Пятнадцатилетний чародей. Том I, часть II

Лана покосилась на бледную Лину, оценивая нужна ли сестре помощь обратилась ко мне.

— Юра, машина с охраной уже въезжает на территорию, минуты через три будут у нас, Тебе умыться не помешает, ты на вампира похож, жуть какой бледный и весь в крови.

— Да конечно, — я поднялся, поставив на пол парящее тёплой водой ведро, добавил брусок детского мыла с улыбающейся детской мордашкой на обёртке. — поможешь ополоснуться?

— Конечно, — Лана улыбнулась — с тебя тазик, табуретка и ковшик, что бы поливать.

Вот женщины! Быстро к хорошему привыкают, мгновенно пристраивая мужские способности к делу. И щербатый эмалированный тазик с табуреткой и старый ковшик, всё вытащил из своей детской памяти.

О, а вот и кавалерия подоспела. Я даже штаны не успел снять, действительно за три минуты управились.

— Лина, Солнышко слей мне, пока Лана будет с бодигардами разбираться, Василий, а ты присмотри на всякий случай, случаи они всякие бывают. — Кот только кивнул, отлипнув от машины, пошёл вслед за недовольной Ланой.

Тёплая вода побежала по спине в тазик оставляя в нём розовые разводы. Я мылся тщательно, смывая с себя кровь. Мокрая ладошка сестры мылила мои плечи и шею, царапая ноготками кожу

— Лина, меня местные гоблины когтями не достали, так родная сестра сейчас расцарапает, спину, что я своей невесте скажу?

— Я тебе не родная, мы сводные, хочу и царапаю.

— Лин, действительно, больно же, заканчивай свои садистские штучки.

— Ой да ладно, поцарапали его бедненького. Штаны снимай и в тазик становись, будем ножки твои мыть.

— Сам справлюсь.

— Я твоя старшая сестра, ты меня слушаться должен. — Лина с воинственным видом уцепилась за пряжку ремня.

— Да ладно старшая. У тебя день рождение пятого апреля, а у меня третьего марта, значит я старше у меня дата рождения по российским правилам записана.

— Братец тебя всё-таки достали дубинкой по голове, — сестра, сощурившись, демонстративно осмотрела мою голову, — вроде целая. Мы с Ланой тоже родились в России, забыл?

— Отвали, сказал сам помоюсь, — я оттолкнул шаловливые ручки от моего ремня, наблюдая за суетой охранниц, которые перетащили нашего водителя к себе в машину. Всей этой суетой командовал мужчина в деловом костюме чёрного цвета в тонкую зелёную полоску. Увидев моё внимание, поклонился и коротко представился:

— Мезенцев Сергей Петрович. Начальник службы безопасности вашего отца. Юрий Евгеньевич, предлагаю незамедлительно покинуть территорию аэропорта, в нашей машине стёкла тонированные и вас не будет с улицы видно.

— Предлагаете мне поехать раздетым?

— Покупать одежду долго, а у нас пострадавший сотрудник, машина в крови, лужа крови под машиной. Камер здесь нет, но мало кого принесёт нелёгкая.

— Что скажет про нападение, и про свою некомпетентность. Почему не присутствовали при вылете родителей.

Лицо начальника охраны не изменилось, и он спокойным голосом уверенного в себе человека пояснил:

— Форс мажор, связанный со срочностью, и непредусмотренная задержка на въезде, на терминале шлагбаум заклинило прямо перед нашей машиной. Вот и застряли.

— Принято, — я вынул свою старую армейскую форму, быстро переоделся решив, что ноги можно и дома помыть. — Командуйте Сергей Петрович. Выдвигаемся.

* * *

Две машины спешно покинули парковку, взвизгнув резиной покрышек по гладкому полу. Воздух около одной из колон подпирающих потолок заколыхался, выпуская из себя неприметного серого мужчину с крысиной мордочкой, он обошёл место схватки, подобрал дубинку незамеченную уехавшими, спрятал в боковой карман серого сюртука. Крысиный нос дёргался из стороны в сторону, пробуя вибрисами густой воздух пахнущий кровью и смертью.

Мужчина вздохнул, достал из старинного сюртука неуместную для такого раритета телефонную трубку:

— Госпожа они не смогли его взять... Нет он живой, но ваш отец будет недоволен... Трое из пяти мертвы... Да госпожа... Понял следить и докладывать... Спасибо Госпожа, вы как всегда щедры.

Глава 3

Белый самолёт летел на запад, в ночь. Такие же белые облака, простирающиеся сплошным полем, под крылом самолёта, освещались красным закатным солнцем, от того ставшие похожими на мёртвую марсианскую пустыню. Красный цвет нагонял на неё тоску. Ми Сук провожала облака скользящим взглядом. Когда-то давным-давно, её молодую девчонку этому учил инструктор в Московском авиаклубе.

Господи, как же давно это было. Сколько же прошло с тех пор? Лет семьдесят или больше? Она вспомнила яркое московское солнце и голубое небо на планерной. В тот солнечный день, юной девчонкой, отметила свой двадцать второй день рождения, и подружка затащила её на ДОСАФовский аэродром, где служил её парень. В память врезался старенький, фанерный самолёт с двумя крыльями и красавец пилот со старорежимными усиками.

Какой же это год? по всему получается тридцать шестой. Ми Сук не любила вспоминать время своей первой молодости, свою глупость и свои ошибки, которые до сих пор болят старыми ранами на дождь.

Тогда, после первого полёта, она попала в поле зрения специальной службы Министерства Государственной Безопасности. Через пару лет после того, её кроме как Милой Сукой никто и не звал. Дочь корейских эмигрантов, рвалась к лучшей жизни, очень рано став взрослой. Тогда в те страшные годы Империя выстояла в огне навязанной германцами революции. Маленькой девочкой, потеряла родителей во время уличных боёв в Москве, в декабре двадцатого года. А вместе с родителями потеряла своё детство.

Детский дом, через год скитаний, попрошайничества с такими же как она беспризорниками, оказался раем на земле. Холодные кровати с серыми простынями, голодный, но зато каждодневный паёк, мёрзлая и от того сладкая картошка.

Тяжёлый труд по восемь часов на фабричной мануфактуре с двенадцати лет лишил её радости материнства, в последствии заставил посвятить свою жизнь карьере государственного служащего. Их, молодых, бесстрашных и беспощадных к врагам Империи боялись, и иначе как, серые псы стального канцлера, не звали.

Сталин. Да это был великий человек. Человек эпоха, бессменный Канцлер Великой Империи с двадцать четвёртого года. Императорские министры менялись, а он оставался. Вместе с Георгием он поднял страну из руин разрухи двадцатых годов, и он же провёл Империю через горнило страшной мировой войны.

Сталин умер в пятьдесят седьмом, в тот чёрный день, она рыдала, рыдала навзрыд, выдёргивая волосы на голове. В войну, когда теряла боевых товарищей, такого не было, а в ту холодную осень пятьдесят седьмого казалось, что жизнь закончилась вместе с великим человеком. Да что она, Император своих слёз не скрывал.

Через пару лет, тяжёлое ранение в лесах на западе Малороссии, год по госпиталям, обезображенное мелкими осколками лицо, хромота на всю оставшуюся жизнь. Со службы комиссовали, назначив небольшой пенсион по ранению, предоставили место старшего преподавателя в специальной школе внутренней разведки и ужас в глазах девчонок с нового потока, смотрящих на её уродство, из года в год, к которому так и не привыкла. Год за годом, день за днём, одной просыпаться на узкой металлической койке, утренний моцион, кефир на завтрак, курсанты днём и вечерний кофе с тоской по брошенным сигаретам.