Пзхфчщ!
Шрифт:
— Дался, — успокоил его Мартынкин. — Дался. Начнем с трупа в речке. Убитый — гражданин Кубарев. Знаете такого?
— Первый раз слышу.
— Ну, это понятно. Убит он был полгода назад, шестнадцатого апреля, тупым предметом по голове.
— Откуда такая точность?
— А он семнадцатого апреля должен был быть на дне рождения у жены. Не появился. А в кармане у него был мобильный, на который шестнадцатого апреля поступили деньги. Там же была квитанция об оплате. Версия с ограблением, раз мобильный не взяли, отпадает.
На этих словах капитан за соседним столом то ли хмыкнул, то ли хихикнул. Просвирин невольно обернулся на него, затем снова повернулся к Мартынкину.
Тот тем временем взял в руки ручку и занес ее над чистым листом бумаги.
— Иными словами, что вы делали шестнадцатого апреля сего года?
— Я? — растерялся Просвирин. — Да как же я могу помнить? Это вообще какой день недели был?
— Среда.
— Так, наверное, в школе был.
— Записываю, — сказал Мартынкин и стал писать. — Был в школе.
Закончив, поднял глаза.
— Незадачка. В этот день школа была закрыта на карантин из-за свиного гриппа, а вы, выходит, несмотря на отсутствие учеников, все-таки в нее пошли.
Капитан за соседним столом снова хмыкнул.
— Да я просто не помню, — растерялся Просвирин. — Вот вы сказали, и я вспомнил.
— А еще что вспомните? — ехидно спросил Мартынкин. — Может, Кубарева?
— Кубарева не вспомню, — упрямо сказал Просвирин.
— Ну а где ж вы все-таки были?
Просвирин уставился на стену и стал шевелить губами, вспоминая, но ничего не вспомнил.
— Наверное, дома, — пожал он плечами.
— Записываю, — снова как-то угрожающе произнес Мартынкин. — Был дома.
Написал и поднял глаза.
— А вот жена утверждает, что вас в тот день дома не было.
— А она что… уже давала показания, что ли? — растерялся Просвирин.
— Вчера. Ну, так как?
— Тогда я не помню.
— Путаетесь, ох, путаетесь, — покачал головой Мартынкин.
— Да четвертак ему вкатать, и дело с концом, — равнодушно сказал капитан, не поднимая головы.
— Да что «путаюсь»?! — закричал Просвирин майору. — Я вас сейчас спрошу, что вы делали шестнадцатого апреля, вы что, вспомните?
— Конечно, — удивился майор. Он вытащил ящик стола, достал какую-то тетрадку и перелистал ее.
— Вот, — сказал он, найдя нужную запись. — 12.00 — совещание у товарища полковника, 15.00 — обед, 16.00 — допрос обвиняемого Дудко.
Просвирин застыл, хлопая ресницами. Потом опомнился.
— Ну не у всех же есть такие дневники.
— И очень плохо, — сказал майор, убирая тетрадь. — Было бы только легче, если б каждый имел такой дневничок.
— Подождите, но моя жена могла что-то перепутать. И потом, с чего вы вдруг верите ей? Она же заинтересованное лицо или как там это у вас
называется.— Заинтересованное лицо заинтересовано в выгораживании. А здесь все наоборот.
— Так, может, она заинтересована как раз не в выгораживании.
— С чего бы? — насторожился майор.
Просвирин подумал, что объяснить это будет как-то сложно. Не врать же, что она мстит за супружескую измену или еще что-то. Начнешь врать, потом совсем запутаешься.
— Ну ладно, — почти добродушно улыбнулся Мартынкин после паузы. — С первым трупом у вас легкие провалы в памяти. Бывает. А как насчет грибника в лесополосе?
— Какого грибника?
— Труп которого мы позавчера нашли. Свеженький жмурик-то.
— А при чем тут я?
— Не скажите, — покачал головой Мартынкин. — Его ведь тоже как-то убили странно — горло перерезали. Садизмом опять же попахивает. То, что вы два дня назад ночью делали, я надеюсь, вы помните?
— Это помню, — неуверенно сказал Просвирин.
— И что?
— Я спал.
— Так и записать?
— Так и запишите. Я вообще по ночам, знаете ли, сплю.
— А вот ваша жена утверждает, что с двенадцатого на тринадцатое сентября вы не ночевали дома.
— Так она меня сама не пустила! Конечно!
— А почему не пустила?
— Да все из-за этого сеанса дурацкого!
— И где же вы спали?
— На лестничной клетке, у выхода на крышу. У трубы.
— И кто это может подтвердить?
— Кроме трубы, никто, — хмуро ответил Просвирин. — Вряд ли кто-то ходил ночью на крышу.
— М-да, — вздохнул Мартынкин. — А ведь именно в эту ночь и был убит грибник Трошин. Слушайте, ну вы прямо белый и пушистый, с какой стороны ни погляди.
— Нет, ну почему же? — смутился Просвирин. — У меня есть вредные привычки.
— Людям, например, горло перерезать, — хмыкнул капитан.
«Тебе бы я точно перерезал», — со злостью подумал Просвирин, которого начали раздражать эти реплики со стороны.
— А чего ж вас тогда из школы уволили, раз вы такой белый и пушистый? — спросил Мартынкин и, заметив растерянность Просвирина, добавил: — Звонили, звонили мы вашему директору. Характеристику хотели получить. А нам: «А такой у нас, слава богу, не работает уже». Кстати, характеристика-то так себе, на троечку. Послушайте.
Он снова достал какую-то бумажку.
— Как-то они быстро ее прислали, — засомневался Просвирин.
— Директор по почте электронной прислал. Технический прогресс. И вот, что он пишет. Скрытный, молчаливый, сдержанный, с учениками держит себя подчеркнуто корректно, с педагогическим составом соблюдает подозрительно вежливую дистанцию. В прошлом году грозил шестикласснику Симоненко, что убьет того.
— Да ну послушайте! — возмутился Просвирин. — Он меня достал, этот Симоненко. Я ему это просто так сказал. Ну, как обычно…