Пылающий лед

Командир продолжал:

– А ты, солдат… Пленным я тебя объявить не могу, коли уж не воюю. Если хочешь, считай себя интернированным.

– А если не хочу?

Сейчас он скажет: тогда, солдат, считай себя мертвецом. Или ничего не скажет, вскинет автомат неуловимым для глаза движением и…

– Ты уж определись с тем, чего хочешь, – сказал командир. – И побыстрее. Времени мало.

Прозвучало это, как завуалированное предложение некоей сделки… Алька решил: если уж рисковать, так до конца. В конце концов с лагерниками-то командир, как выяснилось, договаривался, и нарушил договор отнюдь не он. Урки в какой-то момент посчитали, что одной свободы им мало, и решили загрести все. Может быть, именно сейчас Альке выпадает редкостный шанс и глупо им не воспользоваться. Он сказал:

– Вы ведь со Станции, верно? Из «Науком»? Возьмите меня с собой! Меня и… и еще одного человека. А преобразователи я вам доставлю хоть в Усть-Кулом, хоть на полюс.

Станция… Иного объяснения происходившему Алька не мог придумать. Вертолеты… Преобразователи… И «выдры» – напялить форму с их эмблемой может любой, но попробуйте-ка имитировать боевые умения! Лишь элитным бойцам СБА такое под силу.

– А как же присяга? – поинтересовался командир.

Алька над этим простым вопросом много думал. Перспектива становиться в восемнадцать лет клятвопреступником как-то не вдохновляла. Хотя никто его желания присягать не спрашивал – вывели на плац, сунули в одну руку автомат, в другую – текст воинской клятвы: присягай, желторотый. Но все-таки…

Ответил он твердо и уверенно:

– Я присягал родину защищать. От врагов. А жителей своей страны убивать не клялся.

– Вот как… Дело твое. Однако я не со Станции. Но сотрудничаю с ними… И отвезти тебя туда смогу. Тебя и… еще одного человека.

– Отвезти – в фильтр?

– На Станцию – значит, на Станцию. Мимо всех фильтров. За помощь в доставке преобразователей. До… до того места, где они мне нужны. По рукам?

– По рукам… А оружие?

– Сам же видишь, здесь искать – только время тратить. Все обуглилось… Пошли, что-нибудь в дороге раздобудем.

– Да что же здесь так рвануло? У вас бомба на борту хранилась?

– Не у меня. Скутер под завязку был набит взрывчаткой. И пилот-камикадзе.

– Настоящий камикадзе? Как в Японии?

– Подделка… Настоящие идейными были, а эти наркотой накачаны, плюс «невынимайка» с программой самоподрыва. Их всех сегодня на берег списали, захваченные федералами дома взрывать… А этот почему-то остался. Не повезло.

Они шагали обратно, когда Алька вспомнил, что так и не узнал имени своего нового знакомого. Вспомнил и спросил.

– У меня нет имени, солдат, – сказал командир. – Я отрекся от него. Трижды.

Сказал самым обыденным и заурядным тоном, словно сообщил о мелкой жизненной неприятности. О выпавшей из кармана и потерянной кредитке, например. Помолчал и добавил:

– Называй меня, как тебе удобно.

Алька тогда окончательно уверился, что он псих. Много чего знающий и умеющий, но псих. А еще решил звать его Командиром. Как именем собственным. Надо же как-то называть человека, от чего бы он ни отрекся…

7. Театр теней: история бойкого трупа

«Чернобурку» по прозвищу Артистка долго будут помнить все знавшие ее сотрудники ОКР. И не только потому, что она слыла (и была на самом деле) отъявленной нимфоманкой, рассматривавшей практически любой двуногий объект как свою законную сексуальную добычу. В конце концов, женщины с нормальной сексуальностью составляли среди «чернобурок» меньшинство, а остальные отличались или полной фригидностью, или гиперсексуальностью, или весьма странными объектами полового влечения (кудесники из «Мутабор» очень многое могли бы рассказать на сей счет, однако излишней болтливостью не страдали).

Но Артистка в ночь путча «чернобурок» отличилась: умудрилась имитировать самоубийство на глазах у двух десятков человек – профессионалов, стреляных воробьев, неспособных купиться на дешевые трюки. Артистка стрелялась всерьез: затолкала дуло пистолета в рот, нажала на спусковой крючок, рухнула с окровавленной головой… Хуже того, многие видели – вернее, могли поклясться, что видели – осколки кости и частицы мозгового вещества, вылетевшие из затылка «чернобурки».

И все оказалось трюком, ловким фокусом. Ювелирной точности расчет – на какой угол можно вывернуть руку, чтобы ствол со стороны казался направленным прямиком в мозг, но пуля при этом вышла через дальнюю от зрителей щеку. Ну и готовность пожертвовать тремя-четырьмя зубами и целостностью означенной щеки…

«Покойницу» искали большими силами несколько месяцев, но так и не нашли.

Я бы тоже не стал жадничать и пожертвовал хоть тремя зубами, хоть четырьмя… Да хоть всеми! При альтернативном варианте развития событий зубы мне все равно не пригодятся… Мертвые, как известно, не кусаются.

Но скопировать трюк Артистки я не мог. Она стрелялась из пистолета небольшого калибра, а мне вручили «дыродел». Его ведь недаром так прозвали, дыры в организме делает еще те: во входное отверстие можно легко засунуть кулак, а в выходное – голову. Пороховые газы из крупнокалиберного патрона даже без помощи пули разнесли бы мою голову на куски.

Пришлось импровизировать, воспользовавшись особенностями здешнего «театра теней». Ствол в рот я не вставлял, но поднес «дыродел» к голове под углом, позволяющим наблюдателям увидеть именно такую картину. И выстрелил – пуля прошла мимо щеки и уха.

Полет моих мозгов имитировали скомканная бумага и огрызок карандаша – их я запихал в дуло «дыродела», аккуратно, не очень плотно, чтобы оружие не взорвалось в руке. Артистка, конечно же, сработала куда эффектнее и зрелищнее, но для первого раза и у меня получилось неплохо.

После чего осталось повалиться на пол и изобразить остывающий труп.

Свет погас. Минута сменяла минуту. Давно и не мною замечено – когда вокруг ничего не происходит, внутренние часы человека начинают давать сбои: кажется, что прошло гораздо больше времени, чем на самом деле. А здесь и сейчас абсолютно ничего не происходило, к остывающим трупам обитатели особняка проявляли поразительное равнодушие… Кое-что происходило лишь со мной: боль в левом ухе постепенно утихла, и я перестал гадать, разорвана барабанная перепонка или нет.

В темноте и тишине в голову мне приходили разные дурные и неприятные мысли. Например, такая: вдруг здесь имеется автоматизированная система утилизации покойников? Пол провалится, и мои бренные останки отправятся в подвал, прямиком в кремационную печь.

Бред, конечно же, – пол бетонный, холодный и жесткий, никаких намеков на потайные люки.

Но дурные мысли упорно не желали оставить меня в покое. Следующей заявилась прямо-таки шедевральная: покойников из этой комнаты выносят лишь накануне очередного судилища. В связи с чем надо бы встать и попробовать выломать дверь…