Рабыня благородных кровей

— Клянусь, матушка, — божилась Неумеха. — Впредь ты на моем сарафане и пятнышка грязного не увидишь. До свету встаю, чтобы постирать да прибрать. Детишкам строго наказала — не мусорить, старшим за младшими ухаживать.

И точно, как переродилась Неумеха. Головач — муж её — к Прозоре со слезами благодарности приходил. Другая женщина рядом живет, да и только. Одно плохо: стала отказывать ему в мужнином праве. Мол, нарожала семерых, и будет!

— Не печалься, — успокоила Прозора огорченного Головача. — Я научу её, как детей не иметь. Думаю, скоро она тебя к себе допустит.

Теперь она разрешала Неумехе и одной заниматься с Любомиром. Юноша не возражал.

— Пусть, руки у неё хорошие.

Неладно получалось у Прозоры лишь с князем Всеволодом. Шибко своим увлеклась. Все пришлось передумывать, вспоминать: и чему монах Агапит учил, и рукописи древние, что в монастырской библиотеке прочитать удалось. Правда, в тех рукописях больше о детских позвонках говорилось, ну да отступать было некуда…

А Всеволоду как вожжа под хвост попала! Будто прежде и не ждал несколько месяцев, в одночасье все захотел решить. Прозора должна была помочь Ингрид понести и все тут!

Нашла коса на камень: жена простого дворянина осмелилась князю перечить! Небось, пригрела у себя какого калеку нищего, да и кудахтала над ним, забыв, что князь в любых делах повыше простого смертного стоит!

С таким решительным настроем появился Всеволод в Холмах точно неделю спустя.

— Чем ты так была занята, Софья? — строго спросил он. — Загордилась? Князю отказываешь?

— Прости, княже, Любомир у меня гостюет, — низко склонилась перед ним Прозора. — Боярыня Агафья в ногах валялась: помоги. Боялась, что паренек руки на себя наложит.

Князь от её слов так смутился, так его в жар кинуло, что Прозора тут же простила ему заносчивость: молод, горяч, но совестится, значит, ещё не все потеряно.

Когда Всеволод ещё в Лебедяни интересовался у Агафьи, где его молодой друг, та ответила: "В Холмах, батюшка, в Холмах!"

Князь и не подумал, что Прозора за его лечение взялась.

Он спросил:

— Могу я Любомира увидеть?

— Не обессудь, княже, — развела руками знахарка. — Он никого видеть не хочет. Родной матери отказал. До срока.

Но князь все пытался любопытство свое удовлетворить.

— Ты мне поясни, от чего Любомира лечишь? Неужто заболел серьезно?

— Душа у него болит. Горб, вишь ли, стал шибко давить на нее…

— А не наведешь ли ты и на меня морок, как на Грека?

— Ты думаешь, что я… твоего тиуна зачаровала? — изумилась Прозора. Что ж это делается, люди! Добрая слава на месте лежит, а худая впереди бежит!

— Что поделаешь, болтают всякое, — пожал плечами князь.

— А как ты тогда ко мне жену не побоялся привезти?

— Так я же думаю… не осмелишься! — вырвалось у Всеволода.

Знахарка расхохоталась.

— Ведьмы же никого не боятся… Какая у тебя против меня сила есть? Кроме княжьей власти… — она сжалилась над смущенным князем. — Так чем же я могу тебе помочь?

— Хочу, чтобы ты сказала: ждать мне от Ингрид наследника али нет?

Огонек мелькнул в глазах знахарки.

— Арсений смотрел?

— Смотрел. Руками разводит: мол, здорова, рожать может, да только слова его не сбываются!

— Ты думаешь, я, как врач, посильнее арамеина буду? — лукаво взглянула она.

Всеволод пожал плечами.

— Удается и червячку на веку… Не серчай, это я от расстройства. Надежда всегда теплится, а ну как с твоей помощью…

— Сделаю, что смогу. А ты пока к Лозе загляни. Он, поди, соскучился по тебе. С той поры, как бог его своих детей лишил, он к тебе будто к родному сыну относится. Уж как меня изругал, что любимца его отказом обидела!.. В лесу, сказывал, оленя видел. Охоту для тебя готовит.

Всеволод в момент забыл свое недовольство. Люди за то и любили князя, что хоть во гневе он бывал горяч, но быстро отходил и никогда зла не держал. Он похлопал по плечу Ингрид.

— Оставляю тебя, ладушка, в хороших руках. А меня дела мужские ждут.

Он почти бегом выскочил из светлицы. Прозора с улыбкой обернулась к Ингрид и, увидев её жалобный, почти молящий взгляд, подмигнула:

— Погоди, княгинюшка, раньше смерти умирать. Сдается мне, помогу я твоему горю.

— Поможешь? — засветилась глазами Ингрид.

— То, что Арсений здоровой тебя признал, большую надежду мне подает. Врач он хороший, но что-то, кажись, упустил. Погоди, я насчет бани распоряжусь.

— Бани? Так я же…

— А в бане-то мы обо всем и поговорим, — сказала Прозора и про себя посмеялась: "Опять я начинаю с бани!"

Глава тридцать пятая. Кара для нелюдей

Анастасия нежно провела рукой по слегка шершавой войлочной стене юрты: её дом! Сколько же он видел и слышал. Непохожий на привычный родительский, и вообще русский, он приютил её, и эти стены видели её счастье…

Но пора! Скоро за нею отправится Бучек, а она ещё должна разыскать Джанибека и попросить его об одной услуге.

Джанибек сидел на солнце — утреннем и пока нежарком — и приводил в порядок свой кожаный шлем. Видно, перешедший к нему по наследству от отца, потому что на затылке он начал расползаться от ветхости.

Анастасия осторожно огляделась — никого из нукеров рядом не было — и позвала:

— Джанибек!

Тот сразу без суеты поднялся с корточек, аккуратно сложил свою работу и подошел к Анастасии.

— Беда пришла! — шепнула она. — Мне нужна твоя помощь.

— Сделаю все, что нужно, — просто сказал он.

— Если сможешь, достань мне верблюда…

Нукер слушал молча, только при её словах у него слегка приподнялись брови.

— … И с двух сторон привяжи по крепкой глубокой корзине.

— Это все?

— Все. Приведи его к нашей юрте.

Джанибек кивнул и ушел. Анастасия вернулась к юрте — ждать, пока за нею придет Бучек. Дети спали, но маковый отвар она приготовила — кто знает, может, и ей придется им воспользоваться.

А шли за нею Бучек и ещё один нукер Тури-хана, настоящего имени которого никто не помнил. Лицо его будто принадлежало не человеку, а плохо раскрашенной кукле: плоское, рыхлое, невыразительное, с маленькими, похожими на запеченных тараканов глазками. Чурек!