Раб

– Что же вы пришли за благословением?
– спросил Мойше-Бер.

– Я хожу, скитаюсь, лишь бы не сидеть на месте. А вдруг все же на Божьем свете есть и для меня утешение? Когда эта праведница возложила на меня свои руки, у меня камень с души свалился.

Мойше-Бер указал на небо.

– Смотрите, падает звезда!...

6.

В спальне помещицы среди ночи отворилась дверь, Тереза уже было задремала, но сразу открыла глаза. Между гардинами светила луна. Она проговорила вкрадчиво;

– Это ты, Адам?

– Да, Тереза. Я разбудил тебя?

– Нет, я только задремала.

– Я не могу спать. Что мне делать с этим евреем? Как мне вообще быть с евреями? Они поселились здесь, и вот уже - целый город! Савицкий кипит от злости. Он мне пригрозил вечным адом. Соседи также подсиживают. Каждый имеет своего еврейчика, но когда дело доходит до меня, все они святые. История с глухонемой - это гнусная комедия. Евреи смеются надо мной. Они меня разыграли...

Тереза выждала.

– Что ты стоишь? Садись или иди в постель.

– Я сяду. Мне жарко. Почему это среди ночи так жарко. Конец света, что ли? Не желаю больше иметь здесь евреев. Этот Гершон вор, а Яков дурачит меня. Зачем бабе притворяться глухонемой? Мне непонятна вся эта история.

– Возможно, она не притворяется?

– Ты ведь сказала, что он согласился с тем, что она притворяется.

– Я этого не сказала. Я только заметила, что он молчал и не отрицал. Кто знает этих людей? Совсем особое племя. Самое лучшее - не замечать их.

– Как я могу их не замечать? Все уже в их руках.

– Твои польские экономы не лучше.

– Все плохо. Польша разваливается. Вспомнишь еще мои слова; нас разорвут на куски. Сначала евреи сожрут нас, как вши, потом придет москаль или пруссак, или и тот и другой, и нас прикончат. Наши помещики сами себя губят. Каждое очередное поражение Польши - для них личная победа. Но как такое возможно? Разве что изменила нам сама природа человека? Все народы хотят жить, а мы вот желаем протянуть ноги...

– Не знаю, Адам, ничего уже не знаю.

– Не надо было тебе связываться с этим евреем. Это плевок мне в лицо.

После некоторой паузы Тереза отозвалась:

– Ты ведь не раз испытывал от плевков удовольствие.

– Но не еврей. Этого ты не должна была делать. До сих пор я спал по ночам. Теперь я и спать уже не могу. Я ежеминутно вздрагиваю и уже начинаю думать, что в меня вселился бес. Тереза! Я хочу покончить с этим!
– изменил тон Пилицкий.

– С чем покончить? О чем ты говоришь?

– Я просто напросто возьму несколько холопов и брошусь на эту банду евреев, мы отрубим несколько голов, а остальные сами разбегутся.

– Что ты говоришь? Какие головы? Мы окружены врагами. Попробуй что-нибудь сделать, и над тобой устроят суд.

– Из-за евреев!?

– Твои враги ждут только повода. Они сами презирают евреев, но когда им выгодно, они за них заступаются. Ты это прекрасно знаешь.

– Что-то надо делать.

– Ничего не делай, Адам, ложись спать и спи. Когда лежишь без малейшего движения с закрытыми глазами, в конце концов засыпаешь. Мы должны подождать, дорогой Адам, мы должны ждать. А что такое вся жизнь? Ждешь, и дни проходят. Потом наступает смерть, и все кончено.

– Я не могу лежать и ждать смерти. Эти старые девы для меня обуза. Они сидят у меня на шее и смотрят так, будто я их злейший враг. Они буквально перестали со мной разговаривать. Все шепчутся и шепчутся. Весь двор наполнен шипением. Получается, словно они у меня в неволе. Но если им здесь так плохо, почему они не уходят куда-нибудь? Я не обязан содержать всех моих дальних родственников. Не моя вина в том, что мои досточтимые дяди и тетки наплодили целую ораву старых дев...

– А что я тебе говорила?

– Ты так долго восстанавливала меня против них, покуда не добилась своего. Теперь я уже сам ненавижу их. Трагедия в том, что ты говоришь, а твои слова входят в меня. Ты меня понемногу отравляешь, а потом удивляешься, почему я отравлен. Теперь ты улыбаешься им, прикидываешься добрым ангелом, а я страдаю от этих паразитов...

– Я так и знала, что раньше или позже ты все выместишь на мне.

– Это правда. Ты виновата во всех моих муках. Из-за тебя я со всеми в ссоре. Из-за тебя я изолирован. Я должен положить этому конец!
– возвысил Пилицкий голос.

– Что ты кричишь? Ты всех перебудишь. И так стоят за дверьми и слушают каждое наше слово.

– Им нечего подслушивать. Они все равно знают все наши тайны. Я это вижу по их лицам. Мне смеются в глаза. Да, да!... Ты слишком далеко зашла, Тереза, слишком далеко!

– Толкал меня на это ты, ты и никто другой. Если бы мне пришлось сейчас умереть, я бы все равно повторила эти слова. Я скажу их перед самим Богом. Я пришла к тебе невинной девочкой, а ты...

– Знаю, знаю. Старая песня. Ты была невинна, белая роза и прочее, и прочее... Что прикажешь мне делать теперь? Я не а силах вернуть тебе твою невинность.

– Единственное чего я хочу - чтобы ты оставил меня в покое.

– Я не могу так дальше жить. Этот Яков способен все разболтать грязным евреям. Мне еще не хватает, чтобы они указывали на меня пальцами.

– Он не скажет, он будет молчать. У него свои заботы. Мне только невдомек загадка с его женой, но какая-то тайна здесь кроется. Весь он такой большой и нелепый - во власти страха. Возможно, он убежал из неволи или Бог знает что еще. Раньше или позже все выплывает наружу...

– Еще бы! Всем известен мой позор...

– Ты этого хотел, Адам, хотел! Долгие годы ты навязывал мне свои причуды, покуда и меня втянул в это... Как я сопротивлялась и через что прошла - одному Богу известно.

– Не поминай Бога.

– Кого же мне поминать? У меня нет никого кроме Него. Ты довел наших детей до смерти. Ты, и никто другой. Все равно, как если бы ты убил их своими собственными руками. Меня ты превратил в... не хочу сказать во что, чтобы не оскорблять память моих родителей. Какие же претензии у тебя теперь? Того, что было, уже не исправишь...