Работа с риском (сборник)
Шрифт:
– Ну, с наступающим!
Выпили, подышали, закусили лимончиком.
– Короче. – Чернаков поставил мензурку. – Говорят, ты по нашему взрыву трудишься.
– Не хотел, но подсунули… Да, не повезло тебе, Слава, с любовницей. Не мог, что ли, со спокойным мужем найти?
– Какой был. Как он, в «расколе»?
– Пока нет. Но с ним я еще не работал. А комитетчики, сам знаешь, в шпионских играх сильны, а «колоть» не мастера… Ничего, к вечеру «поплывет». Постараюсь.
– Ты не очень старайся…
– Почему?
Чернаков объяснил почему. По возможности доходчиво.
– Давай,
– Мне хватит. Я сока. За рулем.
Роман Романович поднял «девушку без шубки».
– Ну, за взаимопонимание…
Выпив и закусив мандарином, еще немного помолчал, потом посмотрел в глаза бывшему начальнику:
– То есть ты хочешь сказать, что это «глухарь»?
– Пока «глухарь».
– Не сова, не утка, а именно «глухарь», да? Ха-ха-ха!.. «Глухари на токовище бьются клювом до крови!»
Коньяк уже начал оказывать свое тлетворное влияние на мозг старшего оперуполномоченного.
– Ну, допустим, в семь часов он был в отключке. А в полвосьмого? – отсмеявшись, спросил он.
– Думаю, там же. Ты можешь протрезветь за полчаса? Или даже за час. И не просто протрезветь, а еще и сесть за руль, доехать до магазина и установить заряд?
– Если очень надо, протрезвею. И что характерно – трезвел! Хочешь, проведем следственный эксперимент? Но за твой счет. Ради правды готов. Хоть сейчас.
Не дожидаясь ответа, Роман Романович в третий раз наполнил «девушку» армянским напитком.
– Будь здоров… Ну хорошо, хорошо… Пусть это не он. Предположим с большой натяжкой. И кому нужен такой маскарад?..
Чернаков объяснил.
– Не слишком ли мудрено, Слава? Вот ты бы сам года полтора назад в такое поверил?
«Да, наверное, не поверил бы… Потому что смотрел бы на ситуацию с несколько иной позиции…»
– Какая разница? Я сейчас верю.
– Ладно, – Лутошин поднялся, уронив стул, – мне-то все равно, ты знаешь. Как начальство скажет, так и сделаю. Посиди пока.
Роман Романович исчез из кабинета.
«Лукавишь, Рома, лукавишь. Не все равно, совсем не все. Это ж раскрывать придется, план сочинять, справки собирать… И, главное, зачем? Ежели в камере сидит реальный подозреваемый, который к вечеру напишет чистосердечное признание. Не напишет?.. Напишет, еще как напишет! Уговорят, уломают. А если даже не напишет – не беда. Улик хватит, чтобы по „непризнанке“ упаковать. Больше получит. Поэтому и к начальству без меня побежал…»
На экране лутошинского компьютера зажглась заставка. Избитый до невменяемости браток держал в искореженной руке картонку с надписью «Я люблю ОМОН» и беззубо улыбался. Причем это был не рисунок, а реальная фотография. Не монтаж и не карикатура.
Лутошин вернулся через пятнадцать минут. С таким же потухшим видом, как Наполеон после Ватерлоо. Никого из начальства на хвосте не приволок. Начальству не очень хотелось неудобных разговоров.
– Я так и думал, Слава… Ничего и слушать не хотят. Мол, вы обставиться хотите, чтобы место сохранить. Глухарев, дескать, старый волчара, и не таких версий насочиняет.
– Да, наверно, – мрачно согласился Чернаков.
– Я уж и так им объяснял, и эдак. Но ты ж понимаешь, оно им
надо? Конец года, отчетность. Да и в прокуратуре наверняка не прокатит.– А тебе надо?
Роман Романович потянулся за бутылкой.
– А что мне?.. Мне без разницы. Скажут, буду работать… Может, дернешь? Грамм пятьдесят. Кто тебя с ментовским «пенсионным» тронет? А то одному как-то неловко.
– Наливай.
Забравшись в покрытую слоем грязи и копоти машину, Вячеслав Андреевич завел двигатель, включил радио. Опять, словно по заявке, мусолили тему взрыва в «Планете». Репортер допрашивал представителя пресс-службы ФСБ. «Вы уверены, что задержанный не связан с чеченским подпольем или какой-нибудь ваххабитской организацией?» – «Уверен. Имел место чисто бытовой мотив…» – «Дело на личном контроле у губернатора. Есть мнение, что спецслужбы нашли козла отпущения. Ведь задержанный до сих пор не признался. Как вы это прокомментируете?» – «Я не собираюсь комментировать откровенные глупости…»
А вот интересно: не расскажи я «брату» про свою любовь, пытали ли бы Диму на связь с ваххабитами или нет? Хотел бы я побывать на этом шоу. Впрочем, если б и не рассказал, то люди заинтересованные шепнули бы. Чтобы все шло по плану…
Запиликал мобильник. Номер не высветился. Чернаков ответил. Его вызывал дознаватель из райотдела. Вернее, дознавательница. Строгим, как у Фрекен Бок, голосом.
– Просьба не опаздывать.
– Есть! Не опоздаю.
«И улыбка, без сомненья, вдруг коснется ваших глаз. И хорошее настроение не покинет больше вас…»
«Как бы не упаковали… Было бы совсем по-новогоднему».
Он посмотрел на клюшку. Перо у рукояти дало трещину. На пару игр хватит, но потом придется менять. Менять… Если дадут поиграть… Блин, тут не до хоккея.
«Ну вот, а ты сомневался. Теперь ты чист, сделал все, что мог. Все рассказал, а тебе не поверили. Твои проблемы? Нет, исключительно Димины. Пусть адвокаты горемыку вытаскивают…
Утереться и жить счастливо? Не сможешь… Как ни крути, не сможешь. Лутошин, наверное, смог бы… Но ты не Лутошин.
А ведь им того и надо, на это и ставили… Кому – им? Неведомым темным силам? Их ведь никто не будет искать. Потому что их нет, а есть Дима.
Никто…
Остается одно. Найти их самому. И дать клюшкой по морде. Хотя бы для самоуспокоения.
В половине двенадцатого он приехал в «Планету». Быстро, словно боясь, что его заметят и начнут тыкать пальцем, поднялся к себе. За его столом уже сидел Стас Доценко, которому Глухарев объяснял назначение учетных журналов.
– Привет, Слава… До тебя дозвонились из дознания?
– Дозвонились… Нам бы пошептаться, Василий Степанович.
Генерал попросил Доценко выйти.
– Ну?
Чернаков рассказал примерно то же самое, что и Лутошину. Генерал, однако, не обрадовался.
– Я тебя понимаю, Слава… Спасибо, конечно, за идею, но… Не прокатит.
– Да какая идея?! – взорвался бывший начальник охраны. – Были мы там, были! Клянусь! Вон, у Ерофеева спросите, если не верите!
– Для такого варианта мог бы посерьезней свидетеля найти.
– Василий Степанович! Нас же попросту выживают! Это ж ежу понятно!