Пыль Снов

В соседней комнатке тонко заскулил пес. Через мгновение их сын всхлипнул и заревел.

И она узнала истину. Жестокую истину.

* * *

Релата скорчилась в высокой траве, глядя на лежавшие вокруг далекого костра фигуры. За все время, пока она наблюдала за ними, никто не пошевелился. Но лошади дергались на привязи; даже с такого расстояния она чуяла их ужас — и ничего не понимала. Никого вокруг, никакой угрозы.

Как странно, что сестры беспробудно спят. Удивление медленно сменялось тревогой. Что-то не так.

Она оглянулась на оставленную в лощине лошадь. Животное кажется спокойным.

Взяв оружие, Релата встала и осторожно пошла вперед.

Хессанрала может быть упрямой юной дурой, но она знает свое дело не хуже любого воина Акраты — она уже должна была вскочить, расталкивая остальных быстрыми касаниями руки… даже от шелеста проскользнувшей между копытами змеи, от свиста ветра…

Нет, что-то явно не так.

За десять шагов она смогла учуять вонь желчи, вспоротых кишок, крови.

Во рту пересохло. Релата подобралась ближе. Они все мертвы. Она уже знает. Она не смогла их защитить… но почему?! Что за убийца способен подкрасться к пятерым воинам — Баргастам? Едва упала ночь, она подошла так близко, что смогла наблюдать, как они разбивают лагерь. Она видела, как протирают спины коней, видела, как все едят и пьют пиво из бурдюка Хессанралы. Они не поставили стражи, понадеявшись на чуткость стреноженных коней. Но Релата оставалась бдительной. Она заметила, когда кони впервые встревожились.

Среди запахов смерти был еще один, горький, почему-то напомнивший о змеях. Она внимательно смотрела на движения акрюнских коней — нет, они не отскакивают, ощущая змей в траве. Они крутят головами во всех направлениях, прижимают уши; глаза их вращаются…

Релата вошла в круг света. Давно зажженные кизяки горели долго и тускло, рассыпаясь кусочками мерцающих углей. В мутном свете она смогла разглядеть изломанные трупы, свежую кровь, блеск вскрытого мяса.

Не быстрые взмахи ножей. Нет, это раны от когтей громадного зверя. Медведь? Полосатый кот? Если так, он должен был утащить хотя бы одно тело… чтобы доесть. И почему не тронул лошадей? И как сама Релата ничего не увидела, почему ни одна из боевых подруг не вскрикнула перед смертью?

Животы вспороты, горла перерезаны, грудные клетки вскрыты — она видит концы разрубленных ребер. Когти острее мечей… или настоящие мечи? Она вдруг вспомнила, как на далеком континенте, прежней родине, видела больших неупокоенных двуногих ящеров. К’чайн Че’малле, молча строящиеся вокруг стен города по имени Коралл. Мечи на концах лап вместо ладоней — но нет, вот эти раны выглядят иначе. Что же пробудило воспоминания?

Релата не спеша вдохнула — глубоко, внимательно, ощущая оттенки запахов. Да, вонь. Хотя тогда, так давно… она было более… тухлой, с примесью мертвечины. Но вкус на кончике языка тот же.

Лошади присели и рассыпались, бешено налегая на привязи. Слабое дуновение ветра — свист крыльев… Релата бросилась наземь, перекатилась, стремясь попасть под ноги лошадям — все что угодно чтобы укрыться от нападающего с воздуха…

Хлопки, шипение кожи — она смотрела в ночь и смогла увидеть крылатый силуэт, пожравший искры звезд. Промельк — и все исчезло.

Копыта стучали, но лошади постепенно успокаивались.

Она услышала в голове смех — чужой смех, какой-то холодный, презрительный… он медленно затих, а потом пропали даже отзвуки.

Релата встала. Тварь улетела на северо-восток. Разумеется, за ней не проследишь, но по крайней мере направление ясно.

Она не смогла защитить сородичей. Но, может быть, она сможет отомстить.

* * *

Пустоши получили правильное имя… но Ливень уже это знает. Он нашел последний родник два дня назад; притороченный к седлу мех опустеет еще через день. Единственный выход — путешествовать по ночам, ведь наступила летняя жара; но его кобыла отощала, а впереди в тусклом лунном свете видны лишь залежи глины и россыпи битого камня.

В первую ночь после выхода через врата и прощания с Кафалом и Сеток он нашел развалины башни, похожие на гнилой зуб. Казалось, стены ее растаяли от бесконечной жары. Разрушение было столь полным, что не уцелели ни окна, ни резные фасады; на месте камня выступили структуры скелета, металлические кружева с переплетениями ржавой проволоки. Никогда Ливень не встречал ничего даже отдалено похожего, и суеверие заставило его поскорее ускакать подальше.

С тех пор он не видел ничего интересного, ничего, нарушающего монотонность выжженного пейзажа. Ни курганов, ни холмов, ни даже древних костяков миридов, родаров или загонов для овец, какие часто можно встретить в Овл’ане.

На заре он заметил впереди, прямо на тропе, бесформенную кучу, едва поднимающуюся над растрескавшимися камнями. Клочья меха… рваная гнилая кожа над узкими плечами. Тонкие серые волосы кажутся готовыми оторваться от черепа при первом дуновении ветерка. Тело обернуто полосами гнилой змеиной кожи. Существо сидит спиной к Ливню. Он подъехал ближе. Тело оставалось неподвижным, только волосы и куски одежды колыхались на ветру.

Труп? Судя по белесому черепу под остатками волос, это кажется возможным. Но кто оставил бы тело родича сидеть посреди этой безжизненной сковороды?

Когда фигура подала голос, лошадь Ливня дернулась, зафыркав. — Глупец. Он мне нужен.

Голос был скрипучим как песок, пустым как выточенная вихрями пещера. Он не мог понять, принадлежит голос мужчине или женщине.

Существо то ли вздохнуло, то ли что-то прошипело. Потом сказало яснее: — И что мне теперь делать?

Ливень с сомнением ответил: — Ты говоришь на моем языке. Ты овл? Нет, невозможно. Я последний… и твоя одежда…

— Значит, ответа у тебя нет. Я привыкла к разочарованиям. Удивление — вот эмоция, которой я не испытывала давным-давно. Похоже, я даже вкус его забыла. Иди же прочь. Мир и его нужды слишком велики для тебе подобных. Вот он, он, конечно, управился бы лучше — но он мертв. Я так… рассержена.

Ливень слез с лошади, взял водяной мех: — Ты, должно быть, хочешь пить, старушка.

— Да, горло мое пересохло, но ты ничем не поможешь.

— Есть вода…

— Она тебе нужнее. Хотя жест щедрый. Глупый, но почти все ваши поступки таковы.

Он обошел старуху, чтобы поглядеть ей в лицо — и нахмурился. Почти все лицо пряталось в тени выступающих надбровных дуг, но ему показалось, что оно сделано из бусин и нитей грубой шерсти. Он заметил тусклый проблеск зубов, и по телу пробежала дрожь. Ливень непроизвольно сотворил левой рукой защитный жест.