Пятница, кольцевая
Шрифт:
— Значит, моя комната будет проходной на кухню?
— Так ты на этой кухне практически живешь — как ты мне все время жалуешься. Вот и совместишь два своих места жительства. Идем дальше: дочкин письменный стол ставим на высокий огороженный подиум, а в подиуме прячем кровать на колесиках. Перед сном она ее будет выкатывать, а все остальное время у нее будет место для игры. Ну как?
Я скептически молчала. Или бормотала что-то неопределенное, типа «Надо подумать». Уж больно лихо Инга предлагала мне преобразить мое жилье, превратить жалкий угол чуть ли не в хоромы. Слишком уж это в ее стиле! А то, что в ее стиле, уж точно не для меня.
Впрочем, в эти выходные Инга не заводила
— Боря, а кем ты хочешь стать? — услышала я.
— Ученым, — ответил мальчик. — Буду изучать динозавров.
Я улыбнулась — дети в этом возрасте буквально помешаны на гигантах мезозойской эры! Но затем Вероника выдала такое, что динозавры тут же померкли:
— А давай ты станешь бизнесменом. Тогда я выйду за тебя замуж.
Если бы сейчас рядом разорвалась ядерная бомба, я вряд ли обратила бы на это внимание: до того была потрясена. Я обернулась к Инге:
— Ты слышала?!
— Слышала, — с улыбкой отозвалась она.
— И как тебе это нравится?
Вновь улыбка:
— Боря в качестве зятя меня устраивает.
— Я не об этом. Как тебе нравится эта меркантильность.
Инга пожала плечами:
— А за кого она должна мечтать выйти замуж? За бюджетника?
— За хорошего человека!
— Хороший человек — не профессия, — усмехнулась Инга.
— То есть ты с ней согласна?
— Я считаю, — ничтоже сумняшеся заявила Инга, — что выходить замуж надо за умного и предприимчивого. По-моему, бизнесмен такому определению вполне соответствует.
Так вот откуда ноги растут! Наверняка она исподволь настраивала дочь в подобном ключе. У меня не нашлось даже слов для ответа, и я непроизвольно отодвинулась от нее на песке.
Позже, наблюдая, как, Артем подкидывает и заставляет с шумом плюхаться в воду обоих своих детей, а они, ошалев от веселья, карабкаются на него, как маленькие обезьянки, я думала: «И за что такая милость судьбы хищнице, разбившей чужую семью? Неужели за наглость, беспардонность и неразборчивость в средствах жизнь награждает завидным мужем, благосостоянием и возможностью не убивать свою молодость на нелюбимой работе? Избавьте меня от муки видеть подобную „справедливость“! Избавьте по крайней мере в райском моем саду!»
Эта суббота выдалась на редкость жаркой и сухой, и вечером мы буквально купались в аромате прогревшихся на солнце сосен. Хвоя и смола казались расплавленными в воздухе. Сумерки были еще совсем светлы, и я ждала того момента, когда из леса в Сонные луга начнут слетаться совы. Они появлялись на закате, рассаживались на последних соснах перед спуском к Оке и начинали перекликаться. Совиные голоса звучали на удивление резко и скрипуче: можно было подумать, что кто-то раскачивает несмазанные качели. Многократно обменявшись криками и собрав компанию в пять-шесть птиц, совы улетали в луга на ночную охоту. Возвращались они на рассвете, часа в четыре утра, и вновь рассаживались на соснах, криками проверяя, вся ли команда в сборе. Я постоянно просыпалась от утреннего совиного «скрипа» под окном и засыпала лишь после того, как ночные охотники дружно возвращались в лес. В «Чистом бору» птицы и не думали считаться с человеком; природа здесь была живой, непокоренной и столь же безмятежной, как, наверное, в первые дни после сотворения мира.
Со спокойной, ничем не омраченной душой я сидела, листая журнал на крыльце нашего домика. Детская ватага, где верховодила Вероника, носилась неподалеку, но я почему-то не видела среди них собственной дочери. Насторожившись, я стала
присматриваться. Неожиданно голова Алеси показалась из-за какого-то нагромождения веток и завертелась в поисках товарищей.— Алеся, ты еще сидишь в тюрьме! — на бегу крикнула Вероника, и голова моей дочери покорно нырнула обратно.
Я отложила журнал и поднялась к тому месту, где увидела дочь.
— Алеся, ты что здесь делаешь?
Дочь казалась смущенной.
— Сижу в тюрьме, — пробормотала она.
— За что?
— Ни за что. Просто мы так играем.
— А кто тебя сюда посадил?
— Никто. На меня считалочка выпала.
— А кто считал?
— Вероника.
Возмущенно обернувшись, я увидела стайку детей с Вероникой во главе. Они заинтересованно следили за развитием событий.
— Вероника, — с плохо сдерживаемой яростью воскликнула я, — почему ты посадила Алесю в тюрьму?
«Диснеевская принцесса» удивленно распахнула глаза:
— Мы так играем.
— Раз вы так играете, почему бы тебе не сесть на ее место?
— Я не могу, — замотала головой Вероника, — я же командую.
— Ах, ты командуешь! — Я ощутила, как ярость прорывает едва сдерживавшую напор плотину благоразумия. — А ну садись на ее место!
Я схватила ее за руку. Вероника вырвалась.
— Что здесь происходит? — передо мной возникла нахмуренная Инга.
Меня трясло от негодования, когда я рассказывала, что произошло, однако Инга непонимающе пожала плечами:
— Да, они так играют, ну и что? Алесю ведь никто не ударил и не обидел. Алеся, тебя кто-нибудь обижал?
Алеся испуганно помотала головой.
— Но почему именно она сидит в тюрьме?! — уже почти кричала я.
— На нее считалочка выпала. Теперь нужно кого-нибудь осалить, чтобы посадить вместо нее, — пояснил Максим.
— Зачем ты вмешиваешься в детские игры? — раздраженно спросила Инга.
— Это несправедливая игра.
— А если бы они играли в жмурки? Ты бы тоже возмущалась, что все зрячие, одна твоя дочь слепая?
— Ты должна запретить своей дочери устанавливать правила.
— Не получится — она у них лидер.
— Ты что, не понимаешь, что это надо искоренять?!
— Что искоренять? — Инга искренне изумилась. — Лидерские задатки?
— Это стремление вечно лезть вперед. Другим от этого плохо.
Инга усмехнулась:
— Возможно. Тем, кто привык сидеть в тюрьме и даже стены в ней боится передвинуть.
Она развернулась и отправилась к себе, давая понять, что разговор окончен. Я потрясенно провожала взглядом ее фигуру-струну, не понимая, как можно было вот так, без колебаний, оборвать отношения, связывавшие нас в течение трех лет. Как можно было не обуздать эту маленькую разбойницу Веронику? Ведь теперь она крепко-накрепко запомнит материнский урок: навязать свою волю можно каждому, кто слишком хорошо воспитан, чтобы делать это самому.
— Мам… — Алеся стояла рядом и трогала меня за руку. — Мам, не волнуйся, я уже не в тюрьме. Витю осалили, и он сидит вместо меня.
Не находя слов, я кивнула.
— Ну, я побежала, ладно?
Я вновь кивнула и увидела, как дочь со всего духу мчится вверх по сосновому склону, чтобы ни на секунду не отстать от Вероники и ей подвластной ватаги ребят.
Это был конец. Спустившись к своему домику, я начала собираться в дорогу. Обычно я уезжала в воскресенье, но на сей раз придется сесть на последнюю субботнюю электричку и пожертвовать половиной дня в райском саду. Нет, не половиной дня — резанула меня вдруг ужасающая мысль — вечностью. Покуда Инга в «Чистом бору» (а покидать его она, конечно же, не станет), мне сюда дороги нет. Райский сад затворил для меня свои двери.