Радость

Для полного осознания страха перед душевным заболеванием, который присутствует у столь большого количества людей, нам нужно до конца понимать, какую роль играет наша культура в доведении людей до состояния безумия. Мы все живем в условиях гиперактивной культуры, которая перевозбуждает нас и несет в себе избыточные раздражители каждому, кто подвергается ее воздействию. Вокруг нас присутствует слишком много движения, слишком много шумов и звуков, слишком много разных предметов и слишком много грязи. На обложке недавнего номера журнала «Нью-Йорк мэгэзин» был изображен безмерно отчаявшийся и совершенно смятенный человек, который безуспешно старался прикрыть ладонями уши и стонал: «Этот шум доводит меня до безумия». Нам все-таки удается выжить, не становясь при этом безумными в буквальном, медицинском смысле этого слова, но для достижения такого результата приходится умерщвлять в себе все пять чувств, чтобы не слышать шума, не видеть вокруг себя грязи и не воспринимать всеобщего и непрекращающегося суетливого движения. Однако сходная гиперактивность входит на сегодняшний день и в наши дома, напичканные телевизорами и всяческими приспособлениями и оборудованием. В этой культуре человек лишен возможности замедлить темп жизни или побыть в покое и тишине. Указанная гиперактивность подпитывается той же фрустрацией, которая движет действиями гиперактивного ребенка, а именно отсутствием привычки и способности к длительному пребыванию в контакте с глубинной, упрятанной внутри сердцевиной собственного естества, со своей душой или духовностью. Наша культура направляется извне в том смысле, что все мы пытаемся отыскать смысл жизни в сенсорных ощущениях, а не в чувствах, в действиях, а не в бытии, во владении вещами, а не самими собой. Все это — чистое безумие, и оно делает нас безумными, поскольку отсекает от собственных корней, таящихся в природе, от почвы и земли, на которой мы стоим, от реальной действительности.

Но я убежден, что наихудшим элементом в нашей культуре является чрезмерная концентрация на сексуальности и ее разносторонняя эксплуатация. Мы непрерывно подвергаемся воздействию всякого рода сексуальных образов, которые вызывают возбуждение, но одновременно и фрустрацию, поскольку возможность немедленной разрядки отсутствует. Чрезмерное сексуальное стимулирование вынуждает человека отсекать сексуальные чувства, чтобы они не раздавили его или не привели к потере контроля над собой. Но ведь чувства представляют собой жизнь тела, и поэтому невротический индивид, сексуальные чувства которого оказались подавленными, испытывает побуждение к тому, чтобы в поисках возбуждения и приятных чувств как-то проявить себя сексуально. Как правило, подобные проявления принимают форму изнасилований, злоупотребления детьми или порнографии. Читая лекции по вопросам морали и нравственности и проводя соответствующее обучение, мы никогда не сумеем справиться с указанными проблемами, поскольку их истоки находятся в утрате контакта с окружающей природой, а также с нашей собственной подлинной природой — с жизнью нашего тела.

Глава 10. Страх смерти

Каждый пациент сознательно или бессознательно боится потерять контроль со стороны эго и капитулировать перед собственным телом, перед собой, перед жизнью. У этого страха существует два аспекта: одним является страх перед душевной болезнью, другим — страх смерти. В главе 7 мы увидели, что страх перед психическим заболеванием берет свое начало в лежащем ниже порога восприятия подсознательном постижении того факта, что чрезмерные чувства могут подавить и сокрушить эго, результатом чего явится настоящее, неподдельное сумасшествие. Указанное осознание связано с тем, что этому индивиду довелось испытать в детстве, когда он был доведен почти до безумия исходящими от родителей враждебностью, домогательствами, путаницей и двойственными посылами, которым бывает подвержено столь значительное число детей. Аналогично, страх смерти также связан с весьма ранними переживаниями, при которых ребенок ощущает, что стоит перед лицом смерти, что он вполне может умереть. Подобное испытание оказывается настолько шокирующим для незрелого детского организма, что он в ужасе оцепеневает. Смерть не наступает, ребенок приходит в себя и возвращается к обычным делам, но память тела невозможно стереть, хотя в интересах выживания пугающие воспоминания оказываются выдавленными из сознания. Такого рода телесная память сохраняется в форме напряжений, тревоги и страха в тканях и органах тела, особенно в мышечной системе человека, в его мускулатуре.

Рассматривая тело человека, можно оценить масштабы владеющего им страха. Если тело сильно закрепощено и весьма ригидно, то такого человека можно описать как «напуганного до несгибаемости». Это выражение не просто метафора, а совершенно буквальная констатация состояния тела. Если закрепощенность или напряжения в теле сочетаются с отсутствием в нем витальности, жизненной силы, то можно сказать, что данный человек «напуган до смерти». Человек может быть напуган «до потери сознания», что представляет собой шизофреническое состояние. У других индивидов напряжение носит наиболее очевидный характер в области грудной клетки, которая чрезмерно выпячена, указывая на скрывающееся за этим паническое состояние. Большинство людей не ощущают, до какой степени они напуганы, пока им не начинает угрожать утрата любви или потеря безопасности. Однако чуть ниже поверхности страх всегда присутствует и находится наготове, воспрещая таким индивидам капитуляцию перед жизнью и перед собственным телом. Все они — борцы за выживание, шагающие по жизни узенькой тропинкой между чрезмерно большим количеством чувств, которое сопряжено у них со страхом перед душевной болезнью, и слишком малым количеством чувств, связанным со страхом смерти. Я выявил указанный страх смерти у всех пациентов, с которыми мне довелось работать, причем он проявлялся как глубокое бессознательное сопротивление глубокому дыханию и капитуляции перед собственным телом.

Впервые я столкнулся с подобным страхом смерти у одного из участников семинара для лиц, профессионально заинтересованных биоэнергетическим анализом. Это был мужчина в возрасте лет около тридцати пяти. Во время перерыва в занятиях он лежал запрокинувшись на хорошо вам известном биоэнергетическом табурете, а я, проходя мимо по какому-то делу, заметил у него на лице какое-то «смертельное» выражение, по поводу которого немедля подумал, что оно может брать свое начало только во встрече этого человека со смертью, имевшей место в весьма раннем детстве. Когда наши занятия возобновились, я спросил, не готов ли он обсудить сделанное мною наблюдение перед всей аудиторией. Мой слушатель согласился. В сделанном им сообщении упоминалось, что в то время, когда ему было около года, он едва не умер. Как он узнал из рассказов родителей, обстоятельства его болезни были таковы. Он вдруг перестал есть, а последовавшая за этим потеря веса оказалась настолько значительной, что его пришлось поместить в больницу, причем в критическом состоянии. Опрос родителей лечащим врачом выявил, что с рождения его вскармливали грудью, причем мать отняла его от груди непосредственно перед тем, как он заболел. Ему самому ничего не было известно о связи между двумя указанными событиями — изъятием из его рациона грудного молока и фактом тяжелого заболевания, — но я был полностью убежден в том, что лишение контакта с материнской грудью означало в данном случае для младенца лишение контакта со всем его миром и что никакого суррогата, никакого заменителя он не хотел принять. Далеко не каждый малыш, которого отнимают от груди, претерпевает настолько серьезную реакцию, что это может угрожать его жизни, но процедура отлучения от груди и перехода к соске может оказаться для младенца весьма травмирующей, как это хорошо известно многим матерям, кормившим детей собственным молоком. Многое в этих случаях зависит от степени чувствительности родителей к дискомфорту, испытываемому ребенком.

За минувшие годы я узнал от многих пациентов, что в детстве они боялись смерти, боялись, что могут умереть. Эти страхи обычно усиливались по ночам, когда они оставались в одиночестве в своей комнате или кроватке. Припоминаю, что и я сам в отрочестве опасался засыпать, дрожа от страха, что могу умереть во сне. Бодрствующее сознание было моей защитой и гарантией, что я ни в коем случае не умру; таков был мой личный способ сохранения контроля над ситуацией. По какой же причине едва ли не каждый ребенок питает аналогичные мысли? Откуда они берутся? Пережил ли когда-либо я сам болезнь или состояние, которое несло бы прямую угрозу для жизни? Я знаю, что перенес обычные детские болезни, но ведь очень значительная часть воспоминаний о самых ранних годах моей жизни оказалась погребенной и позабытой в результате своего рода подавления, которому подвержены столь многие из нас. И хотя мне доводилось испытывать в те времена и радость, продолжает сидеть во мне и печаль, порождаемая картинами моих самых ранних воспоминаний. Мое детство не было счастливым. И я убежден, что то же самое может сказать о себе большинство людей.

Дети, особенно малыши и грудные младенцы, нуждаются в безусловной, безоговорочной любви, если мы хотим, чтобы из них выросли здоровые взрослые люди. В яслях или иных детских учреждениях у малышей, которых хорошо кормят и содержат в чистоте, но не берут на руки и не играют с ними, может развиться сильнейшая анаклитическая note 8 депрессия, и они могут умереть. Приятный, доставляющий удовольствие физический контакт возбуждает тельце ребенка, стимулируя все его функции, особенно дыхание. Без подобного контакта базисная клеточная и протоплазменная деятельность в виде расширения и сжатия, которая характерна для дыхания, постепенно угнетается, что может привести к смерти. У младенца имеется такой постоянный контакт с матерью во время его пребывания в матке, и если после рождения он не возобновляется, то только что явившийся на свет малыш впадает в шок. Разумеется, не сыщется людей, которые бы верили, что новорожденный может выжить, не получая должной «физической» заботы и ухода, но мы далеко не в полной мере оцениваем, насколько каждый ребенок зависит от любовного единения с личностью матери. Любой разрыв связи с ней или даже угроза подобного разрыва влечет за собой шок для юного организма. Шок оказывает на все основные телесные функции парализующее воздействие, и это может иметь роковые последствия, если шоковое состояние окажется глубоким и затянувшимся. Впрочем, всякий шок представляет собой угрозу для жизненного процесса. Резкий и внезапный громкий звук может привести к тому, что малыш мгновенно впадет в шок. Его тело как бы закоченеет, и он перестанет дышать. Указанная шоковая реакция, иногда называемая рефлексом сильного испуга, наблюдается уже почти сразу же после рождения note 9 . Как только шок проходит, малыш начинает плакать, что приводит к восстановлению дыхания. Разумеется, по мере того как младенец растет, его организм становится сильнее и его уже далеко не так легко ввергнуть в шоковое состояние одним лишь громким звуком. Однако даже взрослых людей можно сильно испугать неожиданным оглушительным ревом, после которого они на мгновение впадают в состояние шока.

Note8

Анаклитический — связанный с выбором объекта либидуальной привязанности на основе сходства с лицами, выполнявшими в раннем детстве защитные или родительские функции. — Прим. перев.

Note9

В отечественной педиатрии указанное явление принято именовать «ларингоспазм» или «предрасположенность к судорожной готовности» и объяснять, в частности, нарушениями калиевого обмена. — Прим. перев.

Всякий раз, когда один из родителей громогласно кричит на маленького ребенка или попросту орет на него во все горло, это обязательно оказывает на тело малыша сильный отрицательный эффект. Можно даже точно сказать, когда именно ребенок в таком случае страдает от наступившего шока, поскольку в этой ситуации сперва его тело окаменевает, а затем он разражается рыданиями. Если на ребенка кричат достаточно часто, он вообще перестанет реагировать, поскольку успевает обучиться адаптации к данной разновидности стресса. Малыш добивается надлежащей нечувствительности, поддерживая в теле состояние закрепощенности или напряжения. Его теперь невозможно шокировать сильнее, поскольку он и так пребывает в состоянии перманентного шока, которое мы можем довольно легко распознать, потому что его дыхание перестает быть свободным и легким. В данном случае шок наступает не просто из-за пронзительного крика, а из-за угрозы, которую он несет для любовного единения ребенка с матерью. Точно такие же последствия может иметь ее гневный или враждебный взгляд, холодная манера обращения или заявление типа «мамочка тебя больше не любит». Физически наказывая ребенка шлепками, ударами или подзатыльниками, мы травмируем и шокируем его организм, поскольку эго малыша еще не развилось до такой степени, когда он в состоянии понять, что телесное наказание со стороны одного из родителей еще не означает окончательной гибели любви. Ребенок в результате реагирует на подобное родительское действие так, как если бы оно несло в себе угрозу для его жизни. Количество шоковых потрясений, которые приходится испытавать в условиях нашей культуры среднему ребенку, велико, и в отдельных случаях дети ломаются под воздействием деструктивного отношения со стороны своих собственных родителей.

Некоторые родители прямо-таки переполнены ненавистью к собственному чаду, однако большинство попеременно переходят от любви к враждебности и обратно. За вспышкой гнева почти наверняка последует какое-либо изъявление любви, которое заново убеждает ребенка в добром к нему отношении и восстанавливает в нем надежду, что его любовному союзу с родителем ничто не угрожает. По мере того как такому ребенку удается выжить и подрасти, он будет делать все необходимое для того, чтобы сохранить указанный союз или, точнее, связь с родителем, даже если для этого потребуется отказаться от собственного Я. Однако связь, основывающаяся на подчинении, никогда не является надежной, поскольку ребенок будет пытаться взбунтоваться, а родитель будет держать наготове угрозу разрыва. Никакой родитель не доверяет безропотно подчиняющемуся ребенку полностью, поскольку и мать, и отец знают — в том числе и по собственному опыту, — что за кулисами подчинения прячется ненависть. Да и ребенок ведает в недрах своего естества, что его ненавидят. С точки зрения ребенка, выживание требует отрицания подобной реальности — отрицания факта наличия угрозы для его жизни, страха смерти и собственного чувства уязвимости. Выживание требует также от ребенка предпринимать всяческие усилия для поддержания жизненно необходимой ему связи с родителем. Все это превращается в большую битву, которую данный индивид — будь то ребенок или уже взрослый человек — обречен вести на протяжении всей своей жизни, поскольку подобная модель поведения теперь становится структурно встроенной в его личность и в его тело, превращаясь тем самым в привычную жизненную установку.

В такой ситуации единственным, что мы действительно видим структурно встроенным в тело, является состояние шока, которое проявляется в воспрещении полноценного дыхания. Снаружи данный индивид вовсе не кажется находящимся в шоке. Для большинства наблюдателей он будет выглядеть функционирующим вполне нормально. Его дыхание кажется регулярным и осуществляемым без затруднений. Однако все это обстоит так лишь потому, что и его дыхание, и сама жизнь носят весьма неглубокий, поверхностный характер. Состояние шока наличествует на более глубинном уровне, выражаясь в задавленном бессознательном, в утрате страстности, в страхе перед капитуляцией, а также в напряженности и закрепощенности тела.

Капитуляция перед собственным телом означает на самом деле не более чем позволение телу дышать полностью и свободно. Страх перед капитуляцией связан с задержкой дыхания. Человек может заблокировать свободный дыхательный процесс, ограничивая либо вдыхание, либо выдыхание; в первом случае он препятствует проникновению воздуха в легкие, во втором — не дает ему полностью выйти оттуда. При этом в обеих ситуациях ограничивается количество кислорода, поглощаемого и потребляемого организмом, что ведет к ослаблению метаболизма, снижению энергетики тела и увяданию чувств. Стремление ограничивать вдыхание порой обнаруживается у шизофренических или шизоидных личностей, где оно сочетается с основополагающим чувством ужаса, последствием которого является паралич любой деятельности организма. В противоположность этому невротические личности испытывают затруднения с тем, чтобы дать воздуху возможность полностью выйти. Страх, которым блокируется полное выдыхание, — это в данном случае паника, отличающаяся от ужаса тем, что человек, впавший в паническое состояние, стремится побыстрее убежать от грозящей опасности, в то время как в случае ужаса он застывает на месте, словно глыба льда. В двух отмеченных вариантах страха оценка опасности сугубо различна. При ужасе опасность воспринимается как подавляющая и неотразимая угроза самому существованию индивида, а вот при панике опасность видится лишь как потенциальная, вероятная угроза существованию. У маленького ребенка паника чаще всего является результатом потери связи с матерью или отцом. Таким образом, малыш или ребенок постарше, оказавшийся разлученным с матерью толпой прохожих или оставленный ею на попечение постороннего человека, станет паниковать, пронзительно визжать или громко плакать в попытке восстановить прежний «образ жизни», который составляет для него фундамент безопасности. Когда связь с матерью восстановится, ребенок станет стараться сохранить ощущение того, что его жизнь безопасна и прекрасна. Он будет также пытаться сохранить доставшийся ему воздух, иными словами, будет держать свою грудь раздутой. Такая поза, которая допускает лишь мелкое, поверхностное дыхание, подавляет ощущение паники, давая ребенку ложное ощущение безопасности, — оно берет свое начало в способности сохранить, задержать, удержаться. При невротической структуре характера имеющийся страх подавляется, и индивид, вообще говоря, не осознает подлинной степени своего страха. Для шизоидной структуры характера попытка подавления страха менее эффективна по причине слабости эго, и такой человек зачастую осознает собственный страх. Однако у обоих типов характера испытываемый страх манифестируется в теле — в шизоидном теле он проявляется стиснутой, сдавленной грудью, а в невротическом, напротив, раздутой, как бы разбухшей грудной клеткой. При этом в первом случае грудная клетка является мягкой, в то время как во втором — жесткой.