Радуга тяготения
Шрифт:
Она худа, чуть неловка, очень юна. В глазах — ни намека на гниение: она будто всю Войну провела под крышей, в безопасности, безмятежная, играла с лесными зверюшками где-то в тылу. Песня, признается она со вздохом, — это так, пустые мечтания.
— Его нет — значит, его нет. Когда ты зашел, я уж подумала, это Чичерин.
— He-а. Ищейка репортерствующая, и все. Ни ракет, ни гаремов.
— Это комбинация, — поясняет она. — Тут все так бестолково. Комбинации полезны. Сам увидишь. — И он увидит — увидит тысячи комбинаций ради тепла, любви, пищи, простых переездов по дорогам, рельсам и каналам. Даже «G-5», что живет своей мечтою ныне быть единственным правительством в Германии, —
Глупость начинается тотчас по опадании, занимательные вопросы, например: какое словечко потребовалось, чтоб к Лихе не подходил никто, кроме меня? Или: может, я ей чем-то напоминаю Чичерина, и если да — чем же?А вот интересно, где Чичерин сейчас? Ленитроп задремывает, а пробужден ее губами, пальцами, росистыми ногами, что скользят по его ногам. На их кусок неба вспрыгивает солнце, его затмевает грудь, оно отражается в ее детских глазах… потом тучи, дождь, Лиха натягивает зеленый брезент с кистями — сама нашила — вместо полога… дождь льется по кистям, холодный и шумный. Ночь. Лиха кормит Ленитропа вареной капустой с фамильной ложки, на ложке герб. Они выпивают еще вина. Тени — точно размытая ярь-медянка. Дождь перестал. Где-то ребятишки пинают пустую бензиновую канистру по булыжной мостовой.
С неба что-то хлопает крыльями: когти скрежещут снаружи по брезенту.
— Это что? — полупроснулся, а она опять утащила все одеяло, ну Лиха…
— Моя сова, — грит Лиха. — Вернер. Либхен, в верхнем ящике шифоньера батончик — покорми Вернера, будь добр.
Либхен, аж три раза. Шатаясь, Ленитроп выбирается из постели — впервые за день на ногах, — вышелушивает «Малыша Рута» из обертки, откашливается, решает не спрашивать, откуда взяла батончик, потому что знает и так, и закидывает конфету на брезент этому Вернеру. Вскоре, лежа рядышком, они слышат, как хрустят орехи и щелкает клюв.
— Батончики, — брюзжит Ленитроп. — Чего это он? Ему охотиться положено, ловить живых мышей и все такое. Ты его в ручного совика превратила.
— Ты и сам довольно ленив. — Детские пальчики ползут по его ребрам.
— Ага — небось — перестань — небось этому твоему Чичеринуне нужно сову кормить.
Пыл поугас: рука замирает, где была.
— Чичерина он любит. Никогда не прилетает кормиться, если Чичерина нет.
Ленитропов черед замереть. Точнее, заледенеть.
— Э… но… ты что хочешь сказать, Чичерин… э…
— Должен был прийти, — со вздохом.
— А. Когда?
— Утром. Опоздал. Бывает.
Ленитроп вылетает из постели, взамен стояка лежак, один носок на ноге, другой в зубах, голову в рукав майки, «молнию» на штанах заело, вопит блядь.
— Мой доблестный англичанин, — тянет она.
— Ты почему раньше не сказала, а?
— Ой, возвращайся. Ночь на дворе, он где-нибудь с бабой. Он не может спать один.
— Надеюсь, ты сможешь.
—
Тш-ш. Иди сюда. Нельзя же босиком. Я тебе дам его старые сапоги и расскажу все его секреты.— Секрета? — Берегись, Ленитроп. — За каким рожном мне сдались…
— Ты не военный корреспондент.
— Почему мне все это твердят? Никто не верит. Военный корреспондент я, кто ж еще? — Тыча ей в нос нарукавной повязкой. — Читать умеешь? Написано: «Военкор». У меня даже усы есть, видала? Прям как у этого Эрнеста Хемингуэя.
— А. Стало быть, ты, наверно, не ищешь Ракету Номер 00000. Это я глупость сморозила. Извини.
Ох батюшки, отсюда-тоя выберусь? грит себе Ленитроп. Баба меня раскручивает, типичный «барсук» — что я, «барсуков» не встречал? Кому еще занадобится единственная из 6000 ракет, на которой устройство из «Ими-колекса G»?
— И «Шварцгерэт» тебе тоже нафиг не сдался, — продолжает она. Она продолжает.
— Чего?
— Он еще называется «S-Ger"at».
Смежный высший агрегат, Ленитроп, вспомнил? Вернер ухает на пологе. Как пить дать — этому Чичерину сигналы подает.
Параноики — параноики (Паремия 5) не потому, что параноики, а потому, что раз за разом нарочно загибают себя, идиота ебаные, в позу параноика.
— И откуда бы это, — тщательно вскрывая свежую бутылку «Нордхойзер Шаттензафт», поппп,из последних сил изображает Кэри Гранта, хотя в кишках гулко и туго, учтиво наполняет бокалы, один вручает ей, — столь, очаровательной, юной, барышне, что-то знать, о ракетных, жисть-тянках?
— Я читаю почту Вацлава. — Как будто глупый вопрос — да и впрямь глупый.
— Зря ты так болтаешь черт знает с кем. Узнает Чичерин — прибьет тебя.
— Ты мне нравишься. Интриговать нравится. Играть нравится.
— По-моему, тебе нравится усложнять людям жизнь.
— Ну и пожалуйста. — И давай нижнюю губу выпячивать.
— Ладно, ладно, рассказывай. Но я не уверен, что «Гардиан» заинтересуется. У меня, понимаешь ли, редакторы довольно-таки зануды.
Гусиная кожа стягивает ее голые грудки.
— Я как-то раз позировала для ракетной эмблемы. Может, видал. Красивая ведьмочка верхом на A4. Устаревшая метла на плече. Я была Королевой Красоты в 3 /Art. Abt. (mot) 485 [157] .
— И ты правда ведьма?
— По-моему, склонности у меня есть. На Брокене уже бывал?
— Да я только в город приехал.
— Я там бывала каждую Вальпургиеву ночь с первых месячных. Отведу тебя, если хочешь.
157
3 /Artillerie-Abteilung (motorisiert) 485 (нем.) — 3-й моторизованный дивизион 485-й артиллерийской дивизии.
— Расскажи про этот — ну, «Шварцгерэт».
— Тебе же вроде неинтересно?
— Откуда мне знать, интересно или нет, если я даже не знаю, чтомне должно или не должно быть интересно?
— Ты, наверное, и впрямь корреспондент. Словами ничего так жонглируешь.
Чичерин с ревом врывается через окно, его наган в кулаке плюется огнем. Чичерин приземляется на парашюте и укладывает Ленитропа одним приемом дзюдо. Чичерин въезжает прямо в комнату на танке «Иосиф Сталин» и разносит Ленитропа 76-миллиметровым снарядом. Спасибо, что задержала его, либхен, он шпион, ну, пока-пока, смотаюсь в Пенемюнде к роскошной польке с сиськами, что как ванильное мороженое, попозже загляну.