Раковина

– Мой одноклассник, медик занимается психолечением, с помощью различных приборов, которые он конструирует. Последнюю модель аппарата для лечения гипносном я выклянчил у него, чтобы испытать на Олеге. На свой страх и риск… Аппарат маленький, со спичечный коробок, и я спрятал его в раковину, которая для Олега является, как бы своеобразным символом моря. Ну, а остальное дело техники и воображения. Чтобы Олег поверил в свою мечту, в её реальность, я, пока он спал, осторожно прилеплял к его телу то песчинки, то рыбьи чешуйки. Так он сильнее убеждался в реальности происходящего с ним во сне. И, конечно, всё зависело от силы воли мальчика. Научиться ходить он мог только сам, упорными тренировками, специальными упражнениями. Чтобы мышцы, зашевелившиеся во сне, смогли окрепнуть…

Борис Георгиевич вдруг оживился.

– Вон, смотри! Олег, – и показал рукой. Я увидел, как худенький мальчик, прихрамывая и опираясь на чёрную трость, спускался по бетонной лестнице к морю. В руке он держал раковину.

– Решил вернуть её морю, чтобы нашёл кто-нибудь другой, и она помогла бы тому исполнить заветную мечту. Как и ему, – негромко сказал Борис Георгиевич и добавил: – Аппарат-то я вытащил, конечно. Может быть зря?..

Было пасмурно. На пустынном пляже слонялись отдельные фигуры.

Вдоль берега медленно ковылял мальчик с тростью и раковиной в руках. Ветер трепал его светлые волосы. Вся фигура мальчика была устремлена к морю, которое помогло ему встать с кровати, научило ходить и заставило ещё сильнее полюбить жизнь.

Бабочка

В один из солнечных сентябрьских дней мой сосед по гостиничному номеру принёс бабочку.

– Зачем? – удивился я.

– Всё равно сдохнет, – ответил Шура и положил бабочку на газету, лежащую на столе. – Она на асфальте валялась, еле-еле крыльями шевелила.

Мы склонились над газетой. Шура осторожно расправил бабочке крылья. Красно-чёрный узор на них, тёмное лохматое тельце, длинные прямые усики – вот и весь её портрет. Обыкновенная бабочка. Таких повсюду много летает. Одно крыло у неё оказалось немного потрёпанным.

– Ну, и что ты с ней будешь делать? – поинтересовался я.

– К стене приколю. Засохнет – потом что-нибудь придумаю.

Шура достал из лацкана своего пиджака иголку с пластмассовым шариком на конце и проткнул тельце бабочки. Она резво замахала крыльями.

– Ты смотри, ожила, – удивился Шура. Потом взял шарик иголки своими толстыми пальцами и стал прилаживать к дверному косяку.

Я с интересом наблюдал за ним. Уже две недели живём в одном номере, а ещё толком не поговорили. Обычно соседи по номеру быстро знакомятся, но Шура на контакт шёл очень плохо. Как-то раз я купил бутылку сухого вина, чтобы посидеть, поговорить, узнать друг друга получше. Однако вино пришлось пить одному, так как мой странный сосед не пил, не курил, и в свои на вид 30 лет оказался холостяком. С большим трудом я сумел вытянуть эту информацию.

После этого случая я перестал навязываться. Жить нам предстояло в одном номере ещё два месяца, так что со временем всё друг о друге узнаем. Я был почему-то в этом сильно уверен.

Оба мы приехали на курсы повышения квалификации инженеров-системотехников. Учились в разных группах и в разное время. Я до обеда, а он с трёх часов дня. Поэтому виделись мы в основном только вечером. По воскресеньям занятий не было, и я обычно гулял по городу, а когда возвращался, то Шура уже спал.

Постепенно я перестал обращать внимание на все его странности. На то, что во время разговора он всегда отводил в сторону свои зелёные глаза; что всегда стеснялся переодеваться при мне; что ужин его был более чем скромен – бутылка кипячёной воды и буханка чёрного хлеба. Иногда, правда, он покупал рыбные консервы. Экономию его на еде я понимал как отсутствие денег. Обычно многие так делали: командировочные деньги экономили на проезде и еде. Это, конечно, когда командировочные мизерные.

У меня они были не очень большие, но я не экономил. По вечерам устраивал чаепитие: чай в пакетиках, пряники, рулеты. И обязательно приглашал Шуру. Не мог этого делать в силу своего воспитания. Но он всегда отказывался и в довольно резкой форме, а когда ужинал сам, то приглашения от него я не слышал. Что ж, у каждого своя точка зрения на этикеты, и каждый воспитывает себя сам, тем более в таком возрасте.

И вот он удивил меня этой бабочкой. То, что Шура любит животных, я понял в тот день, когда увидел, как он кормит из окна номера воробьёв и голубей. Но сейчас он убивал живое существо ради того, чтобы потом любоваться красивым трупом. Конечно, я слишком гиперболизировал свои взгляды на действия Шуры, но в данный момент почему-то подумал именно так, хотя и не испытывал к нему особой неприязни.

Бабочка, приколотая к деревянной планке косяка. Продолжала махать крыльями. Словно пыталась улететь, сорваться с иголки.

С того самого дня, когда бабочка появилась в номере, с Шурой стало происходить что-то непонятное. Раньше, утром, первым вставал я, поскольку нужно было идти на занятия. Не торопясь, я умывался, одевался, завтракал. Шура в это время продолжал спать. Но на следующее утро, после появления бабочки, он встал раньше меня и сразу же подошёл к бабочке. Причём мне было довольно странно видеть его в трусах и майке.

Бабочка сложила крылья и походила на чёрный кусочек бумаги, ребром, торчавшим в дверном косяке.

– Живая ещё? – спросил он, неизвестно кого: то ли меня, то ли бабочку, и тронул её пальцем. Она резко расправила крылья и замахала ими. Шура вздрогнул от неожиданности и пробормотал: «Вот гадина…»

– Она недели три будет умирать, – подал я голос.

– Ну и пусть, – буркнул Шура и ушёл в туалет.

Я тоже поднялся с постели. Всё равно спать не смогу, так как Шура очень шумно шаркал ногами, сопел и, вообще, производил слишком много шума, при котором невозможно заснуть.

Когда я вышел из ванной комнаты после утренней процедуры умывания, Шура опять стоял возле двери и внимательно смотрел на бабочку.

– Будешь ждать, когда она сдохнет? – усмехнулся я.

Шура пожал плечами.

На следующее утро он снова встал раньше меня и подошёл к бабочке. Тронул её пальцем и. когда она замахала крыльями, пробурчал: «Живучая». Потом вдруг нервно заходил по комнате и ни с того, ни с сего сообщил мне:

– Слышь, Павлик, я сон странный видел.

– А я причём?

– Просто мне сны никогда не снятся, а если приснится какой-нибудь, то не запоминаю его. Помню, что видел сон, а какой – не помню… А тут так чётко и красиво! И главное – цветной, – с какой-то странной интонацией произнёс Шура.

Я внимательно посмотрел на него. Ходит по номеру, как-то ссутулившись, ногами шаркает сильнее обычного. Время от времени нервно потирает ладони.

– что с тобой? Не выспался?

_ да, сон такое впечатление на меня произвёл, что я заснуть потом не мог. Лежал и думал…