Рабы Нью-Йорка

Мы сидели и разговаривали. Микель положил свою руку на мою. В этом не было ничего сексуального, просто мы сидели за деревянным столиком в таверне Белая лошадь, сидели и смотрели друг на друга. Мы оба оказались в одинаковом положении. Будь у одного из нас своя квартира, все могло бы обернуться иначе. Не то чтобы Микелю не нравилась Милли; нет, она ему нравилась. Но они часто ссорились, и ему не дозволялось вечером выходить одному. Милли не большая охотница до вечерних развлечений, а Микелю очень бы хотелось поближе познакомиться с нью-йоркской жизнью, раз уж он здесь оказался.

Мы собрались уходить, и я разрешила Микелю заплатить за мой кофе. Он сказал, что позвонит мне на днях, и я попросила его звонить с одиннадцати до часу, когда Стаса наверняка нет дома. Я попросила, чтобы он надписал мне книжку, и он написал: Элинор, что живет у реки, от Микеля с любовью. И еще я сказала: Слушай, а напиши-ка свой телефон. Вдруг мне понадобится тебе позвонить?

Ничего предосудительного здесь не было и быть не могло. К Микелю я решила относиться как к подружке, поэтому и рассказала Стасу о нашей встрече. Ясно было, что у нас с Микелем ничего не получится, мы оба в одинаковом положении, но, может быть, мы могли бы общаться вчетвером — я бы дружила с Милли, а Стас ходил бы с Микелем играть в бильярд. Нужно ведь заводить новых друзей, а если живешь с кем-то, то лучше дружить парами.

У Стаса чуть нервный срыв не случился. Два дня он со мной вообще не разговаривал, а потом как пошел орать. Велел мне убираться вон, если мне так уж хочется спать с этим типом, возмущался, как я смею приносить в дом любовные послания от какого-то кретина.

Я сказала:

— Знаешь, Стас, если бы между нами что-то было, я бы не стала тебе ничего говорить. Я просто рассказывала Микелю о тебе и о том, какой ты замечательный, а он говорил о Милли.

Стас сказал:

— Не морочь мне голову! Так все и начинается — сначала рассказывают друг другу о своей жизни, а потом заваливаются в постель. Слушай, давай-ка разбежимся. Ты меня достала.

Это продолжалось весь день. Я не выдержала и расплакалась.

— Если хочешь, чтобы я ушла, — сказала я, — пожалуйста! Ты прекрасно знаешь, как я тебя люблю — почему же ты так странно на все реагируешь? Я думала, он тебе понравится. Он так хотел посмотреть твои картины. А я бы с удовольствием с ней подружилась.

— С кем? — спросил Стас.

— С его подругой.

— Ты что, хочешь, чтобы я ей позвонил и назначил свидание? — сказал Стас. — Этого ты хочешь? Замечательно. Ты все это придумала, потому что сама себе не доверяешь. Знаешь, что я в тебе больше всего ненавижу?

— Неряшливость? — спросила я.

— Нет.

— Характер?

— Нет, — сказал он. — На тебя нельзя положиться. Вот что я ненавижу в тебе больше всего. Ты чертовски ненадежный человек. Тебе самой от себя не тошно?

Вот это уж мне совсем непонятно. То есть да, я знаю, я человек ненадежный, но при чем здесь это? То, что я встретилась с человеком и выпила с ним кофе, отнюдь не свидетельствует именно об этом моем недостатке. Я проплакала все воскресенье, а Стас отправился играть с приятелями в софтбол.

Микель позвонил в половине первого. Я пыталась говорить с ним легко и весело. Он действительно очень умный и милый, и я совершенно не понимаю, как Милли может с ним ссориться. Я хотела сходить выпить с ним кофе, только вот глаза опухли от слез. И тут я не удержалась и рассказала ему, в каком аду жила эти три дня, потому что Стас, узнав, что я ходила пить кофе с мужчиной, чуть с ума не сошел от ярости.

— У меня все то же самое. Она совсем спятила, — сказал Микель.

Мы помолчали.

— Может, выпьем кофе завтра? — предложила я.

— Завтра не могу, — сказал он. — Как насчет среды?

— Давай я позвоню тебе утром, — сказала я. — Не знаю, смогу ли я в среду.

Мы опять помолчали, а потом он сказал, что лучше мне ему не звонить.

Я видела его еще один раз. Печальная была встреча. Мы столкнулись в банке. Он был с Милли, и она как-то странно мне улыбнулась. Я была без косметики и в очках со стразами, так что, может, она меня и не узнала. В тот вечер, когда мы с ней познакомились, я была в линзах и навесила на себя кучу собственных украшений, кажется, серьги и бусы с Джеймс-Бондами и прочей ерундой. Когда Милли отошла к банкомату, Микель подошел ко мне и спросил, пойду ли я из банка домой.

Мне повезло — когда я вернулась, Стаса дома не было, а через несколько минут позвонил Микель. Разговаривали мы недолго. Микель сказал, что будет лучше, если мы некоторое время не будем общаться. Говорил он шепотом.

— А как же наш бурный роман, неужели он прервется, едва начавшись?

Молчание было мне ответом.

— Шутка! — сказала я.

Теперь, если Стас оказывается днем дома, я молюсь только об одном чтобы телефон не зазвонил.

Я стараюсь содержать квартиру в чистоте и порядке. Мама моя живет на севере штата, и у нее только одна спальня. К ней мне удрать нельзя. В семь тридцать я встаю и иду гулять с Эндрю. Все хорошо. Стас купил мне пальто, оранжевое шерстяное пальто с зеленым бархатным воротником. Я предпочла бы что-нибудь более консервативное, но новое зимнее пальто иметь приятно.

Из Бостона позвонила моя подруга Эбби. Позвонила в истерике. Она уже несколько лет живет с одним парнем. Он был арт-директором в рекламном агентстве, а она преподает в Симмонсе Колледж Симмонса — престижный частный колледж для женщин в Бостоне… Живут они в Бэк-Бэе, в доме Роджера, старом особняке, который он отремонтировал. Его уволили, и теперь он хочет, чтобы она взяла часть расходов по содержанию дома на себя, но жениться не предлагает. А тут объявился прежний возлюбленный Эбби, который хочет, чтобы она переехала в Нью-Йорк и жила с ним.

— И что ты намерена делать? — спросила я.

Эбби сказала, что ее прежний возлюбленный, Брюс, порядочный подонок, но Бостон и Роджер ей опостылели.

— Я могла бы жить в Нью-Йорке с Брюсом, — сказала она, — и летать раз в неделю в Бостон на работу. Может, в Нью-Йорке мне попадется кто-нибудь получше.

— Не делай этого, Эбби, — сказала я. — В старые времена браки детей устраивали родители. Конечно, можно было нарваться и на подонка, но по крайней мере законную супругу нельзя было вышвырнуть на улицу. А теперь у нас рабовладельческий строй. Живешь с мужиком в Нью-Йорке — изволь быть его рабыней.

— Знаешь, — сказала она, — я привыкла к тому, что Роджер готовит сам. Думаешь, готовить Брюсу придется мне?

Ей отлично известно про мои ужины и про то, как я каждый день ломаю голову над меню.

— Да, — сказала я. — Готовить Брюсу придется тебе. А что ты будешь делать, если вы разругаетесь и он велит тебе убираться к черту? С твоей зарплатой квартиру в Нью-Йорке не снять.

— Брюс, конечно, мерзкий тип, — призналась она. — Но ведь я могла бы пожить с ним, пока не найду кого-нибудь получше.