Пыль

– Так молодой ещё для семьи, – попытался приободрить Клим.

– Какой молодой? Тут порезан, там пострелян, – он начал показывать места и болячки. – Там цирроз, тут грыжа, тут, – он показал на голову, – сотрясение сплошное. Клинит постоянно.

Это было заметно Климу. И без пояснения.

– Ну что тебе сказать? Значит, с этим и жить. Какой выбор-то? Болит и болит, поболит и пройдёт. Сколько людей без рук, без ног, а живут.

– Да это я так, к слову. Почему всё так? – продолжал своё нытьё парень.

– Как? – немного раздражённо спросил Клим. Его напрягала эта унылая атмосфера, скорбное течение разговора. Вместо того, чтобы выйти к трассе, ему приходилось слушать жалобы, молодого, по сути, парня.

– Неправильно. Наворотил дел, ума не было совсем, а теперь поздно. Рассказать? – он задал этот вопрос с намерением вывалить на Клима абсолютно не нужный тому балласт.

– Знаешь, да не надо мне знать этого, – отстранено ответил Клим. Единственным желанием его было встать и направится куда угодно, подальше от этого саможаления. Останавливало только намерение увидеть окончание данной пьесы с самим Пьеро в главной роли.

– Как хочешь. Знаешь, что я понял? Здесь всё устроено неправильно. Здесь нельзя просто жить, радоваться этому, спокойно чтоб было повсюду. Здесь ты или терпила, или бандит. По-любому. Никакого промежутка. У меня двоюродный брат живёт в Германии. Вот ему там жизнь: и сыт, и при деньгах. Врач. В выходные по Европе ездит. Куда захочет, туда и едет. К нам приезжал недавно, довольный, как кот. У вас, говорит, люди другие, всякое дело до полного пиздеца доведут, чтоб жалеть потом. У всех голова из одного и того же места растёт. Каждый поступок наш к последствиям приводит, которые понятны, если ты не совсем осёл. А русским скучно так, когда последствия ясны. Им надо так всё переебать, надо, чтоб пиздец совсем лютым стал. И так во всём. Так тут и будет: вот ты кого-то по еблу бьёшь, или тебя бьют, или вы вместе кого-то, или чтоб вообще непонятно было, кто за кого. И так все кривые, косые, поломанные. Так дальше друга дружку добиваем, чтобы уж совсем, чтоб до смерти. А там, после смерти: вот там и заживём.

Он схватился за шею сзади, поводил головой. В кармане у него зазвонил мобильник:

– Да, … сижу вот… нет, не один…так поищите, заебали…сейчас, – обратился к Климу, – можешь трубку взять. Я с ними больше говорить не хочу.

Парень передал мобильник Климу.

– Ты кто? – грубил голос из трубки.

– А ты кто? – тем же тоном ответил Клим.

– В общем, слушай, уважаемый: тот, с кем ты сидишь, очень нужен нам. Вы где? – резало ухо Клима.

– Давайте вы сами у него спросите. Я просто случайно рядом оказался, – ответил Клим, желая соскочить с разговора, который начинал утомлять.

– Слышь, это дело серьёзное. Он тебе ничего не рассказывал? Скажи, где он и можешь идти. Если рассказывал, дождись нас и договоримся без бля. Это кореша его звонят. И лучше сделай, как я сказал. У нас завязки такие: найдем, однозначно! – голос из трубки немного сбавил накал агрессии. – Да ты не волнуйся. Всё ровно будет. Где вы?

Клим передал трубку парню. Тот сбросил номер.

– Видишь «тарзанку?» – парень выставил палец. Прямо по его направлению болталась верёвка с толстой короткой, полированной палкой на конце.

– Да тут и прыгать с неё некуда, – удивился Клим.

– Она и не для этих целей, – усмехнулся Саня. – И ты здесь не просто так, может, богом мне послан, а может, ты и есть сам бог. Вот и ты напоследок меня не выслушал. Значит, достаточно сильно я наследил. А эти, – он кивнул на телефон, – может, и не найдут. Хотя найдут. Даже охота чтоб нашли.

Клим ничего не понимал и решил сконцентрироваться на пиве. Он допил банку. Вкус её напоминал мокрый картон.

– Смотри, – привлёк его внимание парень. Он достал нательный крест – почерневшее серебро со светлыми вмятинами по сторонам. – Здесь раньше Спаситель висел, да отвалился весь. Вот так.

– Я в реке плавал, – продолжал он. – Недалеко, выхожу, а он с креста прыг в воду. Я рукой до дна шарил, да не нашёл. Так и утонул. Распяли, да ещё и утонул. А ты говоришь. Я никогда ничего не носил, ни на шее, ни на одежде: нигде. Ну может, кроме октябрятского значка в школе. Пионером не был, не приняли. Так вот, а в том значке октябрятском что изображено? Там в нимбе белом лицо ребёнка без зрачков, как на иконе. Вот и думай, кто там – Ленин, или Иисус. А из круга пять треугольников выходят…

Тут с берега показались пятеро. Двигались неспешно. Подошли, поздоровались за руку с каждым. Один подошёл к «тарзанке» вытащил палку. Веревка поддалась. Он покрутил около узла и словно фокусник на детском утреннике, убрал руки: на этом месте вместо деревянного обрубка уже зияла петля. Клим замер, как внезапно вставший суслик в поле, с другой стороны, понимая, что их двое, а двоих в петлю не всунуть.

Он почувствовал, как потеют ладони, чем-то клейким. В одну ладонь ему уткнулся телефон.

– Тихо! – зашипел Саня.

Клим взял два пива из упаковки, встал и пошёл прочь. За ним никто не последовал. В начале пути, казалось, его спину кололи взгляды, наполненные сомнением в его безучастности к происходящему. Подспудно он понимал, что второй труп только усугубит их положение. Сознавая, что ужасно наследил на поляне и искать будут именно его, Клим громко выругался и ускорил шаг.

После примерно часа пути на мобильный парня позвонили, на экране показало имя вызывавшего: «Бобёр». Клим сбросил звонок, вытащил СИМ карту и убрал в карман. Покопался в настройках телефона: это был простенький бюджетный смартфон. В правом углу индикатор заряда: всего одна палка. Клим экономно отключил устройство и прибрал в карман.

Еле-еле к вечеру он вышел на тропу. Она извивалась, огибая препятствия: овраги, ручьи, останки животных. Шла по плешам лесным. Нелогично, не прямо. То в самый бурелом, то в заболоченные топи по колено. То в овраги, которые невозможно обойти, то упиралась в скопления деревьев, то в горку одинокую, по обеим сторонам, пологую, но обязательно так, чтоб измотать человека.

Серело вокруг. Клим устало присел на пень. Достал смердящее бумагой злосчастное пиво. Открыл и несколько раз глотнул, без удовольствия. Коряво и наискось цепляя горло и пищевод: эта жидкость прошла в него, раздирая внутренности, вывихнув их сухим глотом, колоброженным спазмом выдавливающем наружу икоту. Ноги наливала кисельная мякоть того же сырого картона. Идти никуда не хотелось. Из заднего кармана он достал измочаленную от сидения пачку сигарет. Внимательно ознакомился с последствиями их употребления во всей красе. Ему досталась слепота с размытым голубоватым глазом и выступающими капиллярами наружу, так откровенно, что захотелось умереть именно от этого.

Он разулся, завернул штанины, обнажив щиколотки, устало сполз с пня на траву, решив так и заночевать. По лодыжкам и лицу тут же закопошились вездесущие муравьи, старательно изучая сие препятствие. Жуки-пожарники из изрешечённого норами пня щекотали уже под одеждой. Лес готовился к ночи: где-то ухало, где-то сверчало, где-то шелестело. Он закрыл глаза и расслабил челюсть. Слюна свесилась.

В этот короткий сон Климу явился этот, будь он неладен, грёбаный Саня со своим затхлым пивом. Он протянул ему вощёный бумажный стаканчик с блядским пойлом, придающим тот самый картонный привкус напитку. Они бродили по районам города. Они собирали монетки, шпонки для рогатки, шайбы для болтов, начинающие спираль гроверы и канцелярские кнопки с высунутыми языками из своего центра.