Работа над ошибками

Но на мой восхищенный порыв души, который вот-вот оторвется от земли и полетит ввысь, поднимает голову прелюбезнейший червяк сомнения и душит его на корню.

Нет близкого человека, говорите? А как же Лена в болотно-зеленой юбке в пол? Вот уж кто и все принципы разделяет, и что хочешь для тебя сделает. Не нравится?

Насильно мил не будешь. Помнишь об этом, Вероника?

Так почему ж ты с ней не поговоришь и всю правду не расскажешь, чтобы больше не надеялась? Держишь на черный день?

«Вероника-а! Перестань язвить», — говаривала мне моя мама.

Ну что за дурацкий характер! Никому доверия нет.

— Я, наверное, не умею говорить о своих чувствах и слишком замкнутый, да? Но мне казалось, что…а, извини, — Роберт делает попытку отвернуться, но я протягиваю руку и останавливаю его:

— Роберт, я… я понимаю.

Смотрю с великим участием на Роберта. Насильно мил не будешь — это так.

Но у меня прямо-таки насильно?

Он будет очень заботливым отцом и мужем. Он не бросит меня и не скажет злого слова, лишь бы продемонстрировать, какой он крутой и какая я неудачница и бедная золушка.

И он мне нравится.

Не до такой скручивающей неведомой боли, которую я чувствую, когда думаю о Стасе. «Нравится» по отношению к Роберту — взвешенное, спокойное, будничное.

И он не побоялся первым сказать о своих чувствах ко мне — а это, знаете ли, похвально. И встречается у мужчин нечасто. И если встречается, то все обычно бывает не просто так, а в случае с Робертом, возможно, будет серьезно…

— Я ценю, Роберт, твое отношение… Ой, тоже не умею говорить! Когда надо сказать важные вещи, слов обычно не находится, правда? — Роберт кивает в знак согласия, улыбается мне той же улыбкой, что и у меня сейчас на лице — немного испуганной из-за того, что перед человеком раскрываешь все самое личное, признаешься ему в своих привязанностях.

— Вероника, ты мне очень нравишься. Очень. Ты, наверно, давно это поняла.

— Поняла.

Не скажу, что поняла давно, и не скажу, что особо размышляла над этим: все мои мысли были заполнены Стасом. Почти всегда — только Стасом.

А начавшиеся отношения затмили даже воспоминания о Роберте, их напрочь смели страстные объятия и поцелуи Стаса.

Секс со Стасом — это очень здорово, конечно. Да дело в том, что он вряд ли куда-то выведет. А здесь честно признаются в своих симпатиях, намекая на серьезные отношения…

Кошмар. Просто кошмар.

Роберт, где ты был два года назад? Нет, хотя бы год назад? Полгода назад?

Он жил в Питере два года назад, у него была большая счастливая семья. И ты, Вероника, тогда была ему не нужна. О тебе бы Роберт ничего не узнал и, если бы не трагедия, он бы никогда не переехал в твой город…

Зато теперь рядом с тобой двое мужчин. С одним у тебя сумасшедший секс — будто идешь по краю, а эмоции другого — твое зеркало, и ты понимаешь его боль без слов. Кого выбрать-то?

— Ты…вы с Марком мне тоже очень нравитесь. Думаю, Роберт, нам надо продолжить наше общение, — говорю лукаво. Серьезные вещи обсуждать пока рано. И я, и он это понимаем. Роберт согласен: он кивает, довольный. Я не растоптала его чувства, не ответила равнодушным «фи» на его откровенное признание. Но и не стала сильно обнадеживать.

Финал нашей истории с Робертом открыт, и действие только начинается.

А еще есть Стас, который ждет меня в машине около школы — он прислал смс, что будет через двадцать минут, и они уже почти закончились…

— Может, пройдешься со мной? До крыльца школы? А потом я пойду на вызов к ребенку. Он недалеко здесь от школы живет. Так хочется побольше с тобой побыть…

— Боюсь заболеть. Простыну…

— Накинешь куртку? Всего на крыльцо? Но ты права, не надо, что я…

— Подожди, Роберт. Я провожу…

Рано или поздно, если я буду вести двойную игру, это случится. Пусть это случится раньше, чем я полностью увязну в тягучих, как мед, и засасывающих, как болото, своих чувствах к Стасу.

Пусть знает.

Мои руки дрожали, пока я надевала куртку.

Нет, я не выйду на крыльцо ни в коем случае. Провожу до первого этажа — и все.

Могу же около лестницы передумать? Или вспомнить о неотложном деле, как это любит делать Нина Петровна?

Мы подходим к лестнице и начинаем спускаться вниз, а навстречу, рассекая волны нашей взаимной приязни с Робертом, на всех парусах несется… Нина Петровна.

Только ее вспомнишь, а она тут как тут. Интуиция? Экстрасенсорные способности? Или мечта подловить меня на чем-нибудь провокационном и из школы выпроводить?

Обложили меня, обложили. Со всех сторон. Не хватает только Стаса. Но и он где-то на подходе. Вопрос — зайдет ли в школу?

— Верони-ика Васи-ильева, — тянет Нина Петровна, а глазами так и сверкает на Роберта. Хана мормончику, как бы сказал мой десятый.

— Здравствуйте, Нина Петровна, — официально выговариваю я, но глазами сверкаю не меньше. «Нина Петровна, идите вы лесом… то есть — мимо».

— Я смотрю, родители у пятых классов чрезвычайно заботливы… и часто ходят к учителям. Правда, Вероника?

Стерва!

— Да, Нина Петровна, — спускаюсь дальше, стараясь не обращать на нее внимания. Роберт идет за мной — он не разбирается в наших с Ниной Петровной отношениях, просто он воспитан и сдержан, а внешне эта хитрюга ведет себя очень непринужденно. Только я понимаю всю тонкость ее эзоповского языка, да и направлен этот язык исключительно ко мне. Не к Роберту. До него моей змее нет особого дела. Так, покричать о сектантах. А вот я и Роберт — в ее понятии несовместимые вещи.

И нет мне прощения.

— Вероника Васильевна, обязательно порекомендуйте активному родителю принять участие… — Нина Петровна меняет курс и спускается по лестнице следом за нами.

— Конечно, — перебиваю Нину Петровну, — я только за!

Школьный холл, почти безлюдный в это время. На скамейке, рядом со столом охранника и вахтера, сидит Стас. Небрежная спокойная поза: ноги вытянуты и скрещены, спиной упирается в стену, глаза прикрыты. Но уже — нет, не спокойная. Увидел.

Впервые в жизни я благодарна Нине Петровне. При ней Роберт не позволит себе никаких вольностей, вежливо попрощается и уйдет. Не целовать же меня в щечку при этой востроглазой мымре?