Пятнистый сфинкс
Шрифт:
Вскоре появился Аран. Он согласился взять на себя роль сиделки в те часы, которые мне придется проводить с семейством гепардов.
На свежие следы гепардов мы наткнулись у зарослей, где двенадцать дней назад впервые заметили, что Уайти больна; такие же следы попались нам еще в нескольких местах, где гепарды бывали в последнее время. Наконец мы увидели Пиппу — она обнюхивала то место, где мы поймали Уайти. На нас она даже не посмотрела и все время, пока Мбили и Тату управлялись с мясом, которое мы принесли, продолжала звать и высматривать Уайти. Подошла она к нам не скоро, а подойдя, лизнула мою руку и легла рядом; она была необычайно спокойна. Потом она вместе с детьми проводила нас до Угловой акации — там они и остались.
Когда мы вернулись в лагерь, Уайти все еще дремала, но к закату встрепенулась, стала ходить вдоль клетки, сонно осматриваясь, и вдруг позвала голосом, от которого разрывалось сердце, — короткие резкие вскрики сотрясали все ее тело. Немного погодя мне удалось ее успокоить, и мы мирно сидели рядом, но тут на другом берегу появились слоны
Как это ни грустно, Уайти невзлюбила Арана и, завидев его, яростно бросалась на сетку. Но мне больше некому было доверить важное дело — отгонять павианов. Они вызывали у малышки такой ужас, что она непроизвольно испражнялась, слышав их гавканье. Большей частью Уайти невыносимо скучала и, чем несчастнее она себя чувствовала, тем непримиримее относилась к нам. Вскоре она стала фыркать и рычать даже на меня, и успокоить ее удавалось только смесью молока с фарексом. Она так обожала эту смесь, что у нее даже выработалась привычка — вылизывать миску до блеска. А пока она была поглощена этим делом, я гладила ее и старалась с ней подружиться. Уайти сильно отличалась от других сумеречных животных: к закату она успокаивалась — тогда я усаживалась к ней поближе и даже слушала последние известия по радио. Удивительно, что она не реагировала на этот искусственный шум, а ведь молния и гром нагоняли на нее панический страх.
Вдобавок ко всем остальным неприятностям у нее болезненно резались зубы, и я не успевала убирать куски дерева, которые она пережевывала в кашу. Под конец она сделалась совершенно неукротимой, даже миску с молоком вышибала у меня из рук, обливая меня с головы до ног; тогда я решила больше не давать ей ларгактил — мне говорили, что люди иногда тоже становятся агрессивными после длительного употребления снотворного. Немного легче стало, когда я открыла дверь в дополнительный вольер и у нее оказалось больше места для беготни, но, несмотря на это, она с каждым днем делалась все более злобной. С одной стороны, это меня даже радовало, потому что мне не хотелось, чтобы она приручалась и теряла инстинкты дикого зверя, но как было управиться с ней, если она старалась ударить меня лапой или забивалась в самый дальний угол, когда я приносила еду? Глаза Уайти всегда были изумительно красивы, с очень мягким взглядом — теперь же она смотрела на меня с нескрываемой ненавистью, жесткими, убийственно жесткими глазами. Впрочем, за что она должна была меня любить после того, что случилось? Раньше она всего-навсего терпела меня, как друга Пиппы, и знала, что я уже давно добываю для нее пищу. Правда, я продолжала кормить ее, но ведь это я отняла у нее семью и свободу.
Через несколько дней лапа у нее зажила достаточно, чтобы можно было выпустить ее в большой вольер. Когда я открыла дверь, Уайти не вышла из внутренней загородки; только несколько часов спустя она осмелилась бегло осмотреть свои новые владения, но тут же вернулась в знакомую загородку и не выходила из нее до следующего дня, хотя двери были открыты. Уайти вела себя так же, как все дикие животные, которые после поимки не хотят расставаться со своей первой клеткой — единственным знакомым помещением и не торопятся выходить в просторные вольеры зоопарков. Эта типичная реакция вполне понятна, но торговцы дикими животными, чтобы оправдать свое ремесло, заверяют, что животным нравятся тесные клетки!
Бедная Уайти! Как я могла ожидать, что она станет лучше ко мне относиться, даже с переходом в самый большой вольер — ведь и там решетка все еще отгораживала ее от семьи и от жизни на свободе. Единственное, что у нее теперь было, — возможность еще дальше убегать от меня, потому что меня она, естественно, считала причиной всего, что с ней стряслось.
Тем временем Пиппа постепенно перевела молодых ближе к лагерю и снова разместилась на термитнике возле тамаринда. Мбили и Тату великолепно проводили время, играя на нижних сучьях, но сама Пиппа никогда не участвовала в этих играх и все время казалась подавленной.
В тот день, когда я выпустила Уайти в большой вольер, Пиппа подошла к лагерю на расстояние мили — ближе чем когда-либо за последнее время. Мне казалось, что следует использовать эту возможность и подманить ее поближе к Уайти, чтобы они могли поддерживать друг друга, до тех пор пока снова не будут вместе. Сначала все было прекрасно: гепарды основательно проголодались и охотно пошли за корзиной с мясом, но вскоре они что-то заподозрили и то и дело усаживались на землю, так что только через два часа, вконец измучившись, я подманила их на расстояние примерно 150 ярдов от лагеря, и здесь они точно вросли в землю. Ничто не могло заставить их стронуться с места. Я дала Пиппе обнюхать свои шорты, потому что на них был запах Уайти, — может быть, это заставит ее подойти поближе? Я громко произносила имя Уайти и показывала в ту сторону, где она сидела. Я подошла к ее вольеру, ожидая, что Уайти тоже начнет звать Пиппу вместе со мной, но добилась только одного — Пиппа
прыгнула на дерево и стала оттуда пристально рассматривать лагерь, даже не пытаясь подойти. Наконец я прибегла к последнему способу удержать ее возле лагеря: положила мясо на землю. Все гепарды накинулись на него, но, поспешно проглотив еду, ушли обратно на старое место. В отчаянии я вернулась к Уайти. Она сидела, вжавшись в решетку, и не сводила глаз с равнины. Я попыталась отвлечь ее внимание и принесла молока — но оно полетело мне в лицо. Я снова налила миску и стала ждать, чтобы она подошла к своему любимому лакомству. Через час мое терпение лопнуло, и я ушла. Она тут же вылакала все без остатка.Чтобы хоть как-то скрасить Уайти обстановку, которая стала для нее невыносимой, мне не оставалось иного выхода, кроме одного: давать ей ежедневно по четверти таблетки ларгактила. Это вскоре оказало свое действие — она стала брать пищу у меня из рук. Так как мне не удалось заставить Пиппу подойти к Уайти, подманивая ее куском мяса, приходилось изобретать новое средство, чтобы воссоединить семью. Снова усыплять Уайти не имело смысла — неизвестно, останется ли с ней Пиппа до того момента, когда она придет в себя. А если она примет ее за мертвую и совсем бросит? Я попросила привезти магнитофон, надеясь, что призывы Уайти, записанные на пленку, заставят Пиппу прийти за своей дочерью. Если и это не поможет, мне придется приручить бедняжку. Поэтому я заранее заказала поводок для прогулок, футбольный мяч и несколько камер, чтобы ей было с чем играть. Сама я тем временем сделала шар из бумаги и подвесила на веревке, так что она могла достать его лапой. Я размахивала тряпкой у нее перед носом и катала рядом небольшую камеру; но эти неживые игрушки ей скоро надоели. С картонными коробками из-под яиц дело пошло лучше — она подолгу возилась, раздирая их на мелкие клочки, но вскоре и они ей наскучили. Часами сидела она, устремив взгляд на равнину, звала Пиппу или бегала взад и вперед вдоль решетки. Особенно она беспокоилась, когда видела, как мы уходим. А нам часто приходилось отлучаться на поиски ее семьи. Гепарды снова вернулись на то место, где была поймана Уайти, но ночью мы слышали сопение льва в той стороне и не могли отыскать их целых трое суток.
Для безопасности мы запирали Уайти в маленьком вольере на ночь; ох, как ей это не нравилось! Приручать дикое животное, чтобы снова вернуть его к жизни на свободе, — какая жестокая насмешка! Самое главное и существенное — не дать ей потерять связь с семьей, и мы очень надеялись, что гепарды все-таки примут ее обратно. Но сколько мы ни искали, нам не удавалось узнать, куда они делись.
Вечером 14 марта я никак не могла заманить Уайти в спальню: она даже разрешила мне гладить себя, только бы не слезать с крыши клетки. Я легла спать, но она все еще оставалась там. За всю ночь она не издала ни звука, хотя рядом ревели два льва, а рано утром я услышала, как она носится по вольеру, полная нерастраченной энергии. Я попросила Гаиту пойти посмотреть, не вернулась ли Пиппа к термитнику под тамариндом, а сама занялась кормлением Уайти и уборкой ее вольера. Уайти была удивительно ласкова, все время заигрывала со мной. Вдруг я услышала, что возвращается Гаиту. Он шел и распевал песенку, которую я как-то сочинила, чтобы звать своих гепардов: «Пиппа-Пиппа-Пиппаланка, Пиппа-Пиппа-Пиппала — идем, идем, идем, идем!», и точно, следом за ним показались Пиппа, Мбили и Тату. Они бежали в такт песенке, и, прежде чем я успела сообразить, что происходит, Пиппа уже перемахнула по сваленному дереву на наш берег и устремилась прямо к вольеру Уайти.
С минуту обе они не знали, что делать, а потом с мурлыканьем стали лизать друг друга через сетку. Потом сестры тоже перешли через реку и, вытянув шеи, стали звать Уайти, а она отвечала чириканьем. Я открыла дверь, но Уайти была слишком взволнована и не заметила этого. Вытянувшись, она смотрела, как Пиппа старается прорваться через решетку. Она несколько раз проскочила мимо двери, но потом мне удалось подогнать ее к ней вплотную — она пулей вылетела наружу, и тольк о я ее и видела! Если был когда-нибудь на свете совершенно счастливый маленький гепард — то это была Уайти. Глаза у нее лучились смехом, она прыгала на Пиппу, лизала ее, обнимала вне себя от радости, а потом, прижимаясь к ней, пошла к холодильнику. У меня оставались только весьма пахучие остатки козы, и ничего удивительного, что Пиппа к ним не прикоснулась. Теперь и другие малыши тоже пришли в лагерь и стали носиться и кататься по земле вместе с Уайти; встреча с ней привела их в восторг. Они возились до полного изнеможения. Меня встревожило, что Мбили и Тату выглядели ужасно тощими по сравнению с Уайти; когда я дала им несвежее мясо, они слопали его без остатка. Пока они ели, я отошла, чтобы приготовить смесь молока и фарекса. Когда я вернулась, Пиппа уже собралась уходить. Малыши, боясь отстать от нее, торопливо напились и пошли за ней следом.
Позднее мы отыскали только несколько пересекающихся следов гепардов, ведущих в разные стороны. Потом стало слишком жарко и трудно идти по следу. Мне почти не верилось, что произошло чудо: нам удалось вылечить Уайти, не приручив ее, и Пиппа приняла ее в семью просто и естественно, прежде чем долгая разлука смогла помешать этому.
После чая мы снова вышли на поиски и нашли семейство примерно на расстоянии мили. Уайти хромала на заднюю ногу и часто останавливалась, чтобы собраться с силами. Естественно, она оказалась позади, когда все набросились на козью тушу. Немного погодя она подошла, чтобы получить свою долю, и тут я застыла от изумления: собственная мать прогнала ее от пищи, отшлепала и вырвала мясо у нее изо рта — а ведь Пиппа уже наелась досыта!