Пылающий лес

Эта мысль заставила его еще сильнее напрячь свое зрение. В окутывавшем реку сумраке выделилась легкая тень, затем она приняла очертания; что-то тихо зашуршало о камни и песок, а вслед за этим послышался всплеск прибрежной воды под осторожно идущими ногами; кто-то вытаскивал лодку на берег. За первой тенью показалась другая. Прошли несколько шагов и остановились. Чей-то голос тихонько окликнул:

– Мсье! Мсье Карриган!

В голосе слышалась тревога, но Карриган молчал. Потом раздалось снова:

– Он здесь, Бэтиз! Я уверена в этом.

В голосе звучала еще большая тревога; он дрожал от волнения.

– Бэтиз, а если он умер?.. Он там, под этими деревьями.

– Он не умер! – немного приподнявшись, ответил Карриган. – Он здесь, снова за скалой.

Женщина бросилась туда, где лежал он, сжимая рукой холодный ствол винтовки и обернувшись к ней лицом. И вновь он увидел перед собой ее лучистые глаза, а при бледном свете, который лился с неба перед восходом луны, она показалась ему еще прекраснее, чем при солнечном блеске. Опустившись на колени, она близко наклонилась к нему, положив ему руки на плечи; сердце у нее сильно билось, что видно было по учащенному дыханию.

– Вы не очень тяжело ранены? – спросила она.

– Не знаю! – ответил Дэвид. – Это был отличный выстрел. Думаю, моей голове изрядно досталось. Во всяком случае, я не могу встать на ноги.

Она приложила свою ладонь к его лбу. Это походило на прикосновение холодного бархата. Потом позвала человека, которого звали Бэтизом. Когда он подошел ближе, то напомнил Карригану огромного шимпанзе с его несоразмерно длинными руками. Карриган еще крепче сжал приклад своего ружья. Женщина о чем-то быстро заговорила по-французски, но Дэвид уловил смысл. Она приказывала Бэтизу бережно перенести его в лодку. «Мсье тяжело ранен, ранен в голову», – волновалась она. Бэтиз должен был особенно беречь голову. Дэвид засунул свой револьвер в кобуру, когда Бэтиз нагнулся над ним, и попытался благодарно улыбнуться женщине, которая, чуть не убив его, теперь о нем так заботилась. Ночь становилась все светлее, и он мог лучше разглядеть свою странную спасительницу. Серебряная полоса света легла на реку; взошла несколько бледная луна, радуясь, что тучи закрыли солнце на целый час раньше обычного. Эта светлая лунная дорожка была заслонена, однако, головой Бэтиза, головой настоящего дикаря, повязанной, как у пиратов, большим платком. Он подсунул свои длинные руки под спину Дэвида и без всякого усилия осторожно поставил его на ноги, а затем легко поднял, как ребенка, и пошел с ним по песку.

Карриган не ожидал этого. Он был слегка ошеломлен и сконфужен. Ему не нравилось, что его понесли, как малого ребенка, хотя бы и в присутствии того, кто умышленно привел его в такое состояние. А Бэтиз нес его с такой дьявольской легкостью, словно он был мальчишкой, ничтожным карликом, а Бэтиз – мужчиной. Он предпочел бы проковылять на своих собственных ногах или проползти даже, а потому и сердился на Бэтиза, пока они двигались к лодке. Он считал в то же время, что ему обязаны дать некоторые разъяснения. Эта женщина даже и теперь, чуть не убив его, разрешала себе явно бесцеремонное с ним обращение. Она могла хотя бы заявить ему, что ошиблась и теперь раскаивается, но она с ним больше и не заговаривала. Не говорила она и с Бэтизом, и пока метис укладывал его в середине лодки, молча стояла на берегу. Потом Бэтиз перенес в лодку его винтовку и дорожный мешок, который подложил ему под спину, чтобы он мог сидеть. А затем, не спрашивая позволения, взял на руки женщину и перенес ее, чтобы она не промочила ноги.

Доставая весло, она повернулась к Дэвиду и с минуту смотрела на него.

– Вы не находите нужным сказать мне, кто вы и куда мы направляемся? – спросил он.

– Меня зовут Жанна-Мари-Анна Булэн! – ответила она. – И моя партия расположилась ниже по течению, мсье Карриган.

Он удивился быстроте ее признания: как представитель полиции, он счел ее ответ за признание. После столь хладнокровного покушения на его жизнь нельзя было ожидать, что она так быстро согласится назвать себя. И она так спокойно говорила о своей партии. Он слышал о партии Булэна. Насколько он припоминал, это имя было связано не то с Чипевайаном, не то с фортом Мак-Мурреем. «Булэн… Булэн!..»– повторял он про себя.

Бэтиз оттолкнул лодку, а женщина ударила веслами по воде, блестевшей при лунном свете. Он никак не мог выкинуть этого имени из своей головы. Ведь он слышал его раньше и с ним связывалось что-то особенное. Он начал рыться в своей памяти. «Булэн!»– он сказал это сам себе шепотом, не спуская глаз со стройной фигуры сидевшей впереди него женщины, которая, легко покачиваясь, работала веслами; когда же ничего не пришло в голову, им овладело легкое раздражение, досада на бессилие своей памяти. В голове вновь начало мутиться.

– Я где-то слышал это имя раньше, – сказал он возможно более отчетливо, хотя его отделяло от нее расстояние всего в пять-шесть футов.

– Возможно, мсье.

У нее был прелестный голос: чистый, как пение птицы, но такой мягкий и низкий, что с трудом верилось, чтобы говорила именно она. Ему хотелось, чтобы она повернулась к нему и что-нибудь сказала. И прежде всего он хотел бы спросить ее, зачем она пыталась убить его. Он вправе был требовать от нее объяснения. Мало того, он обязан был доставить ее на Пристань, где она должна дать отчет правосудию. И она безусловно знала это. Она могла узнать его имя только из его документов, которые вынула, пока он лежал без сознания. В таком случае она должна была знать, что он – сержант королевской Северо-западной конной полиции. И тем не менее это ее, по-видимому, мало смущало. В ней не замечалось никаких признаков боязни или даже простого волнения.

Он немного подвинулся к ней и вызвал этим движением острую боль между глаз. С трудом удержавшись от крика, он с усилием заговорил:

– Вы хотели убить меня, и это вам чуть не удалось. Вы ничего не скажете мне об этом?

– Сейчас ничего, мсье, кроме того, что произошла ошибка, о которой я весьма сожалею. Но вам нельзя говорить. Вам необходимо спокойствие. Боюсь, что у вас поврежден череп.

Боится, что у него поврежден череп! И выражает эту боязнь так, словно говорит о зубной боли! Он снова откинулся на мешок и закрыл глаза. Пожалуй, она права. Эти приступы головокружения и тошноты очень подозрительны. Но если она так думает, то почему не обращается с ним немного повнимательнее? Бэтиз с его бычьей силой совершенно не нуждается в ее помощи. Она могла бы хотя бы сесть к нему лицом, если уже отказывается от более точных объяснений.

Ошибка, говорит она! И она сожалеет о ней! Она холодно заявила об этом, но голос ее звучал, словно музыка. Она прекрасно говорила по-английски, но в ее произношении слышалась бархатистая мягкость французской речи. И ее звали Жанна-Мари-Анна Булэн!

Закрыв глаза, Карриган обозвал себя идиотом за то, что думает сейчас о таких вещах. Прежде всего он – ищейка, и на нем лежат серьезные обязанности, исполнить которые нужно здесь, сейчас же, за тысячу миль от Черного Роджера Одемара, закоренелого убийцы, за которым его послали. Он готов был поставить в заклад свою голову, что Черный Роджер не мог более обддуманно пойти на преступление чем эта самая Жанна-Мари-Анна Булэн, доставшая его за выступом скалы.

А теперь, когда все было кончено и он остался в живых, она держала себя так холодно и невозмутимо, словно они возвращались с увеселительной прогулки. Карриган плотнее закрыл глаза и спросил себя, правильно ли он рассуждает. Он знал, что тяжко ранен, но был глубоко убежден, что его умственные способности в полном порядке. И он продолжал спокойно лежать, прислонив голову к мешку, с закрытыми глазами, надеясь, что речная прохлада прогонит его тошноту.

Он скорее чувствовал, чем сознавал быстрое движение лодки. Сила течения и ловкость гребцов несли ее со скоростью шести-семи миль в час. Он слышал журчание воды, которое иногда напоминало звон маленьких колокольчиков, и чем больше он прислушивался, тем громче звенели колокольчики. Они выбивали все одну и ту же ноту, а затем к этой ноте присоединилась другая, и в ритмическом журчании реки он схватывал все те же монотонные звуки: Булэн – Булэн – Булэн… Это было наваждение. Что-нибудь да значило оно. И он узнал бы, что именно, если бы мог подчинить себе непослушную память. А как только пытался сосредоточиться, начиналась отчаянная головная боль.

Он опустил руку в воду и приложил к глазам. И после этого не поднимал с полчаса головы. За все это время Бэтиз и Жанна-Мари-Анна Булэн не обменялись ни словом. Для жителей лесов сейчас было не время говорить. Быстро поднималась луна, и гасли звезды. Еще так недавно окутанный сумраком мир был залит теперь потоком золотого и серебристого блеска. Карриган почувствовал сначала, как этот блеск струится сквозь его пальцы, а затем отнял руку и открыл глаза. Головокружение проходило.

Прямо напротив него сидела Жанна-Мари-Анна Булэн. Сумрак исчез, словно поднятый занавес, и она вся залита была лунным сиянием. Перестала грести и глядела вдаль. В ее фигуре было что-то восхитительно-девичье. Голова была открыта, как и тогда, когда он в первый раз ее увидел, а распущенные по спине волосы напоминали при лунном свете бархатистый песок. Что-то подсказало Карригану, что она сейчас повернется к нему, и он снова закрыл рукой глаза, немного раздвинув пальцы. Он угадал. Она повернулась лицом к луне и пристально взглянула на него, с явной тревогой, как ему показалось. Она склонилась немного, чтобы лучше видеть, а потом отвернулась и вновь принялась грести.