Раки-отшельники

— У меня есть пенсия.

— Нет, нет у тебя пенсии. Твоя пенсия у хутора, и ты это прекрасно знаешь. Деньги расходуются еще до того, как поступают.

— Может, Турюнн…

— Черт возьми, не смей решать за других.

Они включили радио на полную громкость, он сидел на кухне, а отец в гостиной, когда Турюнн пересекла двор, а сменщик завел свою огромную смешную машину и выехал на аллею. Она не сразу пошла на кухню, сперва отправилась в душ. Чего она так боится? Ходит в душ после каждого посещения свинарника, она же носит комбинезон и сапоги. Будто бы от этих добрых, здоровых животных может дурно пахнуть!

Свиньи. Если он им не нужен, что ему еще остается…

Он не мог слышать, когда она говорила о них так, словно знала их лучше, словно они принадлежали ей, ему становилось больно. Если так пойдет дальше, пусть забирает хутор. Все хозяйство. Надо ей сказать. Он придвинул газету, тут же обнаружил, что на настенном календаре все еще февраль, скоро все придет в полный беспорядок. Рана под слоями повязок чесалась. Бандаж уже не был таким массивным, как вначале, но все равно до ноги было не добраться. Что зуд может быть мучительнее боли, никогда ему в голову не приходило. Он надел очки и стал читать, не вникая в слова. А по радио началась новая передача с ужасной музыкой.

— Переключи! — крикнул он в гостиную, но отец не слушал. Тур видел его колени в дверной проем и локти, из чего было понятно, что отец сидит с книгой. Должен же он понимать, что ему проще зайти сюда и переключить радио, чем Туру самому тащиться на ходунках. — К дьяволу твою войну! Переключи радио!

Ни колени, ни локти не пошевелились, он поднялся, держась за ходунки, и подошел к радио. Когда вошла Турюнн, распространяя запах шампуня, он, как полоумный, вертел ручку радио, не уменьшив громкости.

— Господи, что за жизнь! — сказала она.

— Переключи радио!

— А почему вы телевизор не смотрите? — спросила она и перегнувшись через него повернула ручку громкости налево.

— Сломался.

Она зашла в гостиную, наконец-то поймала станцию с нормальной музыкой, шведскими песнями. Вернулась на кухню, уперев руки в боки, он взглянул на нее — выражение лица не обещало ничего хорошего.

— Скажи, пожалуйста, ты взял и просто швырнул цветок на пол?

— Он уже высох.

— Я знаю. Я хотела его выбросить. Но не на пол!

— Он упал.

— Не верю! Я ясно вижу, что ты швырнул его на пол!

Он отошел к кухонному столу, надо собраться, не сказать ничего, о чем придется потом жалеть. Только бы она замолчала.

— И кому теперь придется убирать землю? А?

Он не отвечал.

— Мне, черт возьми, надоело! — сказала она. — До дури надоело ходить тут и видеть твою кислую рожу, и не слышать ни одного доброго слова! Я могу взять и уехать, знаешь ли!

— Вот и езжай.

— Ты не хочешь.

— Если думаешь, что можешь взять и уехать, то ты ничего не понимаешь. И поэтому уезжай.

— Что ты имеешь в виду? Что ты хотел сказать? — спросила она новым недобрым тоном. Она преградила ногой ему путь и выключила радио. Он уставился в газету, но забыл надеть очки и не мог прочитать ни слова на таком маленьком расстоянии.

— Что ты хотел сказать? — повторила она и отняла газету, вырвала у него из рук.

— Это и твой хутор тоже, — сказал он.

— Мой?

— Да, а как ты думала. Если я больше не смогу… здесь работать. Или ты хочешь его продать? А? Родовой хутор. Продать Несхов? Ты этого хочешь?

— Я ничего не хочу, — сказала она неожиданно спокойно, теперь он взял верх. — Я просто хочу, чтобы здесь общались по-человечески.

Что ж, если она не хочет об этом говорить…

— Телевизор сломался, — сказал он.

— Ты можешь взять деньги, которые тебе оставили Эрленд и Крюмме, — сказала она и подтолкнула к нему газету. Голос у нее был совершенно равнодушный, она не понимала, что значит телевизор для двух людей, которые без дела слоняются по дому.

— Там ничего не осталось, — ответил он.

— Деньги от Эрленда? — послышался голос отца из гостиной.

— Тебя это не касается! — крикнул Тур.

— Он получил двадцать тысяч на хутор, — сказала Турюнн.

— Там ничего нет. Крысы… все съели, — объяснил он.

— Крысы стоили немногим больше одиннадцати тысяч, — сказала она. — А остальное?

— Все ушло. Рустаду за кастрацию, швы, и вакцины, и за осеменение, и в зерновую компанию. Я жду решения с бойни. Но телевизор нам обойдется дорого.

— Отличный телевизор можно купить за три тысячи.

— У нас нет трех тысяч.

— Может, у меня есть. Посмотрим. Не знаю. Посмотрим.

Он засел в кабинете с большим облегчением, что наконец-то научился пользоваться почтовым переводом. Они с матерью как-то просидели целый вечер и разобрались, как это делается. Иначе Турюнн пришлось бы ехать в банк, где она увидела бы все доходы и расходы, и поняла бы, насколько на самом деле плохи дела. Без маминой пенсии концы с концами больше не сходились, вот в чем дело. И даже представить себе невозможно, как бы он рассчитался с дератизаторами, не будь этих денег от Эрленда. Он с ужасом вспомнил тот день, когда втащил себя задом-наперед вверх по лестнице и на руках подтягивался в свою комнату, чтобы достать наличные. Он не мог никому позволить рыться в его тумбочке, пришлось разбираться самому, пока отец спал, а Турюнн была в магазине. Дератизаторам он заплатил наличными, и еще тысяча осталась, но об этом никому знать не надо.

Тут он услышал, как она достала пылесос и включила его в гостиной. Завтра приедет Арне с акевитом, какое счастье, что остались деньги ему заплатить. Он уставился на пачку еще неоткрытых конвертов, полных цифр, которые надо вписать в нужные столбцы и строки. Как будет хорошо с акевитом. Она ни черта не понимает. Неужто она в самом деле думает, что хозяйство можно вести одними хорошими отношениями.

…

— Звонила Турюнн, — сказал Эрленд.

— Я так и подумал, — ответил Крюмме. — Что-то случилось?

— Ей нужно три тысячи крон. На хуторе сегодня вечером сломался телевизор.

— Да уж, не густо у них там с деньгами.

— Я переведу ей завтра. При переводах за границу нельзя воспользоваться интернет-банком, а то бы отослал ей их прямо сейчас.

— Как у нее дела в остальном?

— Отвратительно. Тур в последнее время стал очень жестким. Сегодня он даже сказал, что это ее долг — там оставаться, чуть не буквально заявил, что либо она остается, либо хутор будет продан. Кажется, она совсем скисла. Я сказал, что ей надо собрать шмотки и ехать сюда, но тогда она разозлилась на меня…