Пятьдесят оттенков свободы

— Думаю, он хочет лично поблагодарить тебя.

Проклятье! Я смотрю на нее в зеркальце заднего вида.

Она бледнеет, и красивое лицо искажается гримасой тревоги.

— Зачем ты это делаешь, Элизабет? Я думала, тебе не нравится Джек.

Она снова бросает на меня короткий взгляд в зеркало, и я вижу в ее глазах мимолетный проблеск боли.

— Ана, мы прекрасно поладим, если ты будешь помалкивать.

— Но ты не можешь так поступать. Это же неправильно.

— Замолчи, — огрызается она, но я чувствую ее тревогу.

— Он имеет над тобой какую-то власть? — спрашиваю я.

Она злобно смотрит на меня и ударяет по тормозам, отчего меня бросает вперед, и я ударяюсь лицом о подголовник переднего сиденья.

— Я сказала, замолчи, — рычит она. — Лучше пристегни ремень.

И тут я понимаю, что угадала. Он ее чем-то удерживает. И это что-то настолько ужасно, что она готова сделать все, что он ей прикажет. Интересно, что это может быть. Что-нибудь из ее личной жизни? Что-то сексуальное? От этой мысли меня передергивает. Кристиан сказал, что все бывшие личные помощницы Джека отказываются говорить. Быть может, с ними со всеми та же история. Вот почему он и меня домогался. От отвращения желчь подступает к горлу.

Элизабет выезжает из деловой части Сиэтла и направляется к восточным холмам. Вскоре мы уже едем по жилым кварталам. Я замечаю табличку с названием одной из улиц: Саус-Ирвинг-стрит. Она резко забирает влево на какую-то пустынную улицу с обветшалой детской площадкой с одной стороны и большой зацементированной автостоянкой с рядом пустых кирпичных строений с другой. Элизабет заезжает на стоянку и останавливается возле последнего кирпичного здания.

Она поворачивается ко мне.

— Приехали, — бормочет она.

У меня волосы шевелятся на затылке, а сердце колотится как сумасшедшее.

— Тебе необязательно это делать, — шепчу я. Рот ее угрюмо сжимается, и она вылезает из машины.

«Это ради Миа. Это ради Миа», — произношу я быструю молитву. Пожалуйста, пусть с ней все будет хорошо. Пожалуйста, пусть с ней все будет хорошо.

— Выходи, — приказывает Элизабет, рывком распахивая заднюю дверцу.

Черт. Когда я вылезаю, ноги мои так сильно дрожат, что я не уверена, смогу ли стоять. Прохладный вечерний бриз приносит аромат наступающей осени и пыльный, затхлый запах заброшенных зданий.

— Какие люди!

Джек появляется из маленькой дощатой двери с левой стороны здания. Волосы его коротко подстрижены, в ушах нет серег, и он в костюме. В костюме? Джек развязной походкой подходит ко мне, источая надменность и ненависть. Сердце мое начинает биться еще быстрее.

— Где Миа? — запинаясь, бормочу я. Во рту так пересохло, что я с трудом выдавливаю слова.

— Всему свое время, сука, — глумливо ухмыляется Джек, останавливаясь передо мной. Я практически чувствую вкус его ненависти и злобы. — Деньги?

Элизабет проверяет сумки в багажнике.

— Да тут чертова уйма наличных, — в благоговении говорит она, открывая и закрывая «молнию» каждой сумки.

— А ее сотовый?

— В мусорном баке.

— Отлично, — скалится Джек и неожиданно наносит мне с размаху сильный удар по лицу.

От этого жестокого неспровоцированного удара я лечу на землю, и голова моя с глухим тошнотворным стуком отскакивает от бетона. Боль взрывается в голове, из глаз брызжут слезы — и все плывет у меня перед глазами, а череп словно раскалывается надвое.

Я безмолвно кричу от мучительной боли и ужаса. О нет… мой Маленький Комочек! Джек на этом не останавливается, нанося быстрые, жестокие удары мне по ребрам, и от их силы воздух вырывается у меня из легких. Крепко зажмурившись, я пытаюсь бороться с тошнотой и болью, бороться за спасительный глоток воздуха. Маленький Комочек… ох, мой Маленький Комочек…

— Это тебе за SIP, паршивая сука! — орет Джек.

Я подтягиваю ноги, сжимаюсь в комок и жду следующего удара. Нет. Нет. Нет.

— Джек! — пронзительно кричит Элизабет. — Не здесь. Не средь бела дня, бога ради!

Он останавливается.

— Сука этого заслуживает! — злорадствует он.

И этим дает мне одну драгоценную секунду, чтоб вытащить пистолет из-за пояса джинсов. Дрожащей рукой я прицеливаюсь в него, нажимаю на спусковой крючок и стреляю. Пуля попадает Хайду чуть выше колена, и он кулем валится на землю, воя от боли, сжимает бедро пальцами, сквозь которые течет кровь.

— Сука! — ревет Джек.

Я поворачиваюсь к Элизабет, и она в ужасе таращится на меня и вскидывает руки над головой. Она расплывается… темнота смыкается. Черт… Она в конце туннеля. Тьма поглощает ее. Поглощает меня. Где-то далеко разверзается ад кромешный. Визг автомобильных шин… хлопанье дверей… крики… топот ног. Пистолет выпадает из моей руки.

— Ана! — Голос Кристиана… голос Кристиана… его полный муки голос. Миа… спаси Миа.

— АНА!

Темнота… покой.

Глава 23

Боль. Одна только боль. Моя голова, грудь… обжигающая боль. Бок, рука. Боль. Боль и приглушенные голоса во мраке. Где я? Я пытаюсь, но не могу открыть глаза. Шепот становится яснее… маяк в кромешной тьме.

— У нее сильные ушибы ребер, мистер Грей, и мелкая трещина черепа, но основные показатели стабильные и хорошие.

— Почему она до сих пор без сознания?

— У миссис Грей — сильная контузия головы. Но мозг функционирует нормально, и нет никакой церебральной опухоли. Она очнется, когда будет готова. Просто дайте ей время.

— А ребенок? — Слова полны мучительной боли.

— С ребенком все в порядке, мистер Грей.

— Ну слава богу. — Это как литания… как молитва. — Слава богу.

О боже. Он беспокоится о ребенке… Ребенок? …Маленький Комочек. Конечно. Мой маленький Комочек. Я тщетно пытаюсь пошевелить рукой, чтобы положить ее на живот. Рука не двигается. Ничего не двигается.

«А ребенок?.. Слава богу». Маленький Комочек невредим.

«А ребенок?.. Слава богу». Он волнуется о ребенке.

«А ребенок?.. Слава богу». Он хочет ребенка. Ну слава богу.

Я расслабляюсь, и темнота снова накрывает меня, избавляя от боли.

Все тяжелое и болит: ноги, руки, голова, веки. Ничем не могу пошевелить. Глаза и рот крепко закрыты и не желают открываться, делая меня слепой, немой и беспомощной. Когда я всплываю из тумана, сознание маячит где-то рядом, как соблазнительная сирена, до которой никак не дотянуться. Звуки становятся голосами.