Ралли «Конская голова» (сборник)

Симсон в волнении царапал подбородок, а Лупеску с большим трудом удалось закрыть свой рот.

— Я думаю, игра уже началась, — прервал наступившую тишину Мартин.

— Да, тебе пора, Ян. — Лупеску нервно сглотнул и указал на дверь.

Ян кивнул и вышел.

— Чокнутый парень, — констатировал Симсон. — Но в любом случае он уже сейчас сокровище для нашего футбола, его благородное поведение действует благотворно.

— Вот видите, — воскликнул тренер, взглянув на Мартина Штайна, — я всегда говорил: кто по-настоящему честен, тот подает пример другим!

— Золотые слова! — резюмировал Симсон. — Вы мне разрешите их опубликовать?

— С удовольствием.

"Голубые соколы" стали лучшей командой сезона. После того незабываемого счета 14:0 против "Зелено-белых" одна победа следовала за другой. "Голубые соколы" вернули себе былую славу, а тренер не знал хлопот с составом команды. Теперь у него было одиннадцать основных игроков и пятеро прекрасных запасных. Его команда занимала первое место по забитым мячам, но из-за потерянных очков в первой половине сезона оставалась в середине таблицы. Лупеску больше не боялся поражения. Его ребята нагоняли страх на противников, даже если Ян Штайн не принимал участия в игре.

"Голубые соколы" встречались с командой "Post-45". Сегодня предстояло поставить точку. Мартин Штайн и Милл настаивали на своем требовании: Ян должен покончить с футболом. Жаль, Лупеску с удовольствием продолжил бы игру. Он посмеивался про себя. Конечно, дельце не совсем безупречное, но в этом есть своя прелесть.

— Что там такое, господин Лупеску, посмотрите-ка! — Мартин Штайн схватил тренера за руку, показывая на лежащего на земле игрока.

— Да, что такое? — Лупеску удивился. — Нарушение правил?

— Думаю, да. По-моему, нарушил Ян, — разволновался Мартин.

— Ерунда. — Лупеску привстал. — Этого не может быть.

Атмосфера на футбольных полях благодаря "честной игре" команды Лупеску стала спокойнее. А Симсон, который в течение многих лет работал над большим романом и потому в своих статьях о футболе с удовольствием употреблял цветистые сравнения, написал даже, что футбольное небо просветлело, так как повеял весенний свежий ветерок. Прообразом ветерка, конечно, служил Ян, и каждый старался стать на него похожим. Здоровое противоборство вытеснило грубую игру, противника стали уважать. Дружелюбное рукопожатие гасило всякую мысль о том, чтобы отомстить, если правила все-таки по случайности нарушались. А теперь Ян сам… Никогда!

Судья подбежал к игроку команды "Post-45" и помог ему подняться на ноги. Бланко подошел и успокаивающе похлопал пострадавшего по плечу. Ян Штайн с безучастным видом стоял рядом. Когда пострадавший подошел к Яну, чтобы пожать ему руку, тот повернулся к нему спиной. Пронзительно засвистел судья. Это не остановило Штайна. Он запустил мяч в ворота противника, воспользовавшись тем, что вратарь застыл с вытаращенными от удивления глазами.

Судья опять засвистел и махнул Штайну, чтобы тот подошел. Медленно поплелся к нему Ян. Судья заговорил с ним. Вдруг Штайн показал ему на птичку в небе и отошел. Неловкая тишина разлилась над стадионом.

Через две минуты после очередного грубого выпада Яна судья показал ему желтую карточку. Послышались свистки, но Штайн не обращал на них никакого внимания. Он и дальше играл грубо, прибегая к нарушению правил, ругался с соперниками и делал пытавшимся его успокоить Бланко и Венцелю недвусмысленные оскорбительные знаки.

Лупеску вскочил с места и начал бегать взад-вперед вдоль линии поля. Взволнованный, спотыкаясь, он вернулся к старикам.

— Что вы с ним сделали?! — закричал он на Мартина Штайна. Тот пожал плечами и беспомощно смотрел на своего "родственника".

— Мы ничего не делали, — возразил Милл. — Однако он уже две недели, как узнал, что это его последняя игра.

— Это непонятно, я ничего не понимаю, — причитал Лупеску.

Глухой гул угрожающе покатился по трибунам. Взвизгнул судейский свисток. На земле лежал защитник из команды "Post-45". С перекошенным от боли лицом он держался за ногу. Ян Штайн вдруг тоже упал и стал совершенно по-дурацки симулировать боли в животе. Зрители засмеялись. Судья склонился над пострадавшим, потом подбежал к боковому судье и переговорил с ним. Вернувшись, он порылся в карманах, заволновался, потом повытаскивал все карточки, полистал записную книжку и наконец нашел то, что искал: красную карточку, означающую удаление с поля. Слишком давно он ею не пользовался. Судья подошел к Яну Штайну и приказал ему покинуть поле.

— Наш эксперимент "Человек" провалился, — констатировал Мартин Штайн, обращаясь к Миллу. — Или у тебя другое мнение? — Он кивнул головой в сторону Яна.

Милл не согласился с ним и со смешанным чувством продолжал наблюдать за футболистом-роботом:

— Я все же полагаю, Мартин, мы должны быть довольны. К какому выводу пришел бы логично рассуждающий человек, если бы ему запретили заниматься любимой работой?

— Хотя он мог бы добиться своей цели и по-другому, — понимающе кивнул Мартин, и его охватило вдруг чувство жалости к созданному ими роботу. Он был готов все простить этой модели из пластика, проволоки, транзисторов, переключателей и биотермических систем, этому удивительно близкому, совсем бесчувственному и все-таки так естественно реагирующему произведению технического искусства.

Ян все еще смотрел на красную карточку. Потом он повернул голову к своим создателям и ухмыльнулся. Прежде чем судья успел сообразить, что происходит, Ян схватил карточку и порвал ее на мелкие кусочки. Элегантным жестом он бросил их на землю, поклонился и подчеркнуто небрежной походкой пошел прочь.

На стадионе стало так тихо, как бывает только зимой в лесу. Тысячи глаз провожали десятый номер. Когда Ян подошел к краю поля, поднялся шум, переходящий в грозный гул всего стадиона.

За спиной тренера один из зрителей произнес:

— Никогда бы не подумал, что Штайн может так себя повести…

— Кто знает, почему у него отказали нервы, — возразил другой сочувственно, — он ведь все-таки человек.

Перевела с немецкого И. Кивель

А. и К. Штайнмюллер Облака нежнее, чем дыханье (ГДР)

Рассвет только начинался, когда я вышел из дома. Холодный ветерок приятно освежал кожу, легкие перистые облака тянулись вдоль горы. Я не стал долго их разглядывать, ближайшее показалось мне вполне подходящим. Сглотнув отдающую кофе слюну, я снял с плеча почти невесомые лыжи. На траве кое-где виднелась изморозь. Осторожно стянул я с лыж защитную фольгу, стараясь не касаться многослойной скользящей поверхности грубыми перчатками. Не спеша разложил фольгу на сырой земле, поставил на нее лыжи. Привычным движением ослабил крепления, потом замкнул их на ботинках. Вытянул кабель от источника питания и вставил на лыжах в специальные гнезда.

Приготовления неизменно были одни и те же. Двенадцать лет — долгий срок, но воспоминания о Филе не потускнели. В тот день он, нагруженный тяжелым оснащением, первым ступил в облака — и не вернулся.

Я потянулся к генератору — теперь это плоский компактный прибор, почти вполовину меньше, чем рюкзак на спине. Проверил напряжение. В тот день никто не проверил приборы Фила. Это должен был сделать я… Над поясом помещалась крошечная панель управления, я нажал кнопку, в ответ раздалось теплое ровное гудение.