Радуга над Теокалли

– Через пятнадцать дней мешики явятся за выкупом, – закончила Уичаа.

– Много ли они хотят, моя госпожа? – Иш-Чель попыталась придать голосу и тону глубокое почтение. Её не смутил злой взгляд свекрови, полученный в ответ.

– Ровно столько, чтобы сделать рабами. Весь урожай этого года, драгоценности, золото… Боюсь, даже если заплатим выкуп, мешики все равно превратят нас в тлаймати! – Уичаа с трудом подавляла негодование, поглядывая на слабовольного супруга.

– Неизвестно что они сделают с нашей семьёй… – подал голос Копан.

– Нужно готовиться к войне и встретить их с оружием! – Кинич-Ахава с первой минуты решил, что никому не позволит быть хозяином в Коацаоке.

Это его земля, его город!

Уичаа с гордостью и одновременно с грустью взглянула на сына – её видения начали сбываться: наследник не допустит унизительного примирения с мешиками.

Копан молчал, а Кинич-Ахава не понимал отца, его пассивного безразличия к происходящему.

– Мы не будем сидеть и просто ждать!

– Мы можем уплатить выкуп, Кинич-Ахава? В городе много богатых людей, сомневаюсь, что при мешиках жить им будет лучше. Они просто обязаны внести свою долю – Коацаок и их город, не стоит прятать драгоценности, – тихо предложила Иш-Чель.

Кинич-Ахава с благодарностью кивнул головой. Он принял поддержку жены.

– Богатые люди будут богатыми и при мешиках, если им удастся сохранить своё добро. А чем сильнее сопротивление жителей, тем страшнее будет борьба за Коацаок и ужаснее воины, которые войдут в него… – высказался Копан. В его груди опять проснулись пчелы и безжалостно укололи сердце. Незаметно правитель коснулся больного места и потёр его, пытаясь угомонить насекомых. С прибытием сына силы духа не прибавилось, даже, наоборот, халач-виник окончательно растерялся. В глубине души правитель не хотел войны. Он бы приложил все силы, чтобы откупиться, но нежелал расстаться с богатством семьи. Это противоречие и подтачивало его изнутри. Ко всему, неотступно преследовали предсказания, увиденные с помощью Уичаа. Он упрямо оттолкнул их, поверив своим жрецам, и, вот теперь надвигается крах – разве можно противиться воле всесильных духов? Сопротивление бесполезно – ведь тайные силы показали ему, что Коацаок будет погребён, но как же спасти имущество, власть, жизнь, наконец?!

– Мы должны действовать! Зачем рассуждать, какими будут ацтеки, когда войдут в город? Мы сделаем все, чтобы этого не допустить! – Кинич-Ахава не понимал отца.

В чём же дело, почему халач-виник ничего не предпринимает? Ведь он всегда был хорошим воином и мудрым правителем. Что это за разочарованный человек, который даже не пытается скрыть панику? И – что делать?

Попытаться, прикрываясь именем халач-виника, подготовить город к обороне, взять власть в свои руки… однако не будет ли это изменой? А если от этого зависит будущее жителей? Если правителя поразила какая-то неведомая болезнь, посланная духами, может ли он, его сын и наследник, бездействовать? Но тогда на него ложится ответственность за жизни граждан.

Кинич-Ахава решил отбросить сомнения.

– Если мы не откупимся… – попыталась вставить Уичаа, но сын, находясь во власти осенившей его идеи, перебилмать.

– Мы должны выиграть время – это поможет нам отстоять город. Дадим мешикам выкуп, поторгуемся, попытаемся уменьшить его, а там подойдут братья Кокомо. Связанные узами родства, они обязаны прийти на помощь!

– Ты забываешь, что на все воля богов, сын мой, они должны подтвердить твоё предложение. А мы бессильны перед их решением… – развёл руками Копан.

Кинич-Ахава посмотрел на отца и увидел лишь смирение и страх. Страх в глазах правителя?! Больше у наследника не было сомнений. Да, именно на нём лежит вся ответственность за государство!

– Я готов испросить волю богов, выступить перед советом старейших и убедить их! Но я не собираюсь сидеть и ждать мешиков! Я буду готовить город к войне!

Кинич-Ахава резко повернулся спиной к родителям и кивком головы приказал Иш-Чель идти за ним. Он понял, что отец не будет предпринимать никаких действий, а мать настроена враждебно к невестке и также не может ничего предложить.

"Отец болен, его рассудок помутился, мой долг – взять правление на себя и защитить город! А моя мать? Что случилось с нею? Неужели ненависть затмила разум?"

Кинич-Ахава быстрым шагом преодолел анфиладу комнат и оказался в своих покоях. Супруги молчали, пока слуги помогали им принять омовение после дороги.

Иш-Чель все время с интересом оглядывала комнату, где теперь предстояло жить. Стены комнаты украшали шкуры животных. Висели маски богов и богинь, кое-где поблёскивали ножи и стояли копья. Комната была очень мужской, строгой, без излишеств. Единственным предметом с изящными линиями оказалась жаровня для обогрева в холодные ночи.

Когда супруги, наконец, остались одни, Иш-Чель решила прервать задумчивость мужа:

– Если Ицамна скажет, что Коацаок должен подчиниться мешикам, подчинишься?

– Ицамна скажет то, что угодно верховному жрецу, а он принимает приношения от семьи халач-виника…

– Муж мой, ты прав в желании обратиться за помощью к моим братьям и отцу – они пришлют нам воинов. Мы будем готовить выкуп, оттягивать время…

– Такое предложение может не понравиться многим горожанам.

– Но, Кинич-Ахава, ведь твой отец – халач-виник Коацаока, а ты – его сын. Мы все из рода Кокомо! Очень жаль, что дядя в таком состоянии, иначе ему самому пришла бы в голову такая мысль! Если ты не хочешь говорить об этом с народом, то позволь мне? Никого не удивит, что дочь Кокомо желает обратиться к родным за помощью.

– Я не могу тебе запретить выступить, но послание должны одобрить и поддержать знатные граждане и жрецы.

– Завтра я обращусь к народу. Не думаю, что моё предложение вызовет недовольство.

– Делай, как считаешь нужным. Я не против твоей помощи… Хочу поговорить с матерью. Она должна мне объяснить, что случилось с отцом! – Кинич-Ахава подошёл к висевшему на стене мешочку и достал из него разноцветные нити для узелкового письма. Он устроился на ложе и поманил жену к себе, взял в руки основу и протянул её Иш-Чель. Та присела и сосредоточенно принялась составлять послание, сплетая и завязывая узелки.

– Я хочу попросить тебя обратиться к богине. Может быть, она сможет приоткрыть тайну? Что, в конце концов, тут происходит? – улыбнулся жене Кинич-Ахава. Какие-то смутные сомнения ещё остались у него, и, зная возможности Иш-Чель, доверяя ей, он лишь хотел их рассеять.

– Я пыталась, но после пропажи жертвенной девушки, у меня ничего не получается… Странно: я всегда могла в любое время уйти туда… и вот теперь не могу этого сделать… не пускает… Возможно, я утратила дар, став твоей женой…

– А что ты тогда увидела?

– Мой мир изменился, от него ничего не осталось, исчез покой… и цвета, они перестали сиять! Я даже боюсь, что, когда снова туда попаду, не увижу той красоты! – в светлых глазах Иш-Чель заблестели слезы, Кинич-Ахава обнял её и приободрил:

– Твой мир предупредил тебя, что над нашим будущим нависла угроза, видишь, мне нужно готовиться к войне. Но когда все закончится, снова будут сиять краски!..

Молодожёны не заметили, что за ними наблюдают из потайного окошка, которое представляло собой маску бога – покровителя семейного очага.