Q

— Конечно же, но вначале я должен конфисковать у вас кое-что из личной собственности.

Снимаю кольца с тонких пальцев, две золотые безделушки с инкрустацией.

— Карл!

Парнишка бежит со всех ног, после сна лицо у него в грязи и закоптилось от дыма.

— Возьми белый флаг и дуй в Убервассер. Это послание бургомистру Юдефельдту: скажи ему, что через полчаса мы будем в монастыре — нам надо кое о чем переговорить. — Сжимаю ладонь Карла с кольцами в кулак. — Это передашь ему лично в руки. Все ясно?

— Да, капитан.

— Ну, давай, быстро!

Карл, сняв грубые ботинки, которые слишком велики ему, остается босым на снегу. Он несется через весь лагерь, как заяц — я делаю знак охране пропустить его.

— Кто из нас пойдет? — спрашивает Ротманн.

Рыжий Киббенброк выступает вперед, расстегивает пояс, на котором висит шпага, и вручает ее Гресбеку:

— Пойду я. — Он смотрит на меня и на проповедника. — При виде одного из вас они попросту могут не справиться с искушением и начать стрельбу. Я представляю гильдию ткачей, в меня они стрелять не станут.

Гресбек вмешивается:

— Он прав, Герт, ты нужен здесь.

Вытаскиваю пистолеты из-за пояса:

— Это твое. Сейчас темно, меня не узнают, воспользуюсь чужим именем.

— Так и напрашиваешься, чтобы тебя шлепнули. — По голосу ясно: он уже смирился.

Я улыбаюсь ему:

— Нам нечего терять, и в этом наша сила. Карту, живо.

Обращаюсь к Редекеру:

— Ты знаешь проходы за кладбищем?

— Конечно, мы попадем туда по пешеходным мостикам через Рейне-Клостер.

— Возможно, они повсюду расставили часовых. Сформируй группы по два-три человека и пошли их на другой берег.

— Сколько людей всего?

— Не меньше тридцати.

— А часовые?

— Убрать, но без шума.

— Что ты собираешься делать? Мы остаемся тут без защиты. — Гресбек следит за движением моего пальца по пергаменту.

— Монастырь неприступен. А вот кладбище…

Гресбек терзает бровь:

— Они вооружены до зубов, Герт, к тому же там пушка.

— Но захватить ее не сложно, к тому же она за пределами досягаемости выстрелов из монастыря. — Вновь обращаюсь к Редекеру: — Подберитесь к ней как можно ближе: они заперлись внутри и не охраняют внешнюю стену. Но поспешите, максимум через час начнет светать.

Решительный взгляд на Киббенброка:

— Вперед!

Пока мы идем по площади, нас настигает голос Ротманна:

— Братья!

В свете факела его видно совсем нечетко: высокий, очень бледный, облака дыхания тают в морозной ночи — он вполне мог бы сойти за Аарона. Или даже за Моисея.

— И пусть Бог направит ваши шаги… и да пребудет Он со всеми вами.

* * *

Почти сразу за нашей баррикадой мы сталкиваемся с Карлом — ноги у него замерзли. Он дышит так тяжело, что едва может говорить:

— Капитан! Они говорят, что придут… Что не будут открывать огонь.

— Ты передал кольца?

— Бургомистру лично, капитан.

Хлопаю его по плечу:

— Хорошо. А теперь беги греться к костру, сегодня ночью ты сделал все, что мог.

Мы идем дальше. Уже виднеются смутные очертания Убервассера, черной крепостью возвышающегося над Аа. Церковь Пресвятой Богородицы прикрывает монастырь с фланга: наши патрули битый час слушали с башни звонницы непотребную брань Книппердоллинга, пока у него не сел голос.

Теперь здесь — полная тишина, слышится лишь слабый плеск речного течения.

Мы с Киббенброком идем рядом, бок о бок, с развернутой белой простыней в руках.

Скрип полуоткрытой двери и встревоженные голоса:

— Стой! Ни с места! Кто идет?

— Киббенброк, представитель цеха ткачей.

— Пришел составить своему дружку компанию? Кто там еще с тобой?

— Кузнец Сведарто, парламентер от баптистов Мюнстера. Мы хотим говорить с бургомистром Юдефельдтом и советником Вердеманном — жены просили передать им привет.

Мы ждем, время не движется.

Наконец — другой голос:

— Я Юдефельдт, говорите.

— Нам известно, что вы впустили в город авангард армии епископа. Нам надо поговорить. Выходите с Вердеманном на кладбище. — Никакой бессмысленной снисходительности. — И запомните, что, если мы через полчаса не вернемся в лагерь, рабочие из прихода Святого Эгидия отымеют твою жену вдоль и поперек, так что, возможно, госпожа принесет тебе сына, которого ты так давно хотел!

Тишина и ледяной холод.

Затем:

— Хорошо. На кладбище. В вас не будут стрелять.

Мы огибаем монастырь: кладбище, где гниет по меньшей мере три поколения монахов, с трех сторон ограничено рекой, а с тыла прикрыто низкой каменной стеной. Между деревянных крестов разбит лагерь. Двадцать лошадей, привязанных у стены, примыкающей к монастырю, говорят о том, что наши патрули хотя бы считать умеют. Есть там и небольшая пушечка, выглядывающая из-за кучи песка, ее охраняют трое лютеран, еще двое с аркебузами стоят у входа, настороженно наблюдая за нами. Рыцари фон Вальдека начищают мечи, расположившись вокруг костров, на лицах — откровенное презрение и осознание собственного превосходства: «Дела каких-то бюргеров нас не касаются».

Бургомистр и самый богатый человек Мюнстера выходят нам навстречу, в руках факелы, за спиной — дюжина вооруженных людей.

Я показываю на охрану:

— Пусть твои головорезы отойдут на положенное расстояние, Вердеманн, или госпожа может решить, что клювик Ротманна действительно лучше твоего…

Суровый и грозный торговец выходит из себя и пытается уничтожить меня презрительным взглядом.

— Анабаптист, твой проповедник — лишь мятежный шут.

Юдефельдт делает ему знак успокоиться.

— Чего вы хотите?

Голова у него не покрыта, волосы растрепались после бессонной ночи, вспотевшая рука судорожно сжимает стилет за поясом.

Даю высказаться Киббенброку:

— Ты собираешься сотворить самую большую в своей жизни глупость, Юдефельдт. Глупость, о которой ты будешь сожалеть весь остаток своих дней. Остановись, пока не поздно. На рассвете войска фон Вальдека возьмут город, и он восстановит здесь свою власть…

Бургомистр раздраженно прерывает его:

— Епископ заверил меня, что не тронет муниципальных привилегий, у меня есть документ, подписанный его рукой…