Радость, гадость и обед

Кроме того, каждый год в приютах США усыпляют около двух миллионов бездомных котов, среди которых немало и котят. В настоящее время мертвых животных принято кремировать. Ну так не лучше ли было бы отдавать их трупы любителям змей? В конце концов, эти коты так и так уже умерли, так пусть они спасут десяток-другой мышей и крыс, которым предназначено стать пищей домашних удавов и ужей Америки. И волки сыты, и овцы целы, так ведь?

Ой. Логика завела меня в такие дебри, что теперь скармливание удаву мертвых котят казалось уже не только допустимым, но и более предпочтительным вариантом, нежели кормежка змеи мелкими грызунами. Однако, хотя разум мой и признал, что между крысиной и кошачьей диетой особой разницы нет, сердце не могло с этим согласиться. Мысль о котятах, ставших едой для змей, шокировала меня, и я так и не собрался навестить кошачий приют с кошелкой для трупиков.

Наши парадоксальные питомцы

Случай с удавом заставил меня задуматься и о других сложностях морального плана, связанных с взаимоотношениями людей и животных, свидетелем которых я был. К примеру, в магистратуре был у меня приятель по имени Рон Нейбор, изучавший процесс восстановления мозга после травмы. К сожалению, наилучшими объектами для изучения интересовавших его нейронных механизмов были кошки. Рон применял обычную для неврологии технику: хирургически разрушал определенные части мозга животного, а затем наблюдал, как на протяжении недель и месяцев испытуемые восстанавливались после операции. Беда была в том, что Рон полюбил своих кошек. Он изучал их целый год, и за это время привязался к двум дюжинам обитателей своей лаборатории. По выходным он специально приезжал, чтобы выпустить котов из клеток и поиграть с ними в проходе. Кошки стали его друзьями.

Правила проведения эксперимента требуют, чтобы исследователь подтвердил расположение очагов неврологического поражения у животных экспериментальной группы. Для этого необходимо исследовать ткани их мозга. На определенном этапе проверки производится жуткая процедура, по-научному именуемая перфузией. Животному вводят смертельную дозу анестетика, затем закачивают ему в вены формалин, чтобы мозг отвердел, и отделяют голову от тела. С помощью плоскогубцев исследователь по кусочку удаляет череп животного и извлекает нетронутый мозг, с которого затем делаются срезы для исследования под микроскопом.

На проведение перфузии для всех кошек Рону потребовалось несколько недель. Он стал другим человеком. Некогда веселый и добродушный, он весь ушел в себя, замкнулся, выглядел подавленным. Нескольких магистрантов из его лаборатории эта перемена встревожила настолько, что они вызвались сами произвести процедуру над кошками. Рон отказался, не желая перекладывать на других моральный груз своей исследовательской работы. В те недели, что Рон «приносил в жертву» своих кошек, он сделался необычайно молчалив. Необходимость убить их сильно на него подействовала. Порой глаза у него были подозрительно красными, а стоило нам войти в зал, как Рон усердно начинал изучать пол у себя под ногами.

Такие же моральные парадоксы связаны и с лучшими друзьями человека — собаками. Примером тому может послужить мой сосед Сэмми Хенсли, фермер, живший чуть дальше по дороге на Шугар-крик в Барнардсвилле, штат Северная Каролина. У Сэмми имелось две страсти: собаки и охота на енотов. На енотов он охотился не ради спортивного интереса; эта охота была частью его жизни. Добытых енотов он не ел. Он свежевал их и приколачивал шкуры к стене сарая, чтобы соседи могли оценить его успехи в охотничий сезон. (Именно помогая ему свежевать енота, я узнал, что у енотов, как и у большинства млекопитающих, в пенисе есть кость; а вот человек в этом смысле исключение.) Однажды я заявил ему, что он развешивает эти шкуры лишь для того, чтобы расстроить мою жену, Мэри Джин, у которой когда-то был ручной енот и которая вообще любит енотов. Конечно, ни о чем таком он и не думал. Просто в горах Северной Каролины так принято, и все тут.

Свою свору Сэмми делил на две части — домашнюю и охотничью, — и жизнь они вели абсолютно разную. Охотничьих собак у него обычно было четыре-пять: пара опытных гончих и один-два щенка, еще только постигавших эту науку. Мне ужасно нравились названия пород: загонщики-уокеры, гончие-плоттхаунды, крапчато-голубые кунхаунды, редбоны… Это были длинноногие псы с низкими голосами, апатичными взглядами, грязными шкурами и характерным для гончих резким запахом. Обычно они выглядели сонными, потому что большую часть времени проводили, лежа в грязи у своих будок, к которым были прикованы восьмифутовыми цепями. Однако с наступлением охотничьего сезона они преображались и всей сворой носились по ночам сквозь заросли рододендронов, оглушительно лая и нюхая землю. Лай их был слышен по всей округе.

Сэмми любил своих гончих. Он различал их по голосам, по тембру лая мог сказать, загнали ли они на дерево енота или нашли след опоссума (это плохо). Он волновался, когда собаки терялись и не возвращались домой поутру. Но все же это были рабочие собаки, а не домашние любимцы. Если пес не мог больше охотиться, Сэмми продавал его или менял на нового.

Но были у Сэмми и его жены Бетти Сью и другие собаки — домашние. Если гончих никогда не пускали в дом, домашние собаки — мелкие песики вроде бостон-терьеров — чувствовали себя его полноправными жильцами. В отличие от гончих они были членами семьи. Их ласкали, с ними играли, им позволяли клянчить еду за обедом. Как-то раз, когда Сэмми косил сено на крутом участке косогора, его трактор перевернулся, и Сэмми погиб. Вскоре после его смерти Бетти Сью избавилась от гончих, а вот живший у них тогда терьер помог хозяйке пережить трагедию и больше чем кто-либо другой поддерживал ее в то время. Поистине, гончие и домашние псы четы Хенсли жили так, словно принадлежали к двум разным видам.

Большинство принадлежащих американцам собак не выполняют никакой работы и являются просто компаньонами своих хозяев, однако отношение к ним бывает таким же запутанным, как отношение Сэмми к охотничьим и домашним псам. Более половины владельцев собак считают своих питомцев членами семьи. В отчете Американской ассоциации ветеринарных клиник сообщается, что 40 % опрошенных женщин считают: собака дарит им больше любви, чем муж или дети. Однако у собаковладения есть и другая, темная сторона. Каждый десятый взрослый американец боится собак, а кроме того, собаки являются вторым по частоте источником шума по ночам и порождают массу конфликтов между соседями. (Так, моему приятелю Россу пришлось продать дом и переехать только потому, что лающие соседские собаки превратили его жизнь в сущий ад.) Каждый год четыре с половиной миллиона американцев бывают укушены собакой, а более двух десятков человек, большинство из которых дети, погибают от собачьих клыков.

С точки зрения собаки, взаимоотношения человека с его питомцем тоже нельзя назвать безоблачными. Каждый год в приютах для бродячих животных усыпляют два-три миллиона никому не нужных псов. В попытке вывести идеального питомца мы породили кошмарные генетические коктейли в собачьей шкуре. Взять хотя бы английского бульдога — породу, которую специалист по поведению собак Джеймс Серпелл называет «тридцать три несчастья». У бульдогов такие крупные головы, что девяносто процентов щенков могут появиться на свет только с помощью кесарева сечения. Из-за деформаций морды и носовых ходов им тяжело дышать даже во сне. Бульдоги страдают болезнями суставов, хроническими заболеваниями челюстей, глухотой и целым спектром дерматологических заболеваний, причиной которых является морщинистая кожа. И это еще не все — вдобавок английские бульдоги легко перегреваются, склонны пускать слюни, сопеть, пукать и падать замертво от остановки сердца.

Впрочем, в Корее собакам приходится еще хуже — там щенок может быть как домашним питомцем, так и строчкой в меню. Собаки мясных пород обычно имеют короткую шерсть, крупные размеры, сильно смахивают на бродячую собаку из диснеевского «Старого горлопана» и выращиваются в кошмарных условиях, а в конце концов умерщвляются, как правило, электрическим разрядом.

Мы склонны не обращать внимания на такую противоречивость, но меня как психолога она прямо-таки завораживает.

От поведения животных к поведению их владельцев

Я поймал себя на том, что в течение нескольких недель после появления слуха о скормленных удаву котятах больше думал о парадоксах в наших отношениях с животными, чем о своих исследованиях в области поведения животных. С точки зрения общепринятых стандартов мои исследования были весьма успешны. Я опубликовал несколько статей в солидных журналах, получил свою долю грантов и не раз делал доклады на всевозможных научных мероприятиях. Однако я все отчетливее понимал, что вокруг предостаточно умных молодых ученых, исследующих такие темы, как использование голосовых сигналов хлопковыми хомяками, применение воронами орудий труда и оригинальное репродуктивное поведение пятнистой гиены (самки гиены рожают щенков через пенис). И наоборот, мало кто из исследователей пытается разобраться в запутанных связях человека с представителями других видов. Это была нетронутая целина, где я мог начать работу с самых азов и, возможно, сделать свой вклад в науку. Через год я закрыл свою лабораторию, где изучал животных, и целиком отдался изучению психологии взаимоотношений человека и животных.