Р-2
Шрифт:
– А еще утверждается, – злорадно улыбнулся я, – что вы привечаете подстрекателей и позволяете им устраивать по ночам тайные сборища!
Герр Суви вытаращился на меня так, словно привидение увидел. Он все открывал и закрывал рот, но не мог выдавить из себя ни звука.
– И даже более того, – перевернул я страницу, – один из школяров пишет, что однажды видел, как через черный ход заносили подозрительные ящики. Будто бы даже с оружием…
– Нет! – хрипло выдохнул наконец трактирщик. – Ничего такого не было!
– Было или не было, разбираться в этом придется Тайной полиции, – развел я руками. – Я вам безмерно
Герр Суви весь покрылся потом, дрожащей рукой он вытер лицо и проблеял:
– Я невиновен!
– Доказательства найдутся. Да вы и сами подпишете признание.
– Никогда!
– Уж поверьте моему опыту, никто долго не запирается на дыбе, – заявил я с полным знанием дела и постучал пальцами по краю стола. – Боюсь, вы потянете за собой остальных… Родных, друзей, соседей…
Трактирщик словно очнулся:
– Не нужны мне эти деньги! Просто отдайте… отдайте бумаги!
Я покачал головой:
– Не могу.
– Я официально отказываюсь от компенсации! – выкрикнул герр Суви. – Отказываюсь, ясно вам?!
– Сядьте на место!
Трактирщик опустился на стул, а я для виду немного поколебался, затем подошел к двери и кликнул дежурного клерка. Когда тот явился, велел составить расписку на получение пятисот марок и привести сюда кого-нибудь еще, дабы подлинность подписи могли удостоверить два свидетеля.
Герр Суви не сопротивлялся и поставил закорючку со столь нескрываемым облегчением, что я всерьез заподозрил его в причастности к бунтовщикам. Заверившие расписку клерки вышли, тогда я вручил злополучные бумаги трактирщику и указал на камин. Листы немедленно полетели в огонь.
С блаженной улыбкой хозяин «Жемчужной лозы» утер вспотевший лоб и шагнул к двери, но я его остановил:
– Герр Суви, сядьте!
Трактирщик вздрогнул и послушно опустился на стул.
– Не болтайте об этом. Не говорите даже жене. Просто держите язык за зубами, а лучше и вовсе забудьте! – потребовал я. – Приходите завтра. Полагаю, магистр Кирг примет решение о справедливой компенсации.
Герр Суви рассыпался в благодарностях, выскользнул в коридор и поспешил к лестнице. Через двор к воротам он бежал чуть ли не вприпрыжку.
Я вернулся за стол, и тут же в оставленную распахнутой дверь заглянул Уве.
– Мы едем на задержание чернокнижника! Магистр Кирг берет меня с собой! – возбужденно выпалил он. – Герхардианцы тоже едут!
– Кто бы сомневался, – вздохнул я и придвинул к себе папку с протоколами осмотров выловленных из реки покойников. – Катись!
Сортировать бумаги не самое увлекательное дело на свете, но зато не придется трястись в карете и дышать перегаром магистра-управляющего. Подобное испытание сегодня я бы точно не перенес.
Брат Бруно явился, когда соседняя колокольня отбила два часа пополудни. К этому времени я настолько устал от разбора в беспорядке насованных в папку протоколов, что появлению лысого и костлявого старикана несколько даже обрадовался. Хоть какое-то отвлечение от опостылевшей рутины.
– Вы за чернокнижником? – поинтересовался я. – Еще
не привезли.– Нет, – ответил дознаватель. – Я здесь из-за колдуньи.
– Ничего об этом не знаю.
Брат Бруно опустил уголки рта и посмотрел на меня с неодобрением и даже осуждением.
– Задержанная колдунья утверждает, будто относится к ученому сословию. Мы обязаны поставить в известность об этом Вселенскую комиссию по этике, а из магистров на месте сейчас только вы.
– Остальные…
– Я знаю, где они! – перебил меня дознаватель, хмуро глядя из-под кустистых седых бровей. – Мы обязаны незамедлительно уведомить о задержании школяра, остальное нас не касается. Дальше поступайте, как сочтете нужным.
Такого шанса улизнуть со службы я упускать не собирался и выбрался из-за стола.
– В любом случае это дело поручат именно мне. У меня и опыт имеется…
Герхардианец даже не улыбнулся, лишь уточнил:
– Вы готовы ехать, магистр?
Я затянул застежки перевязи, взял плащ и шляпу, указал на дверь.
– Идемте, брат Бруно! Не будем терять время!
В канцелярии я стребовал с клерков решебник, затем вслед за лысым герхардианцем забрался в карету и покатил в Грёнтквартиер, где и располагалась здешняя миссия ордена. Брат Бруно упорно молчал и лишь хмуро топорщил седые брови, не желая начинать разговор первым.
Я не выдержал и спросил:
– Так чем же колдунья привлекла ваше внимание?
– Пыталась с помощью магии убедить хозяина книжной лавки отдать ей пару сочинений, но у того при себе оказался защитный амулет. Сам задержал, нам даже делать ничего не пришлось. Повезло.
– Что за книги? – полюбопытствовал я.
– «Хирургия» профессора Тоэля и анатомический атлас.
Я прикрыл рот ладонью и зевнул.
– Странный выбор. И, как по мне, это не слишком серьезный проступок, брат Бруно. Вы так не думаете?
Дознаватель надулся и с надменным видом заявил:
– Ведьма прибегла к противоестественному воздействию! К запретной магии, паршивейшей из всех! Помимо этого при себе у нее было сочинение из разряда тех, за обладание которыми топят в проточной воде!
Монах многозначительно глянул на меня и отвернулся к оконцу, за всю дорогу он не проронил больше ни слова. Да я и сам был не расположен к разговорам. Голова после вчерашней попойки была тяжелой, и в тряской карете меня замутило. К тому же нет-нет да и пробегали по спине неуютным холодком воспоминания о прошлой встрече с братом Бруно и его неудобных вопросах. Если черно-красные решат вдруг поворошить прошлое, придется лихо. Впрочем, едва ли приор пойдет против Вселенской комиссии, не имея на руках веских доказательств моей причастности к смерти двух братьев.
Я крутанул намотанные на левое запястье четки и поцеловал святой символ. Все будет хорошо.
Железный двор, в котором располагалась миссия ордена Герхарда-чудотворца в Рёгенмаре, оказался не слишком большим зданием, выстроенным наособицу от остальных домов квартала. Его сложенные из темного кирпича стены понизу были преимущественно глухими, нормальные окна имелись только у помещений третьего этажа, а второй опоясывали исключительно узкие бойницы. Полукруглые эркеры позволяли полностью контролировать прилегающую территорию, мертвых зон для защитников не оставалось вовсе.