Работы по психиатрии

Следует, наконец, упомянуть еще об одном характерном влиянии комплекса - о склонности к контрастным ассоциациям. Как доказал Блейлер, всякая психическая деятельность, стремящаяся к известной цели, должна сопровождаться контрастами; это необходимо для правильной координации и контроля. Опыт показывает, что контрасты сопутствуют каждому решению в качестве ближайших ассоциаций. В норме контрасты никогда не препятствуют размышлениям; напротив, они их стимулируют; тем самым они полезны для нашей деятельности. Но если по какой-либо причине пострадала энергия индивида, то он может стать жертвой ложной игры контрастов положительного и отрицательного, ибо чувства, сопровождающего решение, уже недостаточно, чтобы одержать победу над контрастами и сдержать их. Это мы наблюдаем особенно часто, когда сильный контраст поглощает энергию индивида. Его энергия ослаблена, поэтому внимание к тому, что не относится к комплексу, становится поверхностным и ассоциациям уже недостает точно определенного направления. Благодаря этому, с одной стороны, образуется плоский тип ассоциаций, с другой же стороны, контрасты уже не могут быть подавлены. Множество примеров тому дает истерия, при которой мы имеем дело исключительно с контрастами чувств (об этом говорит Блейлер), а также раннее слабоумие, при котором дело также касается контрастов чувств и речевых контрастов (об этом сказано у Пеллетье). Экспериментальным путем речевые контрасты были выявлены Странским в его опытах с принудительной речью.

Остается добавить несколько общих замечаний, подытоживающих сказанное в главах второй и третьей о природе комплексов и ходе их развития.

Каждое аффективное событие становится комплексом. Если это событие не встречает уже существующий родственный ему комплекс и если оно имеет лишь мгновенное значение, то оно постепенно тонет, вместе с бледнеющей окраской чувств, в общей массе "латентных" воспоминаний и останется там до тех пор, пока какое-либо родственное впечатление не пробудит его вновь. Если же богатое аффектами событие встретит уже существующий комплекс, то оно его усилит и будет способствовать его временному господству. Наиболее яркие примеры этого дает истерия, где кажущиеся мелочи могут вызвать сильный взрыв аффекта. В подобных случаях впечатление прямо или символически затрагивает не вполне вытесненный комплекс и вследствие этого вызывает комплексную бурю, которая часто представляется нам совершенно неадекватной вызвавшему ее событию. Наиболее сильные комплексы связаны также с наиболее сильными чувствами и инстинктами.

Поэтому не следует удивляться тому, что большая часть комплексов относится к сексуально-эротической сфере (как и большая часть сновидений и истерических заболеваний). Особенно у женщин, у которых сексуальность является центром психической жизни, едва ли найдется комплекс, не связанный с сексуальностью. К этому же обстоятельству следует, вероятно, отнести значение, которое имеет сексуальная травма для истерии и которое Фрейд считает всеобщим. Во всяком случае, сексуальность всегда следует иметь в виду при психоанализе, хотя я этим не утверждаю, что истерия во всех случаях зависит исключительно от сексуальности. Всякий другой сильный комплекс, как мне представляется, может вызвать истерические симптомы у людей, предрасположенных к этому заболеванию. Оставляю в стороне все комплексы иного рода, ибо я уже пытался в другом месте дать общее представление о наиболее распространенных типах.

Нормальному индивиду, конечно, желательно освободиться от навязчивого комплекса, препятствующего надлежащему развитию личности (ее приспособлению к окружающим условиям). Такое освобождение является, в большинстве случаев, делом времени. Однако порой данному лицу приходится для освобождения от комплекса применять искусственные средства. Мы уже знаем, что одним из важнейшим средств является смещение (displacement); иногда люди прибегают к чему-то совершенно новому, полностью контрастирующему с комплексом ("мастурбационный мистицизм"). Истерия излечивается, если удается дать ей новый навязчивый комплекс. [Истерия применяет всевозможные средства, направленные на то, чтобы защититься от комплекса: превращение в телесные симптомы, раскалывание сознания и т.д.] (Аналогичное мнение высказывает Соколовский). После вытеснения комплекса еще долгое время остается сильная комплексная чувствительность, то есть повышенная готовность комплекса к повторному прорыву. Если вытеснение было осуществлено лишь путем формирования компромиссов, то сохраняется постоянное чувство неполноценности, истерия, при которой возможна лишь ограниченная способность приспособления к окружающим условиям. Если же комплекс остается неизменным, что, разумеется, возможно лишь при сильнейшем повреждении нашего "я" и его функций, то мы имеем дело с ранним слабоумием. [Подобную (?) мысль выражает и Штадельманн, но, к сожалению, она почти полностью заглушена обилием его изысканных понятий. /57/] Следует учитывать, что здесь я говорю только с психологической точки зрения и констатирую лишь то, что имеется в психике пациента с вышеуказанным диагнозом. Высказанное суждение отнюдь не исключает возможности того, что упорное существование комплекса вызвано внутренним отравлением, которое первоначально было вызвано тем самым аффектом. Это предположение я считаю вполне вероятным, ибо оно согласуется с тем фактом, что в большинстве случаев раннего слабоумия комплекс стоит на первом плане, тогда как при всех первичных отравлениях (алкоголь, уремические яды и т. д.) комплексы играют подчиненную роль. В пользу моего предположения, быть может, говорит и то, что многие случаи раннего слабоумия начинаются с поразительных истероидных симптомов, которые лишь постепенно, с течением болезни, "дегенерируют" характерным образом, то есть становятся стереотипными или бессмысленными. Поэтому в прежней психиатрии прямо и говорилось о дегенеративных истерических психозах.

Итак, все только что сказанное можно сформулировать следующим образом. При взгляде извне нам видны лишь объективные признаки аффекта. Эти признаки постепенно (или очень быстро) усиливаются и искажаются, так что поверхностный наблюдатель теряет способность предполагать в них нормальное психическое содержание. Тогда начинают говорить о раннем слабоумии. Быть может, будущая, более совершенная, химия или анатомия сумеют когда-нибудь проследить тут аномалии обмена веществ или действия токсинов. Наблюдая изнутри (что, конечно, возможно только с помощью сложных заключений по аналогии), мы видим, что человек уже не в состоянии отделаться психологически от своего комплекса; все его ассоциации относятся к нему; поэтому он предоставляет комплексу констеллировать все свои действия, из-за чего неизбежно происходит определенное опустошение личности. Однако нам еще не известно, как далеко простирается психологическое влияние комплекса; можно лишь предполагать, что токсические воздействия также играют важную роль при прогрессирующей дегенерации.

4. Раннее слабоумие и истерия

Исчерпывающее сравнение раннего слабоумия и истерии можно было бы произвести только в том случае, если бы нам были полностью известны расстройства ассоциативной деятельности при обоих указанных заболеваниях, а также при аффективных расстройствах у нормальных людей. В настоящее время до этого еще далеко. Здесь я лишь намерен напомнить о психологическом сходстве, базируясь на приведенных выше разъяснениях. Как покажет дальнейшее описание ассоциативных экспериментов в случаях раннего слабоумия, предварительное сравнение раннего слабоумия с истерией необходимо для понимания кататонических ассоциаций.

I. Эмоциональные расстройства

Новейшие исследователи раннего слабоумия (Крепелин, Странский и другие) считают расстройство эмоций почти центральным явлением картины болезни. С одной стороны, они говорят об эмоциональном отупении, с другой - о несоответствии между идеационным содержанием и аффектом.

Не буду тут рассматривать тупость сознания на конечных этапах болезни, ибо сопоставление с истерией тогда едва ли уместно (это, несомненно, два различных заболевания). Здесь мы ограничимся рассмотрением апатичного состояния в течение острого периода болезни. Эмоциональное состояние, поражающее нас во многих случаях раннего слабоумия, имеет известное сходство с "великолепным равнодушием" многих истеричных людей, которые безмятежно улыбаясь излагают свои жалобы, производя тем самым странное впечатление, или же могут равнодушно говорить о вещах, которые должны были бы их глубоко затрагивать. В приложениях VI и VIII моих "Диагностических исследований ассоциаций" я старался показать при каждом возможном случае, как больные без всяких проявлений эмоций говорят о предметах, имеющих для них глубокое интимное значение. Это особенно удивляет при анализе, где всегда можно обнаружить причину подобного неадекватного поведения. До тех пор, пока комплекс, находящийся под влиянием особого сдерживания, не будет осознан, больные могут спокойно говорить о нем, они могут даже с кажущейся легкостью "заговаривать" его. Больные как бы "перескакивают через неприятное настроение", смещают его посредством контрастирующего настроения.

Я довольно долго наблюдал пациентку-истеричку, которая каждый раз, как ее мучили мрачные мысли, искусственно приводила себя в задорно-веселое настроение, вытесняя таким образом комплекс. Когда ей приходилось рассказывать о чем-либо печальном, что должно было бы ее глубоко затрагивать, она делала это с громким смехом. Или же она вполне равнодушно говорила о своих комплексах, как будто они ее совершенно не трогали. (Причем именно это равнодушие выдавало ее своей преднамеренностью). Представляется, что психологическая причина этой несовместимости содержания представлений и аффекта заключается в том, что комплекс автономен и поэтому может быть воспроизведен только при условии, что "он" сам этого хочет. "Великолепное равнодушие" истеричных людей никогда не бывает продолжительным, оно внезапно прерывается диким взрывом аффекта, плачем, спазмами или чем-либо подобным. Сходное с этим явление мы наблюдаем при "эйфорической апатии" в случаях раннего слабоумия. Здесь тоже время от времени, как кажется совершенно беспричинно, на пациента находит злое настроение, или же больной совершает какое-либо насильственное действие или поражающий поступок, не имеющий ничего общего с прежним равнодушием. При совместных исследованиях с профессором Блейлером мы часто наблюдали, как маска апатии или эйфории мгновенно спадала, когда путем анализа удавалось отыскать комплекс. Тогда соответствующий аффект прорывался, часто весьма бурно, совершенно так же, как при истерии, когда удавалось отыскать больное место. Однако бывают случаи, когда нет никакой возможности пробить защищающее комплекс ограждение. Больные в подобных случаях упорно отделываются пустыми, часто резкими ответами; они просто отказываются отвечать, и чем более прямое отношение к комплексу имеет вопрос, тем менее охотно они на него отвечают.

Нередко мы видим, что после намеренно или непреднамеренно вызванного комплексного раздражения у апатичных на вид пациентов появляется несомненно относящееся к этому раздражению возбуждение. По-видимому, раздражение действовало лишь после известного инкубационного периода. Я часто видел истеричных больных с намеренным равнодушием и лишь поверхностно упоминавших в разговоре о затронувших их событиях, так что мне приходилось удивляться их кажущемуся самообладанию. Но несколькими часами позднее меня вызывали в мое отделение больницы в связи с припадком, случившимся с моей пациенткой. Оказывалось, что содержание разговора, хотя и с опозданием, но вызывало соответствующий аффект. То же самое мы видим и при возникновении безумных идей параноиков (Блейлер). Жане наблюдал у своих больных, что они во время события, которое, собственно говоря, должно было бы взволновать их, оставались спокойными. Лишь после латентного периода, продолжавшегося от нескольких часов до нескольких дней, появлялся соответствующий аффект. Я могу подтвердить это наблюдение Жане. При землетрясении Бельц (Baelz) наблюдал это явление над самим собой и назвал его "эмоциональным параличом".

Состояния аффектов, лишенных соответствующего содержания представлений, столь частые в случаях раннего слабоумия, тоже имеют аналогии при истерии. Вспомним, например, состояние страха при навязчивом неврозе! Содержание представлений в подобных случаях обычно в такой степени неадекватно, что сами больные понимают его логическую нелепость и называют его бессмысленным; тем не менее оно представляется им источником беспокойства. Фрейд доказал, что в действительности это не так, причем его доказательство до сих пор не опровергнуто; с нашей стороны мы можем лишь подтвердить его. Напомню о пациентке, о которой я говорил в VI приложении к "Диагностическим исследованиям ассоциаций"; эту пациентку преследовала неотступная идея, что она заразила своими навязчивыми идеями врача и пастора. Несмотря на то, что она сама себе постоянно доказывала, что идея эта необоснованна и бессмысленна, все же она ее мучила и очень сильно беспокоила. При истерии больные часто объясняют подавленное настроение такими причинами, которые можно лишь признать "причинами прикрывающими". В действительности же настроение это вызвано нормальными рассуждениями и мыслями, подвергшимися вытеснению. Одна молодая истеричка страдала такой сильной депрессией, что при каждом ответе она заливалась слезами. Она упорно объясняла свою депрессию исключительно болью в руке, иногда ощущаемой ею при работе. Однако в конце концов выяснилось, что она поддерживала интимную связь с человеком, который не хотел на ней жениться, что и являлось причиной ее печали. Поэтому прежде, чем утверждать, что пациент подавлен по неосновательной причине, следует обратить внимание на те свойственные каждому человеку механизмы, которые стремятся возможно дальше вытеснить все неприятное и возможно глубже его скрыть.

Взрывы возбуждения в случаях раннего слабоумия могут возникать таким же образом, как аффективные приступы при истерии. Каждому врачу, который лечит истеричного больного, известны внезапные взрывы чувств и острое усиление симптомов (acute exacerbation); часто создается впечатление, что перед нами психологическая загадка, и тогда ограничиваются заметкой: "пациент снова взволнован". Но тщательный анализ всегда найдет вполне определенную причину: необдуманное замечание окружающих, больно затронувшее письмо, годовщину памятного события и т. д. Достаточно всего лишь намека, может быть даже символа, чтобы вызвать проявление комплекса. [Риклин приводит следующий поучительный пример. У пациентки (истерички) периодически наблюдалась рвота после выпитого молока. Проведенный под гипнозом анализ показал, что пациентка, жившая у родственника, была им однажды изнасилована в хлеву, куда она пошла за молоком. В течение недели после гипноза, при полном его забвении, пациентку постоянно рвало после молока. /58/] Так и в случаях раннего слабоумия часто удается, благодаря тщательному анализу, найти ту психологическую нить, которая приводит к причине волнения. Это, конечно, не всегда возможно, так как болезнь для этого слишком мало прозрачна. Но нет оснований предполагать, что этой нити не существует.