Пятеро, что ждут тебя на небесах

Сегодня у Эдди день рождения

Ему пятьдесят один. Суббота. Это его первый день рождения без Маргарет. Он наливает в бумажный стаканчик кофе «Санка» и съедает два намазанных маргарином гренка. После несчастного случая с женой Эдди решил навсегда распрощаться с празднованием своего дня рождения, уверяя себя: «И зачем я должен напоминать себе о том дне?» Маргарет всегда настаивала на том, чтобы устраивать праздник. Она пекла торт. Приглашала друзей. И каждый раз покупала кулечек с помадкой и перевязывала его ленточкой. «Нельзя отказываться от своего дня рождения», — говорила она.

Теперь же, когда ее не стало, Эдди старается делать вид, что никакого дня рождения нет. На работе он привязывается на изгибе «американских горок» и висит в вышине в полном одиночестве, точно скалолаз. А вечером идет домой и смотрит телевизор. И рано ложится спать. Ни торта. Ни гостей. Если чувствуешь себя как обычно, совсем не трудно и вести себя как обычно. Серый цвет капитуляции становится его повседневным цветом.

Эдди сегодня шестьдесят. Среда. Он приходит в мастерскую пораньше. Открывает пакет с завтраком и отщипывает от бутерброда кусок вареной колбасы. Насаживает его на крючок, забрасывает леску в «рыбную щель». Смотрит, как наживка всплывает, а затем исчезает, поглощенная океаном.

Эдди шестьдесят восемь. Суббота. Эдди раскладывает на полке лекарства. Звонит телефон. Это его брат Джо из Флориды. Джо поздравляет его с днем рождения. Джо рассказывает о своем внуке. Джо говорит о своей новой квартире. Эдди отвечает ему «угу», повторяя это «угу» по крайней мере раз пятьдесят.

Эдди семьдесят пять. Понедельник. Эдди надевает очки и проверяет отчеты о техосмотрах. Замечает, что прошлым вечером кто-то пропустил смену, и на аттракционе «Червяк-вьюнок» не проверены тормоза. Эдди вздыхает, снимает со стены табличку «ВРЕМЕННО ЗАКРЫТО НА ТЕХОСМОТР» и несет по променаду к входу в «Червяка-вьюнка», где самолично проверяет тормоза.

* * *

Эдди восемьдесят два. Вторник. Возле входа в парк останавливается такси. Эдди пролезает на переднее сиденье, втаскивая за собой свою палку.

— Большинству нравится на заднем, — говорит таксист.

— Но ты не против? — спрашивает Эдди.

Таксист пожимает плечами:

— Нет, не против.

Эдди смотрит прямо перед собой. Не станет же он объяснять таксисту, что на переднем сиденье кажется, будто сам ведешь машину, а он уже два года как не водит, с тех пор, как у него забрали права.

Такси привозит Эдди на кладбище. Он идет на могилу матери, на могилу брата, на несколько секунд останавливается возле могилы отца. И как всегда, напоследок оставляет могилу жены. Он опирается на палку, смотрит на могильный камень и думает, думает о многом. Например, о помадке. Эдди думает, что теперь от помадки у него бы выпали последние зубы, и все же он ни за что бы от нее не отказался, только бы рядом была Маргарет.

Последний урок

Маленькая девочка, явно родом из Азии, была лет пяти-шести, с нежной, цвета корицы, кожей, с темно-сливовыми волосами, с маленьким плоским носом, полными губами, растягивавшимися в веселую улыбку и обнажавшими щербинки в зубах, и совершенно поразительными, темными, как тюленья кожа, глазами с белым, величиной с булавочную головку, пятнышком на месте зрачка. Она улыбалась и радостно махала рукой, пока Эдди не подошел к ней совсем близко, и тогда она представилась.

— Тала, — произнесла она, прижимая ладони к груди.

— Тала, — повторил за ней Эдди.

Она улыбнулась ему так, словно начинала игру. Она указала пальцем на свою мокрую от речной воды, свободно ниспадавшую с плеч вышитую блузку.

— Баро, — сказала она.

— Баро.

Она дотронулась до тканого полотна, обернутого вокруг ее тела и ног.

— Сайа, — сказала она.

— Сайа.

Затем очередь дошла до ее сандалий на деревянной подошве — бакъя,потом до переливчатых ракушек у ее ног — капизи расстеленного перед ней, плетенного из бамбука коврика баниг.Она жестом пригласила Эдди сесть на коврик и села сама, поджав под себя ноги.

Похоже, никто из детей, кроме девочки, не замечал его. Дети катались по траве, плескались в воде, собирали морские камушки. Эдди увидел, как один мальчуган натирал камушком тело другому: водил камушком по спине, вдоль боков.

— Моет его, — сказала девочка. — Как раньше делали наши инас.

— Инас? — переспросил Эдди.

— Мамы, — пояснила она.

В своей жизни Эдди имел дело со многими детьми, но впервые встретил ребенка, не испытывавшего ни малейшего стеснения перед взрослыми.

Интересно, подумал Эдди, эта девочка и остальные дети выбрали этот райский берег сами или, из-за краткости их воспоминаний, это безмятежное место было выбрано за них?

Девочка указала на карман рубашки Эдди. Он опустил глаза и увидел ершики для чистки курительных трубок.

— Это? — спросил Эдди. Он вынул их из кармана и принялся сгибать, так, как когда-то на пирсе. Девочка приподнялась, чтобы посмотреть, как он это делает. Руки его задрожали.

— Видишь? Это… — Эдди закончил последний виток, — собака.

Девочка взяла игрушку и улыбнулась — таких улыбок Эдди видел на своем веку, наверное, с тысячу.

— Нравится? — спросил Эдди.

— Ты меня жег, — сказала девочка.

У Эдди свело челюсть.

— Что ты сказала?

— Ты жег меня. Ты делал мне огонь.

Она сказала это без всякого выражения, точно ребенок, выучивший урок.

— Моя инаговорит: жди в чипа.Моя инаговорит: прячься.

Эдди снова заговорил, но тише и медленнее, подбирая каждое слово:

— От чего…ты пряталась, девочка?

Она покрутила в руках собачку и опустила ее в воду.

— Сандэлонг, — сказала она.

— Сандэлонг?

Девочка подняла глаза.

— Солдат.

Слово это точно проткнуло его ножом. В мозгу его один за другим замелькали образы. Солдаты. Взрывы. Мортон. Смитти. Капитан. Зажигательные бомбы.

— Тала… — прошептал он.

— Тала, — повторила она, улыбаясь звучанию своего имени.

— Почему ты здесь, на небесах?

Она опустила игрушку.

— Ты жег меня. Ты делал мне огонь.

В глазах у Эдди потемнело. К вискам прилила кровь. Ему стало трудно дышать.

— Ты была на Филиппинах… тень… в лачуге…

— Нипа. Инаговорит там тихо. Жди ее. Там тихо, хорошо. Потом шум. Большой огонь. Ты жег меня. Там нехорошо.

Эдди сглотнул. Руки его задрожали. Он заглянул в ее глубокие черные глаза и попытался улыбнуться, как будто улыбка была лекарством, которое сейчас было необходимо девочке. Она улыбнулась ему в ответ. И тут Эдди не выдержал. Он закрыл лицо ладонями. Грудь и плечи его затряслись от рыданий. Завеса тьмы, висевшая над ним все прошлые годы, наконец приоткрылась… Это дитя, что теперь перед ним… плоть и кровь… эта милая девочка… он убил ее, сжег дотла… те ночные кошмары… он заслужил их, все до единого. Он же там что-то видел! Тень, метнувшуюся в пламени! Девочка погибла от его руки! Слезы хлынули меж пальцев, и Эдди почувствовал, что душа его разрывается на части.

Эдди застонал, и из его груди, из самого нутра вдруг вырвался такой вопль, какого он никогда в жизни не слышал. Вопль этот, сотрясая туманный воздух небес, пронесся по речным волнам. Тело Эдди сотрясалось в конвульсиях, голова дико моталась из стороны в сторону, пока вопль не сменился — в захлебывающемся дыхании — напоминавшими молитву волнами признания:

— Я убил тебя, Я УБИЛ ТЕБЯ, — а потом шепотом: — Прости меня. — И еще: — ПРОСТИ МЕНЯ, О БОЖЕ… — И наконец: — Что я наделал? ЧТО Я НАДЕЛАЛ?..

Эдди плакал до тех пор, пока рыдания не перешли в дрожь. И тогда он стал медленно раскачиваться из стороны в сторону, а потом опустился на колени перед маленькой темноволосой девочкой, игравшей на берегу реки со своим проволочным зверьком.

Когда наконец его боль утихла, Эдди почувствовал, что кто-то легонько хлопает его по плечу. Он обернулся и увидел Талу — в руке она держала камень.

— Ты мой меня, — сказала она. Девочка ступила в воду и повернулась спиной к Эдди. А затем задрала баро и натянула себе на голову.