Пятый ангел вострубил

Меж тем истинная суть Вальпургиевой ночи еще в «мрачном» Средневековье достаточно ясно высвечивалась в кострах инквизиции. В том пламени горели не только ведьмы, но и веками вдохновлявшие чернокнижников каббала, талмуд, книги авторов, наподобие Филона Иудеянина. Это он растолковывал европейцам, что главным днем недели является «шаббад», суббота. (Типография Новикова, конечно, напечатала столь важный труд). Давнее, очень давнее рассеяние посеяло невинный с виду «шаббад», из него и вырос шабаш!

Но все же – Вальпургиева, как и всякая ночь, кончается. Нечистая сила рассеивается. Брезжит рассвет. И восходит Солнце Правды!

ЯВЛЕНИЕ ГАРДЕРА

(Из дневника)

Вскоре из оставшейся порции друзей и приятелей была создана и вторая ложа под юрисдикцией все того же Великого Востока Франции. Перестраивающаяся страна, озабоченная постоянным исчезновением то стирального порошка и зубной пасты, то сигарет, то лекарств, притягивала иностранцев, как открытый пузырек валерьянки нашего кота Васю.

Фантастический успех на «русском рынке» Великого Востока, видимо, сводил с ума другие масонские «обидианс» – т.е. «послушания» французов, и дождливым летом 1991 года к нам попыталась вползти Великая Ложа. Ее эмиссары явились в Москву под крышей Конгресса Соотечественников, смогли полюбоваться спектаклем нашего путча и открыли свою ложу «Александр Пушкин». Ты принимал активнейшее участие в процессе подготовки и был «прима-балериной» на самой церемонии…

Я была поглощена своими делами: набором новой мастерской компьютерной графики во ВГИКе, собиралась лететь в экваториальную Африку, тряслась от прививок против желтой лихорадки и других тропических болячек, а ты и твои, уже довольно многочисленные к тому времени «братья», устраивались в развороченной стране.

Мы проходим через Красную площадь. Нам и в голову не пришло приложиться к Казанской иконе, но мелочь какую-то в копилку бросили. За глухим забором урчали машины. Народ воссоздавал храм. Мы шли из гостиницы «Россия», где жили французские потомки харьковских евреев, приехавшие открывать ложу. Ты, как всегда, немногословно и довольно тускло объяснял символический смысл своей работы. Вы тоже строили «храм».

Вот одна из моих «досок» с подобной лукавой фразеологией.

Масонская работа

Масонской работой называют, строительство разрушенного некогда Храма и потому среди главных символов Вольных Каменщиков – прежде всего строительные инструменты: циркуль и наугольник, отвес, мастерок, уровень, а одежда масонов олицетворяет собой традиционные элементы рабочей одежды строителей.

Но работа по возведению Храма понимается всеми как прекрасный романтический символ. Ведь Храм – не что-то конкретное, материальное, земное. Это Храм КРАСОТЫ, ДОБРА и ИСТИНЫ. Вольные Каменщики всего мира строят на протяжении многих веков здание незримое, нематериальное, духовное. Этот Храм каждый масон возводит, прежде всего, в своей собственной душе, а все братья и сестры вместе заняты строительством этого Храма в каждой конкретной ложе, во всем сообществе Мирового масонства и даже за его пределами, в окружающем, профанском мире. И здесь оказывается, что в образном наименовании масонской работы содержится и вполне конкретный смысл. Это действительно работа, притом весьма нелегкая – самовоспитание, переустройство собственной души и, тем более, воспитание других.

Такую работу масона языком современной науки можно назвать работой по расширению границ сознания и гармонизации психической жизни. Выполняя конкретное задание Ложи, т.е. готовя собственно «работу» – Зодческую работу, каждый из братьев или сестер должен оторваться от повседневной суеты, погрузиться в книги и многое обдумать. Дошедшие до нас печатные тексты тех, кто уже пребывает на Вечном Востоке так символичны и зашифрованы, написаны порой таким сложным архаичным языком, что их осмысление и перевод на современный литературный язык требуют не только серьезных усилий, но и немало времени. Значительных умственных усилий требует от масонов работа в ложе в процессе слушания и обсуждения работы других сестер и братьев.

В ложе, однако, присутствует и совершенно особый, оккультный вид работы. Повторение особых жестов и действий, ношение особых облачений, погружение в особым образом выстроенное физическое пространство – также не просто и связано с известным преодолением своей физической материи, даже с некоторым насилием над собственной личностью. Такое повторение ритуальных обрядовых действий, проникновение в глубочайшее содержание древних символов, отождествление себя с далекими предками, иррациональное, не всегда осознаваемое приближение к тайному знанию – наиболее, может быть, сложная, хоть и не всегда понимаемая часть масонской работы, но это – видимо – самая значительная ее часть.

Именно эта, эзотерическая по своему содержанию работа формирует особые энергетические поля, проделывает НЕЧТО, совершенно не поддающееся описанию с каждым индивидуальным сознанием присутствующих в ложе. и с целостной душой Ордена и, может быть, с ноосферой Планеты. Я верю словам М.В. Гардера, который как-то сказал: «Каждый удар молотка в Храме совсем чуть-чуть, почти незаметно, но совершенствует Вселенную».

Ты помнишь, что мы больше всего любили во Франции? Конечно же, французскую еду! В Москве в это время проблемы были уже не только с колбасой, но и с сахаром, макаронами, даже со спичками. И когда, после всех этих оскорбительных «карточек покупателя», очередей с мордобоем и матом, каких-то диких обменов денег и прочей ежедневной борьбы за выживание, мы вдруг за какие-то четыре часа через Шереметьево переносились в магазинно-ресторанный рай, сердца наши, как и желудки, наполнялись сладкой теплотой и радостью…

Жан подкупил тебя сразу, прямо на месте: он устроил тебе этот праздник живота в Москве. Впервые позвонив, он пригласил сразу же на ужин в ресторан французского отеля, и ты потом долго и подробно описывал мне меню и особенно «шведский стол» десертов. Вспоминая ртом сливочную нежность шоколадного мусса, я догрызала каменный пряник с запахом мыла и заочно влюблялась в нашего нового «брата».

Поляк по происхождению, этот Жан резко отличался от всех наших прежних французских друзей. В нем была славянская щедрость, широта и слезливость, болтливость, смешливость, сумбур. Жан моментально «увел» нас у Андре и Франсин и стал на долгие годы просто членом нашей семьи. В Москву он приезжал чуть ли не каждый месяц в командировку. Он торговал французскими машинами самой знаменитой фирмы. Мы опекали его, как могли, помогали во всех делах, устраивали быт, развлекали масонством и русским искусством.

У нас в Париже появился собственный дом, точнее – квартира. Квартира Жана, который жил у своей «жены» – Жан-Пьера.

Честно говоря, по-настоящему наслаждалась я этой французской жизнью только тогда, когда хвасталась ею перед своими московскими подружками. Было чем хвастаться, было… С одной стороны…

Франция прекрасна. Особенно из окна шикарного, модного автомобиля, когда за рулем профессиональный автомобильный дилер Жан. Зеленые газоны и розы в декабре. Севр, Версаль и «глухомань» провинциального Шаню. Сена, Рона, Луара и непостижимая красота громадины Шартрского собора. А французская Ривьера? Ницца, Канн, Сан-Рафаэль, Сан-Тропе… Пальмы и кипарисы Лазурного Берега, ослепительное великолепие отеля Негреско и казино в Монте-Карло, кроткая нежность средиземноморской волны…

Я думаю, ты тоже никогда не забудешь Прованс…

Арль, оказывается, знаменит не только тем, что там жил, творил и в безумии отрезал себе ухо Ван-Гог, но и развалинами античного колизея, не худшими, чем в Риме. Неправдоподобно толстые лошади-першероны с ласковыми глазами и лохматыми ушами задумчиво жуют свою французскую травку, как какие-нибудь заурядные подмосковные козы… Фламинго, оказывается, могут быть не только стандартно-розовыми, как в нашем зоопарке, но и апельсиново-оранжевыми и почти лиловыми. И они могут спокойно вышагивать по трясине лиманов под Марселем, совершенно не обращая внимания ни на нас, ни на нашу машину, ни на писклявый лай игрушечного пуделя с модной стрижкой…