, одетая в медицинский халат, отделяется от группы и ведет нас в сторону лифтов.

Поездка на восьмой этаж проходит в полной тишине. Весьма неловкой. Взгляд Блэр скользит от Престона к Тобиасу, медленно и осторожно рассматривая их прекрасно сшитые костюмы и точеные лица, которые были невероятно прекрасны. Я знаю, о чем она думает, потому что была на ее месте. Знаю, как в ней плещется интерес и любопытство. Несмотря ни на что, эти мужчины — живое воплощение богов, олицетворение того, о чем мечтает каждая женщина. Вымысел, воплощенный в в реальность.

Они прекрасны во всем, кажутся идеальными. Один взгляд — и ты знаешь, что они могут принести тебе такое наслаждение, на которое многие мужчины просто не способны, и именно поэтому они настолько опасны. Некоторые вещи очень заманчивы, и ты сделаешь все ради дозы, не важно, как дорого это тебе может стоить. Я смотрю, как ее взгляд перескакивает на меня, и ее щеки краснеют, ведь ее застали за разглядыванием. Я знаю, что ей, наверняка, интересно, что я делаю с ними, и я сама все еще задаю себе этот вопрос пару раз в день. Я хочу их, желаю их, нуждаюсь в них, и, если честно, разве я чем-то лучше наркомана, за убийством которого мне пришлось вчера наблюдать? Я делаю все это ради дозы — одного мгновения блаженного забытья.

Дверь со звоном открывается, и мы выходим из лифта. Блэр нервно одергивает халат.

— В каждой палате были повешены новые плазмы, — начинает она отчет.

— И игровые консоли? — спрашивает Тобиас.

— Да.

Мы идем вдоль коридора, проходя мимо каталок, инвалидных кресел и капельниц. Докторов и медсестер.

— Также в палаты были поставлены новые кресла.

— Очень хорошо, — произносит Тобиас, бросив взгляд на часы.

Престон похлопывает рукой по моей и сжимает ее. Я поднимаю на него глаза и вижу, что он улыбается. Я чувствую себя погруженной в водоворот каких-то событий, который затягивает меня словно в черную дыру, потому что пока ничего из происходящего не имеет смысла, но я боюсь, что скоро все обретет значение.