Радуга в твоих ладонях

Именно на Регину Ольга и не рассердилась. Та сказала то, что думала, не стала врать и выпутываться, как остальные, не стала участливо выпытывать подробности разрыва с Костей, чтобы потом посплетничать.

Ольга вышла из автомата, уже не чувствуя пальцев на ногах от холода. Ветер швырнул в лицо пригоршню колючего снега, в душу Ольги стало заползать такое же холодное отчаяние. Казалось, даже природа не понимает ее.

Ольга посмотрела в сторону павильонов «Мосфильма». Там горели огни, было тепло, шли какие-нибудь ночные съемки…

«Твой дом теперь там», — всплыла в мозгу фраза мужа.

«Пойти, что ли, туда? Прийти и сказать: мне негде ночевать, приютите бедную актрису, иначе она замерзнет на улице», — мрачно пошутила Ольга.

Из ворот выехала машина. Ольга сошла на обочину, пропуская ее, и, когда машина была совсем близко, она узнала белую «Волгу» Кондратенко. Она даже встретилась с ним глазами, когда он поравнялся с ней, и он, конечно, узнал ее, потому что вдруг отвернулся и прибавил скорость. Ольге стало еще хуже и еще холоднее. Она медленно шла по дороге. То ли от холода, мешающего думать, то ли оттого, что ей действительно некуда было пойти, в голову не приходила ни одна умная мысль. Когда сзади послышался шум приближающейся машины, она не отошла в сторону, не отскочила даже тогда, когда услышала сигнал, и свет фар, находящихся близко, отбросил на усыпанную снегом дорогу ее длинную темную тень.

«Пусть задавит, все равно», — подумала она.

Машина с визгом затормозила за спиной у Ольги.

— Какого дьявола! Жить надоело? — резко схватив ее за руку и поворачивая к себе, заорал водитель.

— Надоело… — едва выговорила Ольга, замерзшие губы отказывались ей повиноваться.

— Преображенская? Оля? Ты что тут? — Ольга узнала в водителе своего партнера по пробам.

— Актер Белов, — пробормотала она, силясь улыбнуться.

— Между прочим, Саша, — проворчал он, стряхивая снег, облепивший Ольгины распущенные волосы. — Срочно садись в машину, актриса Преображенская, ты же замерзла как сосулька.

Оля села в его «Жигули» — такие устаревшие модели она привыкла не замечать, ее муж и друзья на таких не ездили.

— Куда поедем? — спросил Белов.

У Ольги от тепла мучительно заболели кончики пальцев, ушей.

— Некуда, — сказала она.

— Прямо мелодрама для «Мосфильма», — засмеялся он. — Но если некуда — значит, ко мне.

— Мне все равно, — призналась Ольга.

— Зато мне не все равно, — усмехнулся он.

— А у вас большая квартира? — спросила Ольга. — Я вас не стесню?

— Места хватит, — отрезал он. — Ну, рассказывай, моя несостоявшаяся убийца, что стряслось? Кондратенко другую на роль берет? Ты и решила красиво замерзнуть в честь этого? Самосожжение, знаешь, и красивее, и теплее. Если бы все актеры так поступали, сплошные факелы вдоль дорог полыхали бы…

Ольга отогревалась по дороге, сжавшись в комочек, и ей ничего не хотелось рассказывать, ее клонило в сон.

— Приехали, выгружайся, актриса Преображенская. — Александру, видимо, очень понравилось такое обращение.

Квартира оказалась двухкомнатной, Белов жил в ней с женой, тещей и двумя детьми.

— Клава, это девушка не моя любовница, но она у нас переночует, — сказал он своей жене, полной женщине с круглым добрым лицом.

— У тебя, Сашенька, и не может быть такой любовницы, — засмеялась жена. — Ты стар, глуп и беден и никому не нужен, кроме нас.

В коридор из комнаты выглядывали две девочки-близняшки лет десяти, похожие на мать. Они с восхищением разглядывали гостью.

— Клавочка, ты напои гостью чаем и попробуй узнать, что с ней случилось, у женщин это как-то лучше получается, а я смертельно устал после работы. И ты не бойся ее, она не принцесса, она актриса, по твоим меркам, еще бОльшая неудачница, чем я. — Он ушел в комнату, где Ольга услышала знакомый позывной американского телесериала.

Клава суетилась, разыскивая малиновое варенье, ставя кипятиться чайник, моя для шикарной гостьи, никак не вписывающейся в интерьер их старенькой кухни, чашку и блюдце из сервиза. Потом на кухне появилась восьмидесятилетняя старушка, тоже похожая на Клаву. Она спорила с дочерью, чем лучше напоить Ольгу — чаем с малиной или с медом. Ольга, привыкшая к чайнику «Тефаль», закипающему моментально, никак не могла дождаться горячего чаю, пусть даже без всего. Но ей было хорошо в этом доме. Он напоминал ей детство. Такая же атмосфера была в доме у Вики, такая же добрая, заботливая мать, бабушка. Не может быть, чтобы две девочки выросли такими же, как Вика… Потом Ольга пила чай, и с одного конца стола ей все пододвигала вазочку с вареньем Клава, а с другого — розетку с медом бабушка Таня. Чтобы не обидеть обеих, Ольга ела то из вазочки, то из розетки, а они торопились подлить ей еще чаю из обычного старенького чайника с полустертым цветком.

— А мне казалось, такие известные актеры, как ваш муж, должны жить как-то особенно, — говорила Ольга Клаве.

— Сейчас особенно живут только те, кто занимается этой, как ее… — баба Таня забыла трудное слово.

— Коммерцией, — подсказала Клава. — Ему предлагали сняться в новых коммерческих фильмах, он отказывается, говорит, я не предам настоящее искусство. А за настоящее сейчас платят? Его и не снимают почти…

Ольга не представляла себе, как можно разместиться на ночь вшестером в двух комнатах. Но, оказалось, можно, и она даже была одна — на кухне стоял маленький диванчик. Ольга не ожидала, что она уснет — так рычал старенький холодильник, возмущенный тем, что его не отправляют на пенсию. Но волнения на морозе вылились в крепкий сон, и проснулась Ольга лишь оттого, что на кухню утром пришла Клава — приготовить детям, собирающимся в школу, завтрак.

— Ты спи, спи еще, — уложила она обратно вскочившую Ольгу. — Я девчонок в комнате покормлю, а Саша по утрам не завтракает, он часов в двенадцать заскочит, тогда и поест.

Ольга прожила у Беловых три дня, пока продавала Регине свою шубу. Заартачился Сергей, который сказал, что у него таких денег на руках нет, все вложены в дело. Но Регина уверяла, что деньги у него есть, просто он из мужской солидарности помогает Косте.

— Я его раскручу, — обещала Регина и раскрутила, правда, даже не на две трети цены, а на половину. Но Ольга была рада и этой сумме. Она накупила подарков Клаве, бабе Тане, двум близнецам, имен которых так и не запомнила, потому что дома их называли общим именем «близнецы», и сняла комнату в трехкомнатной коммунальной квартире на три месяца, надеясь за это время заработать денег и снять отдельную квартиру.

У нее еще оставались деньги, и Клава с девчонками повели ее на дешевый Петровско-Разумовский рынок.

Ольге и в молодости не приходилось бывать на дорогих «толкучках», не ходила она по рынкам и когда вышла замуж — одежду покупали или за границей, или в бутиках. И она впервые толкалась в старом Клавином пуховике, удивляясь, как можно что-то выбрать, если к прилавку и пробиться невозможно. Но глаз Клавы как-то выхватывал из массы продаваемых вещей нужные, и она расталкивала людей грудью, а девчонки, как винтики, проскальзывали туда же, а потом тащили Ольгу.

— Вот шапка теплая, ангорка с шерстью, — сказала Клава, и продавец, у которого на прилавке лежала гора таких шапок, протягивал Клаве зеркало и говорил:

— Для вас десять тысяч скину, если купите. Всем за шестьдесят продаю, а вам за пятьдесят.

— За сорок берем, — веско сказала Клава, стаскивая с Ольги капюшон и напяливая на нее шапку.

Потом Клава выбрала для Ольги недорогую куртку-пальто из плащевки, утепленную тремя слоями синтепона, с машины купили сапоги фирмы «Ле Монти», не очень изящные, из искусственной кожи, зато внутри выложенные толстым слоем натурального меха.