Пятое Евангелие

Глядя на Пале-де-Шайо, Фоссиус улыбнулся. Он улыбнулся впервые за этот день и тут же подумал, что, вероятно, последний раз в жизни.

Как раз в этот момент, когда время не существовало, и профессор Фоссиус видел перед собой лишь черную дыру, в которую собирался прыгнуть, он почувствовал, как его руки грубо заломили за спину. Защищаться он не мог.

— Месье, не двигайтесь и не оказывайте сопротивления!

Двое в кожаных куртках подошли слева и справа. В то время как один из них крепко держал профессора, второй со знанием дела обыскал его. В кармане пиджака Фоссиуса обнаружился бумажник, а в кармане брюк — коричневая граненая бутылочка. Вежливый голос из-за спины профессора произнес:

— Месье, вы задержаны до выяснения обстоятельств. Вам придется проследовать с нами. Не оказывайте сопротивления!

Все вышеописанное произошло столь стремительно и неожиданно для профессора, что он не успеп сказать ни слова в знак протеста. Он не пытался сопротивляться, когда почувствовал,

как за спиной защелкнулись и больно сдавили запястья наручники. Но в тот момент профессора мучила не эта боль, а досада, что ему помешали улететь в большую черную дыру, которая были так близко.

4

Конечно же, Фоссиус прекрасно знал, почему его арестовали, и подозревал, куда его отвезут. Поэтому он и не задавал вопросов, а покорно шел к старому «пежо» синего цвета, припаркованному рядом со стоянкой такси на набережной Броли. Двое мужчин усадили его на заднее сиденье машины, где Фоссиус застыл в довольно неудобной позе.

Полицейская префектура на Бульвар-дю-Пале, всего лишь в нескольких шагах от Нотр-Дам, снаружи имеет довольно приветливый вид, чем напоминает все здания города, занимаемые официальными учреждениями, при входе в которые все их обаяние тут же исчезает. Префектура, похожая снаружи на сказочный дворец и даже чем-то на Лувр, внутри оказалась настоящим лабиринтом Минотавра. Даже множество колонн, лестниц и балюстрад с орнаментами не могли изменить это впечатление.

Фоссиуса отвели в комнату на третьем этаже, где его уже ожидал комиссар Грусс, который начал допрос в соответствии со всеми формальностями и задал вопросы относительно имени, места и даты рождения, профессии, а также места жительства задержанного. Двое в кожаных куртках молча сидели на стульях у двери

— Должен сообщить вам, месье, — начал Грусс с наигранной вежливостью, — что вы обвиняетесь в совершении преступления, а в связи с этим имеете право не отвечать на поставленные вопросы. Но, — тон комиссара резко изменился и стал угрожающим, — я бы вам этого не советовал, месье!

Грусс кивнул своему помощнику. Тот поднялся и открыл дверь. В кабинет вошел один из смотрителей Лувра, что можно было

определить по серой униформе и фуражке. Мужчина назвал свое имя, после чего Грусс спросил его, сделав в сторону профессора движение рукой, узнает ли он задержанного.

Служитель музея кивнул и добавил, что этот человек подошел к картине Леонардо, достал стеклянный флакон и выплеснул содержимое на полотно. Но не на лицо изображенной женщины, в и область декольте. Прежде чем смотритель смог вмешаться и задержать преступника, тот исчез.

— Что он сделал с бесценной картиной!.. — воскликнул он в конце своей речи.

Служителя музея вывели из кабинета, и Грусс задал Фоссиусу вопрос:

— Что вы можете заявить по этому поводу?

— Все верно! — ответил профессор.

Комиссар и оба его помощника переглянулись.

— То есть вы признаете, что облили кислотой картину Леонардо да Винчи «Мадонна в розовом саду»?

— Да, — подтвердил Фоссиус.

Столь неожиданное признание озадачило комиссара настолько, что он беспокойно заерзал на стуле, словно сидел на горячем камне. Наконец он пришел в себя и заговорил заметно изменившимся голосом, в котором явно чувствовалась фальшивая любезность. Тоном, каким говорят с ребенком, комиссар спросил — Возможно, вы будете столь любезны, месье, и поведаете нам, что заставило вас так поступить? Я имею в виду, имелись ли у вас какие-то особые причины совершить это преступление?

— Конечно, причины у меня были! Или вы думаете, что я способен совершить подобное от скуки?

— Очень интересно! — Грусс привстал из-за массивного письменного стола, оперся на локоть и с иронической улыбкой сказал: — Профессор, мне не терпится услышать ваш рассказ!

При этом комиссар выделил слово «профессор», словно опасался услышать слишком научное объяснение, которое никто не смог бы понять.

— Я опасаюсь, — начал Фоссиус, не торопясь, — что если расскажу всю правду, то вы посчитаете меня сумасшедшим.

— Я этого действительно опасаюсь, — прервал его Грусс. — Более того, я опасаюсь, что независимо от смысла вашего объяснения в любом случае буду считать вас сумасшедшим, месье.

— Именно это я и имел в виду, — чуть слышно пробормотал Фоссиус.

Возникла длинная пауза, в течение которой задававший вон росы и отвечавший на них молча смотрели друг на друга, думая каждый о своем. Груссу действительно не терпелось узнать, какой мотив был у этого сумасшедшего профессора. Фоссиус же боялся, что любое объяснение, данное им, не будет воспринято всерьез, в результате чего с ним будут обращаться как с ненормальным. Как он должен себя вести?

В надежде спровоцировать Фоссиуса и таким образом получить ответ Грусс заметил:

— Мне сказали, что непосредственно перед задержанием вы вели себя так, словно собирались прыгнуть с Эйфелевой башни. Это действительно так?

— Да, все верно, — ответил Фоссиус и уже в следующее мгновение пожалел об этом признании, поскольку осознал, в какое опасное положение сам себя поставил. Реакция не заставила себя ждать.

— Вы наблюдаетесь у врача? — поинтересовался Грусс холодно. — Я имею в виду, страдаете ли вы от депрессий? Вы можете без опасений рассказывать обо всем. В любом случае мы об этом узнаем.

Фоссиус торопливо ответил:

— Нет, ради бога! Не пытайтесь сделать из меня сумасшедшего! Я абсолютно нормален!

— Успокойтесь, успокойтесь, — Грусс поднял обе руки. — Не питайте ложных надежд. Если вас признают невменяемым, возможно, вы сможете избежать тюрьмы.

Слово повисло в помещении, словно облако холодного сигаретного дыма. Невменяемость. Фоссиус начал задыхаться. Ухмылка комиссара, бесцеремонная и презрительная, явно говорила, что он наслаждается реакцией профессора. Фоссиус никогда, даже в самом страшном сне, не мог себе представить, что его будут считать невменяемым и даже — а это было еще хуже — обращаться с ним как с сумасшедшим.

Что оставалось делать Фоссиусу? Как это часто бывает в жизни, и данный случай лишнее тому доказательство, правда казалась наименее правдоподобной. Его выслушают, посмеются и, прежде чем он сможет предоставить какие-либо доказательства, подтверждающие его объяснение, посадят в камеру. Его, бедного спятившего профессора… Как называется эта наука? Компаративистика?

Поэтому Фоссиус пытался отвечать на все вопросы, поставленные Груссом, как можно более общими фразами. Не произойти впечатление человека, у которого не все в порядке с головой, было его единственной целью на данный момент. Честно шпоря, подобные допросы он представлял себе совсем иначе. Жесткими и безо всякого намека на жалость. Как показывали в фильмах. В этой же полупустой комнате на третьем этаже полицейской префектуры все было совсем наоборот: полицейские вели себя достаточно дружелюбно, можно даже сказать, предупредительно, словно это был не допрос, а собеседование перед принятием на работу. Фоссиус заметил, что ни Грусс, ни его помощники не делали записей и не вели протокол, хотя он не раз во время своего рассказа упоминал даты и названия городов, имевшие отношение к его прошлой жизни.