Рафаэль

До избрания на высочайший пост понтифика кардинал Джулиано делла Ровере считался покровителем римской церкви Сан-Пьетро ин Винколи, где при нём были откопаны на холме статуя Аполлона и несколько других античных изваяний. По его распоряжению Браманте построил крытый проход из Апостольского дворца к Бельведеру, куда и было помещено найденное изваяние. Позднее здесь будет установлена скульптурная композиция Лаокоон и другие античные скульптуры. Юлий был влюблён в бельведерского Аполлона и часто заходил туда полюбоваться изваянием, что послужило поводом для появления в городе похабных стишков, высмеивающих пристрастие папы к обнажённой натуре. Римских острословов хлебом не корми — дай позубоскалить невзирая на лица, пораспевать похабщину на площадях или в трактирах под треньканье мандолины. Приведём один из таких стишков, звучащий более-менее пристойно:

Нет, Аполлон, не знаешь ты, Как фаллос твой волнует папу И как любитель наготы Пред ним готов пасть ниц, сняв шляпу. [46]

Юлий II вошёл в историю не только как папа-воин с его честолюбивыми представлениями о собственной исторической миссии спасителя Италии, но и как тонкий ценитель и покровитель искусства. Во имя былого величия Рима он немало сделал для украшения города и укрепления роли Ватикана в христианском мире. Эта была противоречивая фигура, наделённая острым умом, железной волей и вспыльчивым характером, усмирить который могла только его сестра мудрая мона Лукина. Папа ласково принял Рафаэля и разрешил «любезному сыну» присутствовать на заутрене в своей частной молельне, расписанной когда-то Беато Анджелико, специально приглашённым в Рим папой Николаем V.

46

Niccoli Ottavia. Rinascimento anticlericale. Laterza, Bari-Roma, 2005, p. 83.

— Такой чести удостаиваются только избранные, — пояснил Браманте, возвращаясь с Рафаэлем после аудиенции у папы. — Подумайте, мой друг, о портрете Его Святейшества. Сейчас самое время проявить себя с лучшей стороны.

Оказывая на первых порах содействие Рафаэлю, он явно недооценивал способности своего подопечного, который отлично разбирался в тонкостях дворцовой жизни и многое воспринял от друга Кастильоне, опытного царедворца. Советы Браманте часто были излишни и назойливы, а приносимые им как сорока на хвосте сплетни не всегда были приятны Рафаэлю, особенно когда они затрагивали Микеланджело. Он не видел творение Браманте в Милане и не мог пока судить о его подлинном таланте, а вот в Риме стал свидетелем того, как по приказу пользующегося полным доверием папы неугомонного архитектора рушились и корёжились многие античные сооружения, из-за чего сердце обливалось кровью. Расчищая места для будущих построек, Браманте любил повторять, что «дворцы должны расти из-под земли». Против его разрушительной политики и выступал со свойственной ему резкостью Микеланджело, чего Браманте не мог ему простить.

При содействии родственника и покровителя Рафаэлю удалось однажды тайком побывать в Сикстинской капелле в отсутствие мастера, который близко туда никого не подпускал. Но у Браманте, построившего там по указанию папы леса для росписи свода, от которых Микеланджело решительно отказался и возвёл свои, сохранился запасной ключ от капеллы. Он рассказал Рафаэлю, что недавно сопровождал папу, пожелавшего лично удостовериться, как идут дела. Несмотря на возраст, тот поднялся на леса, дабы ближе разглядеть написанное. Увидев, что росписи занимают чуть больше половины громадного свода, папа спросил, сколько времени ещё потребуется для завершения работы. Микеланджело уклончиво ответил, что на это могут уйти года два, если не больше. Папу такой ответ не устроил, и он приказал ускорить работы, наняв побольше помощников, как это обычно принято у других мастеров. Микеланджело вспылил, заявив, что он не желает уподобляться «другим», из-за чего чуть не получил удар посохом разгневанного папы. Такие стычки между папой и художником были нередки.

— Мой друг, я тут у двери покараулю, — предупредил Браманте. — Не ровён час вернётся хозяин — шума тогда не оберёшься. Особо там не задерживайтесь.

По примеру дотошного Юлия Рафаэль тоже взобрался на леса и смог близко разглядеть центральную сцену «Сотворение Адама». Ничего подобного фресковая живопись ещё не знала. Нелегко будет помериться силами с Микеланджело в Риме, чего так и не удалось сделать во Флоренции. Увиденное украдкой на плафоне Сикстинской капеллы произвело на Рафаэля ошеломляющее впечатление и многое изменило в его прежних взглядах на живопись и даже на время заставило забыть об уроках, преподнесённых ему Леонардо с его загадочным сфумато.

Но о проделке Браманте и визите Рафаэля стало всё же известно Микеланджело. Разозлившись, он заявил, что выставит пост швейцарских гвардейцев у входа в капеллу, дабы туда было неповадно «совать нос охотникам за чужими идеями». Он долго не мог успокоиться, видя, как молодой соперник набирает силу, пользуясь добрым расположением к нему и поддержкой папы. Начавшаяся холодная война продолжилась и после смерти Рафаэля. Так, в одном из писем от 1542 года Микеланджело утверждал: «Все разногласия, возникшие между папой Юлием и мной, были вызваны завистью Браманте и Рафаэля из Урбино; это и было причиной отказа (папы) от прижизненного возведения гробницы… Рафаэль всем достигнутым в искусстве обязан мне».

Как-то на одном из литературных вечеров Рафаэль познакомился с известным римским врачом Паоло Джовио, услугами которого пользовался весь папский двор. Речь зашла о склонности Микеланджело к поэзии, которую он держал в тайне, показывая «пробу пера», как он называл свои стихи, только близким друзьям. Вскоре новый приятель познакомил Рафаэля с ходившим в городе переписанным от руки шутливым сонетом Микеланджело, адресованным литератору Джованни из Пистойи. В нём автор сетует на невыносимые муки во время работы в лежачем положении на лесах под потолком Сикстинской капеллы, когда немеют члены, а краска брызжет в лицо и разъедает глаза. Сонет заканчивается кодой из двух дополнительных терцин:

Быть скрюченным негоже. Как цель разить, коль кругом голова? Не ко двору я здесь — молва права, И живопись мертва. Тлетворен дух для фресок в Ватикане. Спаси от злопыхателей, Джованни! [47]

Какой же силой духа надо обладать, чтобы дать такую уничижительную оценку своему великому творению! Что бы там ни говорили при дворе и в художественных салонах о «безумце» Микеланджело, его несносном характере и как бы ни охаивал его завистливый Браманте, он оставался непререкаемым авторитетом для Рафаэля. Кстати, о Браманте, Рафаэлю удалось воспользоваться одним из его советов. Предварительно переговорив с моной Лукиной, он набрался смелости и после очередной заутрени обратился к папе с предложением написать его портрет. Юлий был на редкость в добром расположении духа и согласился позировать, но чуть позже, когда спадёт жара.

47

Микеланджело Буонарроти. Указ. соч. Сонет 5.

Путь к славе был расчищен, и уже 13 января 1509 года в платёжном регистре ватиканской канцелярии фигурирует одно лишь имя Рафаэля сына Джованни Санти, получившего в качестве аванса 100 дукатов за росписи в Апостольском дворце — сумма по тем временам немалая. События приняли стремительный оборот, и Рафаэлю пришлось переехать в более достойное жилище неподалёку от Ватикана, где можно было разместить мастерскую и принимать нужных ему персон. Рядом Браманте строил для себя дворец, не считаясь с затратами, а пока занятый день-деньской возведением величественного собора во славу христианства великий зодчий временно ютился в одном из служебных помещений пустого дворца Бельведер как ночной сторож, дабы быть готовым в любую минуту предстать перед папой. Юлий II явно торопился и ежедневно требовал отчёт о проделанном.

Браманте как-то разоткровенничался с Рафаэлем, пригласив его на огонёк в свою каморку. После пары бокалов вина он взял в руки лютню, а играл он на ней отменно. Но сделав несколько аккордов, он вдруг загрустил, сказав:

— Как же мне опостылела вся эта неустроенность! Так хочется зажить настоящей жизнью в собственном дворце и утереть нос чванливым аристократам. Немало пришлось от них натерпеться, прежде чем я сумел завоевать доверие папы.

Захмелев слегка, он похвастался недавно полученной высокооплачиваемой должностью хранителя папской печати, которой гордился не менее, чем званием главного архитектора строящегося собора Святого Петра.

— Вы не можете себе даже представить, мой друг, какого труда мне стоило одолеть флорентийскую клику во главе с Сангалло и Сансовино, за которых горой стоял Микеланджело, — признался он. — Нелегко было убедить Юлия отказаться от их услуг и остановить свой выбор на моём проекте.

Нельзя было не посочувствовать Браманте, которому в его шестьдесят четыре года приходилось объезжать с утра до вечера строительные площадки, спорить с подрядчиками и ругаться с жуликоватыми поставщиками некачественных материалов, а после трудового дня не знать покоя и быть постоянно начеку, коротая время в одиночестве в неустроенном временном жилище.