Пятое правило дворянина
Шрифт:
— Хороший.
— Обижаешь, Леонид. Ты разве забыл, что я плохие вещи с юности презираю?
Ну да, в этом и был весь Бестужев. Даже с учетом того, что в молодые годы денег у него никогда не водилось в достатке, если уж он что-то и покупал, то это должно было быть самое лучшее. Иначе это и покупать не стоило, считал он.
— Слышал тебе графа недавно пожаловали? — спросил Верховцев.
— Ага, было дело. Плохо только имение далеко от Москвы, ездить неудобно. Я не жалуюсь, конечно, вот только часто бывать там не получается — работа, сам понимаешь.
— Все ответственная, наверное, —
— А как иначе, не снопы в кабинетах вяжем... Ты вон один со своим Соколовым чего стоишь. Даже Ворон не выдержал такой нагрузки, — хохотнул Бестужев.
Выходит, что Якова Дмитриевича Игнатьева все-таки из-за виконта из кабинета выставили. Такие себе новости.
— Что, его на пенсию спровадили? — спросил Леонид Александрович и отпил еще немного коньяка.
— Да нет, на чердак отфутболили. Поедет в Японскую империю аналитической работой заниматься. Это как раз по его профилю — устал он уже ночами не спать и по засадам бегать.
Это уже лучше. При желании он и оттуда может козни строить, но это все равно интереснее, чем в Москве. Хотя, может быть и зря Верховцев переживает по этому поводу. Не факт, что Ворон обиду затаит, все-таки прямой вины Соколова в его отставке нет, а решения Императора не обсуждаются.
— Понятно.
— Ну, а тебе как на вольных хлебах работается? — спросил Бестужев. — Насколько я понимаю, не самый легкий вариант выбрал. С виконтом не соскучишься.
— Зато платят хорошо, да и не люблю я скукой маяться, сам знаешь.
— Это да, ты мужик неугомонный.
Георгий Васильевич склонил голову набок и задумчиво посмотрел на Верховцева.
— Значит будем вместе работать? — спросил он.
— Не совсем, — усмехнулся в ответ Леонид Александрович. — У тебя ведь свои задачи, а у меня свои... Соколов парень деятельный, не любит на попе ровно сидеть, так что скучно тебе не будет — это я тебе гарантирую.
— Самое главное, чтобы советов твоих слушался, а все остальное как-нибудь поборем.
— Так в том-то и дело, что он и советов моих не особо слушать хочет. Своим умом жить предпочитает.
— Да? — хмыкнул Бестужев. — Вот это хуже. Молодые люди бывают горячи не по делу, сами такими же были... Ну ладно, посмотрим. Как-то будем работать. Что Салтыков? В самом деле в него пять пуль выпустил?
— Гоша, вот никогда не поверю, что ты с отчетом по этому делу не ознакомился, — улыбнулся Верховцев.
— Так я и говорю — живуч твой Соколов. Пять пуль не всякий выдержит, а тут парень семнадцатилетний...
— Да, он крепкий малый. Знаешь как говорят: древний род и огонь не берет.
— Ну да, это есть. Только вы с этим самым огнем особо не заигрывайтесь... Фортуна — девка с характером, иногда и изменить может.
— Спасибо за совет, Георгий, буду осторожнее, — поблагодарил приятеля Верховцев. — Кстати, что там с Салтыковыми будет?
— Посмотрим, — неопределенно пожал плечами Бестужев. — Если все подтвердится, то для начала Высший суд, а там видно будет.
— Плаха?
— Это уже как суд решит. Сам понимаешь, Салтыковы род древний, постарше твоего Соколова будет так что дело может тюрьмой или ссылкой закончиться... Все-таки позора на них нет, да и виконт жив остался...
Тебе-то что? Самое главное, что Соколова они больше беспокоить не будут.— Да ничего, так спросил. Все-таки вопрос Владимира Михайловича касается.
На самом деле Верховцев спросил не просто так. Этот момент очень интересовал его молодого шефа и если он узнает, что Салтыковы останутся в живых — ему это ой как не понравится.
— Понятно, — кивнул Бестужев и погладил подбородок своими тонкими белыми пальцами. — Слушай, Леня, давай сразу договоримся, чтобы между нами недопонимания в дальнейшем не было. Ворон рассказал мне как вы работали... Так вот, я тебя заставлять передо мной отчитываться не буду. Сам разберешься, что мне знать полагается... Но если что забудешь рассказать, а у меня из-за этого неприятности нарисуются — не обессудь, спуска не дам.
— Да я вроде как не дурак, — кивнул Верховцев. — Сам понимаю, где дружим, а где служим...
— Вот и хорошо, что понимаешь. Ну а в остальном — звони, когда вздумаешь. Если Романов считает, что Соколов это важно — кто мы такие, чтобы в этом сомневаться?
— Спасибо, буду иметь в виду.
— Вот и хорошо. У вас какие-нибудь сложности на данный момент имеются? Может помочь чем?
— Да нет, спасибо Георгий. Пока справляемся.
Бестужев помолчал немного, затем встал, взял бутылку и подлил им еще немного коньяка.
— Тогда ну ее к черту эту работу, давай выпьем немного и просто поговорим. Мы ведь в последний раз вместе выпивали еще на выпускном, если мне память не изменяет?
Больше о делах они в этот день не говорили. Бестужев делился последними новостями, которыми можно было, а Верховцев слушал и размышлял над тем, что в жизни и в самом деле случается всякое.
Вот теперь и на месте главы тайной канцелярии его старый приятель. Главное, чтобы Бестужев остался тем самым, которого он знал прежде и в этом кресле оказался благодаря своим заслугам, а не интригам... Все-таки род у него древний, там есть кому похлопотать.
Ладно, чего гадать? Пока они пили коньяк и хохотали над смешными случаями из своей студенческой жизни, а как оно будет в дальнейшем... Время покажет.
Целый вечер и часть ночи я провел над изучением личных дел Мироходцев. Через несколько часов у меня уже голова пухла от имен, фамилий, перечисления особых заслуг в личных делах и всего остального.
Да, ребят с разнообразными Дарами здесь хватало. В основном целители и защитники, конечно, хотя и прочих было в достатке.
Для начала я решил отобрать тех, кто точно будет в группе, а там уже взяться за остальных. Поэтому сразу забил четыре места под себя, Василису, Минина и новенькую — Галицкую Анастасию. Решил последовать совету своего куратора и обратить на нее внимание. Да и послужной список у нее был неплохой, так чего тут велосипед изобретать?
Вот с целителями сложнее, так как было из кого выбрать. Единственное, в чем я был уверен абсолютно точно — Илью нужно менять. Интуиция меня редко подводила и как раз сейчас она мне говорила о том, что в случае особой опасности граф будет беспокоиться прежде всего о своей собственной заднице, а уже потом о нас.