Ракушка на шляпе, или Путешествие по святым местам Атлантиды

Отмщенье, отмщенье зубным докторам, И нет им прощения в мире, — Их длинным иголкам, их гнутым щипцам, Их гнусным «откройте пошире», Их пыточным креслам, их жутким речам О кариесе и пульпите. Отмщенье, отмщенье зубным палачам С их подлым «чуть-чуть потерпите»! Их сверлам, жужжащим, как злая оса, От бешеного вращенья, Их ваткам, их лампам, слепящим глаза, — Отмщенье, отмщенье, отмщенье!

Пушкин тоже оказался при деле. Стихотворение, которое начиналось у Миллигана с хрестоматийной цитаты про тигра «Tiger! Tiger! burning bright…» превратилось у меня в стихи из русской хрестоматии:

В пустыне, чахлой и скупой, На почве, зноем раскаленной, Лев, проходя на водопой, Съел по ошибке почтальона. И что же? Он теперь грустит, Грустит, несчастный, и скучает: Хотя он очень, очень сыт, Но писем он не получает.

А стихотворение про Мульмулю вообще неизвестно откуда взялось. Я дважды перечитал всего Миллигана, чтобы понять, от чего я мог оттолкнуться, когда его сочинял (или когда оно само стало сочиняться у меня в голове), но так и не нашел ничего похожего. Наверное, не в книгу я тогда смотрел, а в окно. Неудивительно, что со временем я «отобрал себе назад» большинство этих стихов и стал печатать их как свои — с пометкой: по мотивам С. Миллигана [1] .

Не раз я задумывался: почему именно английский нонсенс сделался таким знаменитым, «брендовым», откуда он взялся? Тут какая-то тайна. Ведь жизнь англичан была ничуть не менее тяжелой, чем у соседних народов, история — не менее страшной. Но ведь не зря англичане, когда хотят вспомнить старину, говорят: Merry old England — «веселая старая Англия»! А в России, для сравнения: «Святая Русь». Вот такая разница.

1

Первое издание (Спайк Миллиган. Чашка по-английски), с рисунками. Вл. Бондаренко, вышло в 1991 году и через год — вторым изданием. Те же стихи, под тем же названием, но с переводчиком, превратившимся в автора: Григорий Кружков. Чашка по-английски. Худ. Евг. Антоненков. Москва, 2016.

Нет, разумеется, и в других странах существует сильная комическая традиция, — хотя там она в большей степени замешана на сатире и на веселом карнавальном бесстыдстве (вспомним хотя бы Рабле!). Но если вы ищете нелепицу в чистом виде, тогда вам сюда, на берега Альбиона.

Впрочем, и в Англии, как можно видеть по сохранившимся образцам, приемы смешного поначалу были довольно ограничены. Если вынести за скобки скабрезный юмор (добрая половина шуточек в пьесах шекспировского времени) и сатирические выпады, останутся две темы: чисто комические: перевертыши и пьяная околесица. В «Песенках Матушки Гусыни» мы часто встречаем обломки нелепиц, восходящих к ренессансной эпохе. Например:

— Много ль клубники растет в океане? — Путник спросил и растаял в тумане. — Много, — сказал я, подумав недолго, — Больше, чем красных селедок на ёлках.

Такие стихи восходят к соревнованиям врунов, которые с незапамятных времен проходили в Англии на Троицыну неделю. Проводились они и в одиночном разряде, когда солировал один врун, и в парном, когда в этом славном деле соревновались двое (что отчасти похоже на современные батлы). Бывало, начинает один: «Видишь, вон там — две мухи сидят на колокольне?» А другой подхватывает: «Ну да! Ты видел — та, которая слева, только что моргнула?»

Победителю в соревнованиях врунов вручали в качестве приза точильный камень, то есть оселок, чтобы оттачивать свой ум. Так что английское выражение «to have a whetstone» (получить точильный камень) вполне соответствует русскому «врет, как сивый мерин». Рассказывают, что когда сэр Ричард Дигби заявил, что собственными глазами видел «философский камень», сэр Френсис Бэкон остроумно заметил: «Возможно, это был точильный камень».

Тому же сэру Френсису приписывают песенку-дразнилку [2] :

2

Некоторые приписывают Фрэсису Бэкону авторство всех пьес Шекспира. Так что, я думаю, не будет беды, если кто-то припишет ему и такую невинную песенку.

Один осел на оселке Оттачивал свой ум, Он научился добывать Из пудинга — изюм. Он понял, почему в постель Ложатся без сапог, И почему так трудно Плеваться в потолок. Он догадался, что луна Похожа на яйцо, И где у поросенка зад, Там у нее — лицо.

Сохранилась еще более ранняя песенка шестнадцатого века, в которой рассказывается всякая небывальщина, и каждый куплет кончается припевом: «I will have the whetstone and I may!». Например, так:

Я видел: кот козу доил, Медведь седло корове шил, И дом собачку сторожил. Мой оселок по праву!

Упомяну еще об одной глупой песенке (Му lady went to Canterbury), которая заканчивается таким убедительным аккордом:

Кукареку! — пропел баран, Вскочив в седло коровье. Так дайте нам еще стакан, И дай вам Бог здоровья!

Здесь мы видим, как жанр небывальщины естественно сливается с жанром пьяной околесицы. Таковы грубые, как бы еще лубочные истоки, из которых постепенно, с течением лет и веков, английский нонсенс развился до той утонченной степени, который мы находим у Эдварда Лира и Льюиса Кэрролла. С этой вершины движение могло идти только под горку.

Ракушка одиннадцатая Стратфорд-на-Эйвоне (Этот пресловутый Шекспир)

Как я уже говорил, в те времена железный занавес между Востоком и Западом только-только дал слабину, и всякий новый человек из Москвы воспринимался с большим интересом. Меня пригласили выступить на русской службе ВВС в Буш Хаус. Для приехавшего это был способ немного заработать, что в поездке не лишне. Я выступал там дважды с литературными передачами. В последний раз — с рассказом о русском стихотворном переводе, который был разделен на две передачи, и их даже повторяли — я сам слышал в Москве через полгода. Моя редактор Наташа Рубинштейн спросила, не хотел бы я познакомиться с ее мужем, переводчиком Георгием Беном? Еще бы я не хотел! Ведь это имя связано с первой моей публикацией в двухтомнике Эдгара По в 1972 году, и всех переводчиков в этой книге я запомнил, а впоследствии познакомился почти со всеми, за исключением питерца Георгия Бена, который в 1973 году эмигрировал в Израиль. Он переводил стихи и прозу, в том числе выпустил первый сборник Суинберна на русском языке. Но главным своим переводом он считал перевод трагедии Шекспира «Ричард III».

Наташа и Георгий свозили меня в Стратфорд-на-Эйвоне. Вела машину, конечно, Наташа. Я знавал немало семей, где главный или единственный водитель — жена. Особенно, если глава семьи поэт; тогда руль ему лучше совсем не давать — упаси Бог, задумается о чем-то, зазевается… Нет уж, лучше пускай тихонько сидит и рифмы подбирает.

И вот она, эта речка, эта церковь на берегу, в которой Шекспир был крещен 26 апреля 1564 года — и похоронен в 1616 году чуть ли не в тот же самый день; вот они — виденные прежде лишь на картинках эпитафия поэта и его надгробный памятник. Сторонники графа Оксфорда или графа Рэтленда — те, кто не верит, что человек плебейского происхождения, сын перчаточника, мог взойти на вершину Олимпа, считают, что памятник типично мещанский, что в нем нет и отблеска гения истинного Шекспира, творца «Гамлета» и «Короля Лира». А я так думаю, что вполне достойно почтили стратфордцы своего земляка; получился уважаемый мужчина с пером в руках — сразу видно, умственных занятий человек. Ведь не Микеланджело же было приглашать, не Генри Муру заказывать памятник отставному актеру, хотя бы и автору удачных пьес.

И хорошо, что вышло так, как вышло. Представляю себе, что мог наваять Микеланджело, какого Давида без пращи или Моисея без рогов. А Генри Мур соорудил бы, наверное, большую тушу с дыркой посередине. Критики стали бы говорить, что это раненое сердце поэта, сквозь которое прошли все печали и страдания мира. А другие — что творчество поэта (как взгляд на мир сквозь эту дырку!) позволяет нам увидеть реальность подлинную, а не придуманную.

М-да… Нет, уж пусть лучше будет, как оно есть! По крайней мере, это достоверно и прилично.