Рабы

— Так, — неохотно уступил Юлдашев. — Поднимите руки, кто за предложение Шашмакула?

Опять немногим больше половины присутствовавших подняло руки.

— Вопрос решен! — радостно воскликнул, захлопав в ладоши, Шашмакул.

Со стороны Хамдама-формы раздались ликующие возгласы. Кутбийа поднялась с места.

— У меня есть заявление. Разрешите огласить.

— Пожалуйста! — согласился Юлдашев, пытливо и настороженно вглядываясь в ее лицо.

Сафар-Гулам тоже придвинулся ближе, чтобы лучше ее видеть, словно ждал от нее каких-то очень значительных слов.

— Я хотела заявить, что не хочу жить с преступником и с настоящего момента считаю себя разведенной с ним..

Сафар-Гулам нахмурился и переглянулся с Юлдашевым. Но Хамдам прервал слова Кутбийи новым взрывом рукоплесканий и ликующих выкриков. Кутбийа продолжала:

— Спасибо вам, кто выявил преступления Хасана Эргаша. И Кутбийа любезно кивнула головой Шашмакулу. Она пошла к Хамдаму, благодарно пожала ему руку и села рядом с ним.

Тогда поднялась Фатима.

— Этого не может быть! Хасан не преступник. Его не исключат из комсомола, потому что…

Шашмакул прервал ее.

— Вопрос решен. Собрание закрыто. Собрание закрыто! — крикнул Шашмакул.

И хотя председатель еще не объявил собрание закрытым, колхозники поднялись с шумом, возбужденно заговорив и заспорив.

Но в этот момент громко и радостно крикнула Мухаббат:

— Стойте! Собрание не закончено. Приехал Кулмурад. Кулмурад-ака, вот он! Приехал!

Все остановились. Те, которые вышли, поспешили вернуться.

19

Четыре всадника спешились возле чайханы.

Один из них Кулмурад, другой — районный следователь, и с ними — два вооруженных милиционера.

Кутбийа, увидев милиционеров, прижавшись к Хамдаму, шепнула радостно:

— Видно, его отсюда прямо в тюрьму отведут!

— Конечно, — и добавил громко, чтобы слышали и другие: — Советская власть не допустит, чтоб преступник, прикрываясь комсомольским билетом, продолжал свои преступления.

Услышав эти слова, Фатима откликнулась:

— Не может того быть, чтоб Хасан оказался преступником! Кутбийа, осмелев, крикнула ей:

— После него очередь за тобой. Туда же! Приход Кулмурада прервал этот спор.

Положив на стол сумки и портфели, Кулмурад и следователь поздоровались.

Шашмакул протиснулся к Кулмураду.

— Товарищ! Я хочу вас спросить как представителя политотдела. У меня чрезвычайный вопрос.

— Пожалуйста.

— Можно ли в наше время допустить пребывание кулака в колхозе?

— Ни теперь, ни при организации колхоза.

— А у нас в колхозе еще есть один кулак.

— Да. Есть. Но только не один, — ответил Кулмурад, раскрывая портфель и доставая оттуда бумаги. — Если б в вашем колхозе не было кулаков или остатков кулачества, не было бы и стольких преступлений. Одна из важнейших задач политотдела выявить этих кулаков и укрепить колхоз как в политическом, так и в организационном и хозяйственном отношениях.

— Сейчас здесь, на этом собрании, есть кулак, прикрывшийся именем колхозника.

— Кто ж это такой? — удивился Кулмурад, подняв голову от своих бумаг.

— Вон тот человек с густой бородой, толстым животом и в шелковом халате.

Кулмурад удивился еще больше.

— Но ты же показываешь на Садыка!

— Он и есть! — гордо подбоченился Шашмакул. Садык побледнел. Руки его задрожали. Хамдам-форма шепнул Кутбийе:

— Еще один покатился.

— А он коммунист?

— Хоть и не коммунист, а работает с ними заодно, всей душой. Это он своей работой спас посев Хасана. Если б не он, преступление Хасана было б видней и наказание строже.

Кулмурад, услышав Шашмакула, улыбнулся. Вынул портсигар и закурил.

— Я Садыка знаю. Когда я работал неподалеку от вашего колхоза, я видел, как Садык-ака применял советы агротехников, как он их понимал, как ими интересовался.

— Когда он вступил в колхоз, он ходил оборванцем, чтоб скрыть свои богатства, а теперь почувствовал себя в безопасности и нарядился в шелка. Дом у него полным-полон. Поэтому я и считаю, что надо его… Я, как коммунист, понимаешь?

Кулмурад перебил Шашмакула:

— Довольно болтовни. Может быть, партбилет у тебя и есть, но с тех пор, как ты его получил, ты, вижу, ничему не научился.

— Это почему ж такое?

— Если б ты был коммунистом, ты знал бы разъяснение нашей партии о том, как надо работать на селе и как распознавать кулаков.

— Я знаю это указание партии.

— А почему ж ты кулака определяешь по плакату — чтоб борода у него была густая да пузо толстое? А ты лучше на деле людей посмотри, на их работу.

Шашмакул был озадачен.

— Так, по-твоему, Садык — не кулак?

— Конечно, нет. А какие у тебя доказательства?

— А те, что у него имущества больше, чем у кулака.

— А откуда у него?

— Не знаю. Наверное, из колхоза.

— Вот в том-то твоя ошибка, что заработанное честным трудом в колхозе ты приводишь как доказательство кулацких признаков. Ты разве забыл указание партии сделать колхозы большевистскими, колхозников зажиточными? Колхозники должны гордиться тем, что, вступив в колхоз бедняками, они теперь стали зажиточными, надевают после работы шелковые халаты. Животы их не сохнут от голодухи, и сами они гордо глядят на мир, превращенный колхозным трудом в цветущий сад. И Садык это понимает и гордится своим достатком, потому что достаток этот не украден, а заработан честным трудом. Вот пойми это. И точка. А теперь у нас есть другие дела, и не мешай нам.

Юлдашев дал слово Кулмураду.

Кулмурад напомнил колхозникам об их больших успехах в этом году и обратил их внимание на то, что чем крупнее успехи колхоза, тем яростнее сопротивление кулачества, тем неистовее злоба классовых врагов.

— За примерами не надо далеко ходить. Они у вас на глазах, у вас в колхозе. Политотдел немало поработал над тем, чтобы, поймав кончик нитки, постепенно распутать и весь клубок.

Шашмакул гордо крикнул:

— Сведения, данные мной, в конце концов оказались правильными!