Пыль Египта. Рассказы о мумиях. Том III

— Фейри, и ведьмы, и призраки умерших, что выдают себя за живых, — быстро ответил он, точно излагая заученный урок. — А также те, что продались Супостату либо заключили союз с силами тьмы…

— Правда ваша, шэр, — прервала она, довольно кивая. — Вы джентльмен, шэр, не как те ученые дураки, што шмеются над штарыми иштинами и жовут их шуеверием. Тогда шлушайте:

Как они в первый раж шюда приехали, калека миштер Дэвид и та, што жовет шебя его шештрой, я штрашно ишпугалашь ее желеных глаж, и лица, такого бледного и беш-кровного, и улыбаюшшихся крашных губ, таких тонких и жештоких, ш белыми блестяшшими жубами жа ними. Решила я уштроить ей жападню. Когда она меня жвала, я делала вид, будто не шлышу. Раж не шлышу, другой. Жвала она дважды? Будьте покойны, шэр. Жвала в колдовшкой третий раж?

Никогда!

«Ах, Том, говорю я швоему штарику, погляди, как она штанет ешть и пить за штолом, когда будешь обед подавать». А штоб не обманула его жлая и лживая краша этого бледного лица, я шама поднималась по штупенькам и шледила за ней из двери буфетной. Не раж и не два шледила, шэр, но никогда, Гошподь и благошловенный швятой Патрик мои швидетели, не вжяла она в рот третий кушок хлеба или мяша, не выпила третий штакан вина, хотя я яшно шказала Тому наполнять ее штакан не больше, шем наполовину, штобы она, как добрая хриштианка, жахотела иш-пить и попрошила в третий раж налить иж графина.

— Хм? — де Гранден слегка подкрутил густо навощенные кончики своих миниатюрных светлых усиков. — А что еще вы можете рассказать? О ночи, когда умер ваш хозяин, например?

— Шейшас, шейшас, шэр, — с готовностью заторопилась женщина. — Было это, жначит, пошле того, как миштер Авешшалом вшкришал в шмертных муках, а миштер Дэвид, бедный мальшик, штал ковылять по лештнице шни-жу, иж библиотеки. Вот тогда мы увидали, как оно вышло из его шпальни. В штрахе и ужаше я закричала, что по дому ношится баньши, только то был не баньши, шэр. Это была она — или

оно,

шэр, да поможет мне швятая Бригитта, это была она!

Швоими глажами видела, как она шкакнула иж двери в коридор: эти жештокие крашные губы раждвинуты в дья-вольшкой ушшмешке, а желеные ужашные глажа так и жыр-кают на меня огнем в темноте. Я прямо так и жаштыла, где штояла.

Она прошла череж холл, шэр, так тихонько, што можно было покляштьшя, будто она летает, потому што никогда шмертная женшшина ешше не штупала так легко. А когда она швернула за угол коридора, я поняла, што видела жлое шождание той ночью, ведьму иж крепошти фейри

[27]

, што приняла облишье родни бедного миштера Авешшалома. Тут я шмогла заговорить и крикнула миштеру Дэвиду, штоб он поберегся — кто жнает, она ж убила хозяина швоим колдовштвом, а тапериша, может штатьшя, ишкала его ро-дишей.

— Честно говоря, меня так клонит в сон, что веки сами собой закрываются! — сообщила Луэлла Монтейт спустя несколько минут после того, как мы присоединились к ней и ее брату в библиотеке на втором этаже. — Я сегодня даже не выходила из дому, но не припомню, чтобы так уставала с тех пор, как…

Она вдруг замолчала, и ее глаза расширились в испуге, если не в ужасе.

— C каких пор,

Mademoiselle?

— мягко подтолкнул ее к ответу де Гранден.

— С той ночи, когда умер дядя Авессалом, — проговорила девушка. — В тот вечер, сразу после обеда, я почувствовала ужасную сонливость, совсем как сегодня, легла в постель и сразу заснула, как убитая. Помните, с каким трудом разбудил меня Дэвид, когда пришел со слугами в спальню, чтобы сказать мне.

—

Precisement,

— согласился де Гранден. — Безусловно,

Mademoiselle

, вам необходим отдых, и мы не хотели бы вам мешать. Мы с доктором Троубриджем приехали помочь, а не путаться под ногами.

— Вы не против? — спросила она и встала. — Спокойной ночи, господа. Спокойной ночи, Дэви, дорогой. Не засиживайся допоздна.

Напольные часы в холле пробили полночь, но мы продолжали курить и беседовать в библиотеке. Дэвид Монтейт был начитан, много путешествовал и непринужденно поддерживал разговор на самые разнообразные темы. Мы как раз обсуждали некоторые комические привычки парижских консьержек и водителей такси, когда де Гранден поднял руку, призывая нас к молчанию.

Быстро и бесшумно, как кошка, он прокрался к двери, знаком велев мне потушить свет в библиотеке. Он с минуту постоял в темноте, затем все так же осторожно пересек холл и спустился по лестнице, ведущей в музей.

Минут через десять он с извиняющейся улыбкой вернулся в библиотеку.

— Де Гранден, боюсь, становится стар и нервозен, — заметил он и комически вздернул брови. — Он шарахается от теней и принимает потрескивание старых половиц за призрачные шаги. Друзья мои, уже поздно, пора и честь знать. Вы со мной согласны?

—

Non,

друг мой, не торопитесь, — сказал де Гранден, когда мы попрощались с хозяином и я собрался раздеться на ночь. — Туфли снимите, это правильно, но оставайтесь одетым. Этой ночью, боюсь, спать нам не придется.

— Но я думал, что вы устали, — заметил я. — Вы сказали…

— Разумеется, — кивнул он и сменил свои вечерние туфли на комнатные, с мягкими подошвами. — Так мать, стремясь развеять страх детей, говорит им, что ничего не слышит — сама же ясно различает, как за окном копошится взломщик. Слушайте внимательно, друг мой.

Когда мы так мило беседовали в библиотеке с мистером Монтейтом, я услышал тихие, почти беззвучные шаги на лестнице. Кто-то спускался вниз. Я тотчас же попросил вас выключить свет, чтобы не вырисовываться силуэтом в дверном проеме и не выдать себя. После этого я тихо выбрался на лестницу.

Мадемуазель Луиза бесшумно кралась вниз. Затем она вошла в музей и безошибочно направилась к одному из высоких, прочно запертых шкафов — хотя вокруг и было темно, как в подземелье самого Плутона.

Сегодня она сказала мне, что не знает, где хранятся ключи от этих шкафов и что покойный дядя держал их в каком-то тайнике. Однако же она достала связку ключей и открыла дверцу шкафа, причем без труда нашла в темноте нужный ключ и вставила его в замок.

Вскоре мадемуазель направилась обратно. В руках она несла множество предметов; я точно не разобрал, что это, но они показались мне одеждами и украшениями — без сомнения, украденными из гробниц. Вероятно, это были повседневные вещи старины, ныне ставшие невероятно ценными по причине их древности.

— Почему же вы притворились, что ничего не видели?

— спросил я. — Вы подозреваете…

— Я ничего не подозреваю и ничего не знаю наверняка,

— ответил он. — Я объявил свою миссию безуспешной, чтобы у молодого