Радио Хоспис

Но ведь все тайное рано или поздно становится явным, не так ли? На что же могли рассчитывать эти люди? О, тут все просто. Они рассчитывали на вашу инертность, на ваше равнодушие. На ваше умение шагать строем и выполнять команды. Ведь вы, бедолаги, так славно ринулись в новое увлечение строевой подготовкой, с таким наслаждением начали примерять новые военные мундиры, с такой радостью маршировали по улицам городов… Разве было у вас время оглянуться? Нет, да и зачем? Главное – вместе, главное – идти плечом к плечу. Я не стану спрашивать вас, плохо это или хорошо. Я спрошу о другом: ну и куда вы пришли? А еще лучше так: далеко ли вы умаршировали от своей рабской, полускотской жизни? Оглянитесь и поймете: все это время вы топтались на месте, идиоты.

И все же Геринг и Вирт решили подстраховаться. Потому что вдруг оказалось, что не всем нравятся мундиры, что не все готовы влиться в строй, что есть еще бессознательные граждане, для которых просто жизнь, вне политики и военной машины за плечами, жизнь, где каждый просто делает свое дело, важнее государственных интересов. Тогда они собрали в секретном институте ученых, обнаруживших, что, если подавать звук в определенной частоте, используя при этом цифровые коды, можно легко влиять на настроение людей. Правда, вот беда, не на всех. И отдельные люди осознали, что знания и технологии такого масштаба, попав в руки подковерных бульдогов, принесут лишь несчастья. Вам известно, что колючую проволоку придумали для ограждения загонов с домашним скотом, а порох – для развлечения и фейерверков? Во что превратили эти знания геринги и вирты? Не мне рассказывать об этом вам, прошедшим дорогами войны, оставившим за спиной тысячи погибших, сошедших с ума, оставшихся инвалидами, спившихся… Ради надежды, ради новой жизни, ради будущего. И именно его теперь пытаются у вас украсть.

Когда группа ученых решила не передавать свои открытия правительству, а точнее, тем, кто стоит за правительством, их просто уничтожили. Как же и кто? И на это я сегодня готов ответить. Существует специальное подразделение, именуемое в реестрах как Городские Совы. Вооруженные старыми, но модернизированными винтовками, они прекрасно справляются со своими задачами, а именно: уничтожают тех, кто не вписался в строй и имел наглость этого не скрывать. Большинство ученых были убиты едва ли не на людных улицах, а следы преступления заметались так умело, что лучшие детективы долгое время не могли докопаться до истины. Даже они поверили в мифического серийного убийцу. Но когда истина все же оказалась на расстоянии вытянутой руки, детективов также попытались устранить. Вот только не вышло. Потому что охотиться на старых солдат, прошедших горнило городской преступности, оказалось в десятки раз сложнее. Потому что они, черт возьми, имели наглость сопротивляться, потому что они, черт возьми, имели наглость водить систему за нос, потому что они, мать вашу, верили друг в друга. Потому что вместе с ними, плечом к плечу, стояли не идейные соратники, а всего лишь друзья. И именно этим людям, не остановившимся на полпути, мы должны быть сегодня благодарны. Запомните эти имена: Готфрид Уоллис, Андрей Чадов, Арчи Терапетян, Алиса Картрайт, Станислав Бекчетов, Самуил Брунер, Марк Гейгер. Даст бог, прозвучат и другие, скрытые штампами секретности имена.

Знайте! Уже к весне за Стеной не останется ни одного способного сопротивляться нетопыря, природа возвращается к тому состоянию, которое мы уничтожили своей войной. Она, природа, многому научилась. А вы?

Способны вы шагнуть за Стену? Решайте сами…»

Эпилог

Снег падал и падал, он кружил над одинокой горной долиной, до которой даже нетопыри не могли в свое время добраться. А снегу было плевать на препятствия, на прогнозы синоптиков, на народные приметы и вообще на все. Он кружил, заметая едва протоптанные следы, ведущие от нескольких зданий, окружавших старую радиобашню. Три дирижабля вольготно устроились в большом ангаре. Четвертый должен был вернуться с вахты только к полуночи. Каждый дирижабль был оснащен мощным радиопередатчиком, благодаря которому голос Альберта Халли достигал городских приемников. Дирижабли постоянно меняли курс, так что запеленговать их так и не удалось. Конечно, главной задачей дирижаблей было не радио. Они ждали, следили, собирали информацию, а при необходимости устремлялись вниз. Чтобы подобрать тех, кто попал в беду, тех, чьи знания и умения пытались использовать во вред людям, тех, кто не умел маршировать строем. Но потом дирижабли вновь устремлялись к облачным небесам, а голос диджея Халли снова начинал звучать из динамиков.

…Стас наблюдал из окна сторожки за тем, как странная угловатая машина медленно ползет по центральной улице. Машина называлась трактор, и только благодаря ей городок не занесло снегом окончательно. Спроектировал ее профессор Мигель Тюринг, а собрал дружище Шрам. У машины был большой щит, приваренный к носовой части, которым и сгребался снег, а также открытый салон, так что профессор Тюринг сидел, ссутулившись, пряча голову в треухе за поднятым воротником. Тюринг, разумеется, привычно ворчал, что это неквалифицированный труд, что у него своих забот не счесть, что его ждет теория полей и так далее. Но каждые несколько часов надевал свой необъятный овечий тулуп и залезал в кабину трактора. Изредка его подменял Шрам. Если удавалось сбежать из мастерской.

А здесь, в сторожке, было тепло. От буржуйки тянуло жаром, и не хотелось никуда идти. Стас приложил к быстро замерзающему кругу на стекле ладонь и стер наледь.

– Что-то Ауч опаздывает, – вздохнула Алиса, убирая со стола посуду. Она зашла сегодня пораньше, чтобы покормить Стаса и вместе с ним пойти готовиться к завтрашнему новогоднему вечеру. Арчи сам вызвался дежурить в эту ночь. И вот опаздывал.

– За ним такое редко водится, – пожал плечами Стас. – Ты иди, не жди. Я прибегу, как только он меня сменит.

Алиса подошла, прижалась к его спине, поцеловала в шею. Стас на мгновение затаил дыхание. Потом повернулся, взял ее за талию и, притянув, поцеловал сначала в щеки, потом в переносицу, потом губами схватил волоски брови. Алиса рассмеялась, качнула головой:

– Колючий.

– Побреюсь… В этот раз точно. Ты правда иди. А я сразу за тобой. Только домой заскочу, душ приму, переоденусь. А то от меня пахнет, как от шахтера после смены.

– Мне нравятся, как пахнут шахтеры после смены, – прошептала Алиса.

– У вас ужасный вкус, мисс Картрайт. Но мы это исправим… Попроси Тюринга, он тебя подбросит.

– Хорошо. Только не задерживайся, дел много. Готфрид с Таней уже там.

Она ловко вывернулась из его рук, надела обрезанный по колено тулуп. Сунула ноги в высокие белые валенки. Торопливо прижалась губами к его щеке и выскочила за дверь, впустив облако белого пара. Стас посмотрел на дверь, достал сигареты, закурил. Потом поднял голову к потолку и благодарно кивнул.

Это были его последние дни перед полетом. Первым полетом к Стене, первым дежурством. Стас ждал этого с нетерпением. Ведь все уже нашли свое место в этом маленьком горном убежище. Шрам влился в группу технарей, чинил слегка устаревшее уже оборудование и вообще был нарасхват. А Скальпель чинил людей. У него, конечно, не было своей лаборатории и гигантских возможностей, просто маленький кабинет и примыкающая к нему операционная. Но он лечил. И кажется, ему этого хватало. К тому же черноволосая Татьяна все чаще навещала его на работе, не давая скучать. Это было прекрасно, особенно когда все вдруг освобождались от обязанностей и собирались на квартире Арчи. Такой прекрасный повод для дружеской шутки (не одному же Стасу отдуваться). Эту квартиру, разумеется, сразу же прозвали «Долиной», и Шрам даже пообещал сварганить вывеску из ненужных арматурных прутьев. Кстати, если кого и приняли в городке с распростертыми объятиями, так это Арчи. Случилось это в первый же день в общей столовой, когда толстяк вдруг вскочил, замахал руками, как ветряная мельница, и с воплем «Ты зачем такое делаешь?!» подбежал к дежурному по столовой. С тех пор готовил только Арчи, и на него разве что не молились.

И вот пришло время Стаса. Халли дал «добро», и испанец Ансельмо берет его в следующий полет.

Узнав о намерениях Стаса, Алиса не стала отговаривать. Она просто старалась теперь как можно чаще бывать с ним. И это делало его счастливым. Пожалуй, впервые с тех пор, как молодых гардемаринов выгнали на плац в последний раз…

Стас больше не отталкивал от себя это новое, горячее ощущение, когда ее рука касалась его лица, ее губы обжигали своей потрескавшейся от ветра нежностью, когда утром, чувствуя жар ее сонного тела, он боялся пошевелиться… Нет, он не отталкивал. Он впитывал каждый миг, каждый полусвет, каждый полушепот.

Но он не мог просто существовать в этой безмятежности, он хотел быть полезным, хотел помогать этим людям. Да, наверное, ему так и не удастся вытравить из себя солдата – слишком поздно. И да, возможно, он так и будет продолжать свою собственную войну. Но теперь он знал, что ему есть куда возвращаться, знал, что его будут ждать…

…Арчи влетел в сторожку красный с мороза, замотанный в старый вязаный шарф, в гигантских валенках, в тулупе, с какими-то коробками в руках, мгновенно заполнил половину сторожки и тут же принялся махать руками, выкрикивая:

– Слушай, зачем так метет, а? Это разве погода, я спрашиваю? Нет, это не погода, это, мамой клянусь, непонятно что вообще! А ты почему здесь? Иди отсюда, я же пришел! Мне еще торт делать, а ты мешаешься. Что ты можешь понимать в тортах, Стас! Я что задумал – вах, пальчики оближешь. Но если ты не уберешься, клянусь, уйду на пенсию, будешь есть тушенку прямо из банки руками!

Стас засмеялся, ткнул довольного Арчи кулаком в плечо и стянул с вешалки шинель. Да, так уж вышло, что тулупа на Стаса не хватило, пришлось взять на складе старую пехотную шинель с незнакомыми знаками отличия. Видимо, судьба у него такая…