Шрифт:
Он выхватывает из таза губку и вторично покрывает себя мылом. Он подскакивает с дивана, решительно покончив с тем, чем занимался между ног. Его лицо — маска скорбного смирения, взгляд направлен прямо мне в глаза:
— «Господу сказал ты ныне, что Он будет твоим Богом, и что ты будешь ходить путями Его и хранить постановления Его, и заповеди Его, и законы Его, и слушать гласа Его».
Девушка воодушевленно хлопает, зажав груди локтями:
— Браво, Ян! — Посмотрев на меня: — Разве это не великолепно?
Царь Давид отвешивает глубокий поклон. Из коридора раздаются странные звуки: шум падения, вопли, приглушенная ругань. Вначале наш Ян, кажется, не придает
Рокот его голоса разносится по всему дому. Мы с Матисом смотрим друг на друга, не уверенные, стоит ли вмешиваться. Мгновение спустя Ян Лейденский вновь возникает на пороге. Он глубоко дышит, приводит в порядок ширинку и опускает бритву в эмалированный таз. Вода становится красной.
— Что вы об этом скажете? — спрашивает он, не оборачиваясь. — Вы когда-нибудь слышали о благородном своднике, уважающем своих коллег и обладающем хорошими манерами? Сутенеры — грубые, жестокие люди. Я же, напротив, хочу стать первым в истории святым вымогателем. Да, друзья, я сутенер, который спит и видит себя сидящим по правую руку от Бога. Но каждый раз сон прерывается, и просыпается сутенер…
— Дело не во сне и бодрствовании. — Голос другого Яна звучит не как голос актера, а как голос Еноха. — Сутенеры, проститутки, воры и убийцы — вот святые наших дней!
Ян Лейденский подносит руку к губам, потом — к яйцам:
— Ух! Не говори мне о конце света, дружище. Я знаю здесь целую уйму пророков, и все до одного они отличаются дурным глазом.
— Мне это прекрасно известно, — немедленно парирую я, — просто сидеть и пассивно ждать Апокалипсиса — нудное дело. Возрождение начнется только снизу. С нас.
Он оборачивается со смехом. Трудно понять, это ирония или просветление.
— Понимаю. — Уголки его рта продолжают подниматься, подчеркивая тяжелые скулы. — Речь идет не больше и не меньше как о том, чтобы устроить Апокалипсис.
Выражение, с которым он произносит слово устроить, действительно производит на меня впечатление. Старая страсть к греческому и к этимологии толкает меня подобрать более точное название последнему предприятию. Слово «Апокалипсис», как апофеоз, содержит приставку, указывающую на нечто, приходящее свыше. Слово «Гипокалипсис» будет гораздо более уместным: стоит-то всего заменить одну букву двумя.
Я наблюдаю за Яном Бокельсоном, засунувшим руку между ног. Полуобнаженная женщина вытянулась на диване, окровавленная бритва отмокает в воде, и моим аргументам не преодолеть какого-то барьера, поставленного чужим разумом. Слова пекаря из Харлема прозвучат куда более убедительно.
Ян Матис поглаживает черную заостренную бородку. Святой сутенер, кажется, ему нравится, хотя у него пока не сложилось определенных мыслей на его счет. В любом случае, амстердамские баптисты, предложившие нам познакомиться с ним, рассказывали не о его способности к просветлениям и не о его вере, а лишь об утробной ненависти к папистам и лютеранам, его актерском обаянии и довольно грубых манерах.
Матис сжимает губы пальцами и решает перейти к сути дела:
— Послушай меня, брат Ян, мы мыслим так: двенадцать апостолов исходят эту страну вдоль и поперек. Они будут крестить взрослых, призывая их мостить дорогу для Бога и проповедовать от Его имени. Ко всему прочему они разнюхают обстановку во всех городах, чтобы выяснить, где можно объединить избранных. —
Он поворачивается ко мне и кивает. — Мы ищем людей, способных на это.Другой Ян делает своей очаровательной компаньонке знак покинуть комнату. Он плюхается на диван, приводя в порядок кальсоны, но его взгляд становится более сосредоточенным.
— Почему всех — в одном городе, дружище Ян? Не лучше ли охватить большую территорию? Сила идей измеряется и их способностью привлекать людей издали.
Матису уже несколько раз приходилось опровергать подобные аргументы. Его глаза сужаются в щелки, и он говорит очень медленно:
— Послушай, только когда мы будет управлять городом и отменим использование денег, уничтожим частную собственность и имущественные различия, лишь тогда свет нашей веры станет столь ярким, что сможет пролиться на всех и каждого! Мы станет примером, маяком! Если же, напротив, начиная с сегодняшнего дня мы займемся лишь распространением своих идей вширь, то лишь ослабим подрывной эффект, которого ожидаем от них, и они погибнут от нашей собственной руки, как сорванные цветы.
Ян Лейденский хлопает в ладоши, качая головой:
— Да будьте благословенны, друзья мои! Уже давно этот уличный актер жаждал подобного безумия — наконец-то сыграть своих любимых библейских героев: Давида, Соломона, Самсона. Боже мой, ваш Апокалипсис — спектакль, о котором я мечтал всю жизнь. Я берусь за эту роль, если вы именно этого добиваетесь: с сегодняшнего дня у вас будет одним апостолом больше!
ГЛАВА 22
Антверпен, 20 мая 1538 года
— Потаскун?! Анабаптистский царь Мюнстера — сводник?! — Элои на мгновение утрачивает то снисходительное выражение, к которому я уже привык. Впервые он, кажется, не хочет мне верить.
Я подтверждаю:
— Даже если легенда, где он описан зловещим кровавым царем, и соответствует истине, правда в том, что и до, и после нашего вторжения в Мюнстер Ян Бокельсон, или Иоанн Лейденский, остался лишь тем, кем был всегда: актером, шарлатаном, сводником! И естественно, пророком. Это сделало эпилог нашей пьесы еще более гротескным: актер забыл о том, что играет роль, и спутал комедию масок с реальной жизнью.
— Легенды об анабаптистах, придуманные нашими врагами, превращают нас в коварных извращенных чудовищ. Ну а в действительности вот кто был всадниками Апокалипсиса: пророк-пекарь, поэт-сутенер и безымянный отверженный, вечный беглец. Четвертым стал настоящий сумасшедший, Питер де Утзагер, пытавшийся постричься в монахи, но отвергнутый из-за необузданности своего языка: прямо на улицах он обрушивал на народ собственные видения, полные крови и смерти — весьма оригинальное правосудие Господне.
Затем семейство Букбиндер поставило в банду Матиса еще одного родственничка, молодого Бартоломея, официально ставшего моим кузеном. Он присоединился к нам осенью тридцать третьего вместе с двумя братьями Купер: Вильгельмом и Дитрихом.
К тому же мы убедили и столь благочестивого и смиренного мужа, как Оббе Филипс, стать участником нашей компании. А в Амстердаме Утзагер крестил нашего нового сподвижника, Якоба ван Кампена. Таким образом, число последователей великого Матиса достигло восьми — достойно внимания. Рейнир ван дер Хулст с тремя братьями, мальчиками, у которых еще молоко на губах не обсохло, но руки уже выросли, как лопаты, присоединились к нашей компании в Делфте в конце ноября тридцать третьего. Почти незаметно наше число достигло двенадцати.