Ракеты и подснежники

У него был решительный и воинственный вид. Я согласился: идти так идти. Однако толком не представлял, о чем говорить с Буланкиным.

– - Ну, до вечера, -- сказал Пономарев.
– - У меня схема подстройки клистрона забарахлила. Два часа настраиваю. Не хватает в такую минуту тревоги!

Он повернулся, зашагал через деревянные желоба с кабелями, легко вскочил на перекладину лесенки и скрылся в своей кабине. На закрывшейся двери трепыхнулась белая полоска картона: "Посторонним вход категорически воспрещен!"

Я усмехнулся: догадка оказалась верной.

Он зашел ко мне после контрольной проверки работы станции. Заступивший на дежурство лейтенант Орехов расписался в журнале. Операторы уже ушли, только Скиба пристраивал прибор. Я еще задержался с Ореховым. Месяца три как он прибыл из училища и был моим подопечным. В сумраке кабины не моргая замерли его веки, из которых будто выдернули ресницы -- они у Орехова бесцветные и короткие, их даже днем трудно различить. Без единого вопроса слушал меня, точно боялся пропустить хоть одно мое движение. Следил за переключателями и тумблерами, которыми я щелкал.

– - Главная твоя задача -- получил сигнал, объявляй тревогу: тут мешкать нельзя. Запиши время в журнал и начинай предбоевую подготовку...

В этот момент открылась дверца, и в кабину заглянул Пономарев.

– - Где ты? Идем... Желаю спокойного дежурства, Орехов! Я еще вернусь.

– - Ну как твоя схема подстройки клистрона?
– - спросил я, соскочив на землю.

– - Что "как"?

– - Совсем не получается? Очередная запарка, коль собираешься еще возвращаться?

– - "Совсем" и "пока" -- не одно и то же. Не получается только у тех, кто не хочет. А вернусь -- просто, чтоб проверить стабильность. Так-то, товарищ следователь по особо важным делам.

В голосе Юрки прозвучала легкая издевка. В сумерках он не видел, что я беззвучно засмеялся.

Юрка с болезненным самолюбием относился даже к малейшим замечаниям о работе своей аппаратуры, считая, что все почему-то склонны "собак цеплять" именно на его приемопередатчики. "Что вы в них понимаете?
– - наскакивал он во время споров.
– - Смотрю, память у вас на массу закоротила! А чуть работа, так: "Пономарев, прибавь, будь добр, чувствительности!", "Пономарев, нет того импульса, нет другого!". Без приемопередатчиков эти кабины, вся станция -- нуль без палочки!"

Мы помолчали. Прошли мимо будки с часовым. Позади осталась узкая проходная -- калитка из колючей проволоки. Было сыро и неприятно. Черный лес подступил вплотную, грозно. Стужа от земли заставляла ежиться и вздрагивать. Словно мокрая простыня, плотно обволокла тишина. Одинокая лучистая зеленая звездочка робко и грустно подмигнула с высоты.

Юрка вздохнул, сказал:

– - А все же ты прав... Уставать стал от этих своих шкафов. Иногда чувствую -- все тело начинает гудеть, будто перевозбудившаяся генераторная лампа, а то и запищит, как эта труба -- волновод, -- во время электрического пробоя. Есть же такие, кому везет. Счастливчики, в рубашках родились! Скоро в академию, например, улепетнут. Книжки в портфель, лекции, лаборатории, строго по звонку перерывы, шесть часов занятий, чтобы не перетрудились будущие инженеры... Не жизнь, а установившиеся ровненькие гармонические колебания. А потом лет через шесть приедет такой вот Костя и не узнает! "Как ваша фамилия? Пономарев?.. Ах да, припоминаю... Это у вас со схемой подстройки клистрона ничего не получалось?" -- Хохотнув, Юрка положил руку на мое плечо: -- Шучу, шучу...

Он продолжал платить мне за насмешку, но платил, как всегда, беззлобно.

– - А почему бы тебе не поступить?

– - В академию? А ты подумай, что станет, если мы все подадимся туда? Кто тут работать будет, боевую готовность поддерживать? Очередь хоть надо соблюдать... И еще: у каждого свои сани, в которые он садится.

– - А я, по-твоему, в свои собираюсь садиться? Без инженерных знаний на такой технике делать нечего. Вот столкнулся с прибором, и, оказывается, в голове прореха на прорехе.

– - Не о тебе, Костик, речь, -- спокойно возразил он.
– - За вас с Ивашкиным доволен. Но и тут еще кучи дел и возможностей -- только успевай.

– - Так уж и не думаешь никогда?

– - Может быть, -- уклончиво ответил Юрка.
– - Когда пойму, что все уже как техник преуспел и переделал, если почувствую влечение, род недуга... Так-то.

– - Говоришь, устаешь... Тогда перешел бы в другую кабину, поработал на иной аппаратуре.

Помолчав, Юрка вздохнул, с фатальной покорностью сказал:

– - Изучать смежную, чтоб лучше свою знать, -- это резонно. Начал уже с буланкинской, потом за твою примусь. А совсем уйти на другую аппаратуру --пустой разговор! От себя не уйдешь. Видно, вытащен мой жребий и записана в свиток судьба -- не отвертеться. Мое призвание -- они, приемники и передатчики. Мы с ними связаны бронированным кабелем, захлестнуты морским узлом. Словом, телом и душой срослись. Знаешь, иногда мне кажется, что у нас даже выработался особый язык -- молчаливый, беззвучный. Ищу, делаю что-то, бьюсь возле шкафов как рыба об лед. "Ну давайте уж открывайте свой секрет", -- начну мысленно просить. И будто услышат, смилуются, шепнут в ухо: "Тут посмотри. Сделай так-то". И все в порядке. А иногда размечтаюсь и будто растворюсь со всеми этими шкафами, окунусь в какую-то зеленую прозрачную мглу. Растворились проводники, детали все, узлы... И вот они -бегут в этой мгле электроны стайками вверх-вниз, сталкиваются, перемешиваются, разделяются, меняют направления. А я в них угадываю все свои импульсы, вижу, что они делают, и плаваю среди них, как в сказочном царстве...
– - Он опять помолчал.
– - Конечно, говорю побасенки, но если хочешь знать -- тут мой второй дом, своя стихия и смысл жизни.

Нет, Юрка говорил правду, хотя в словах его сейчас и сквозила легкая ирония. Он был одержимым в работе и подчас вызывал у товарищей шутки, за которыми крылось скорее уважение. "Пономарев? Когда он только спит?" Нередко случалось, и я завидовал его воле и упорству, его знанию души техники. У Юрки были жена и сын, похожий на него: худенький, длинный, верховодивший среди немногочисленной детворы в городке. Интересно, как они принимают все это?..

– - А жена и сын не предъявляют тебе претензий?

– - Лида все понимает, -- неуверенно проговорил Юрка и окончательно замолчал. Он не мог солгать, и я догадался, что у него далеко не все гладко.

– - А я думал...
– - вырвалось у меня, но сразу же закусил язык.

– - Что думал?

– - О... "бое", который будем давать Буланкину.

Я хотел просто замять разговор, перевести на другое, но Юрка вдруг разозлился:

– - Ишь ты! Вокруг пальца вздумал обвести. Мол, секрета не хочешь выдать, так я -- культурный человек -- и отойду в сторонку. У меня, думаешь, "святое семейство"? Конечно, предъявляют претензии! А вот находить разумные соглашения, чтоб удовлетворять противоречивые интересы, -- закон семьи. И ты не обойдешь эту объективную реальность: она в жизни не пенек...

Я раздумывал над его словами. Вот тебе и Юрка Пономарев! А ведь сам, как и другие, считал, что он -- просто одержимый, а в семье -- безраздельный властелин... Но пророчествовать, как у меня будет, еще, друг, рано!

Миновали осинник. Редкими огоньками в темноте обозначилась цепочка офицерских домиков. В одном из них холостяки занимали квартиру, а в соседнем -- светилось мое окно, рядом -- два климцовских. Что-то делает теперь Наташка?

Только тут вспомнил о стычках с Буланкиным и высказал Пономареву свои сомнения: не будет ли это помехой разговору?