Ралли «Конская голова» (сборник)

Наш космолингвист — он же и математик — быстренько подсчитал на мини-компьютере вероятность такого одновременного сбоя в работе аппаратуры и отказа ранцевого вертолета. Получилось, что вероятность такого события приближается к нулю.

Когда мы сообщили все это командиру "Лебедя" — связь, кстати, прекрасно работала, — он нам сказал: "Ребята, пора сматываться отсюда: мы им не понравились!" А устав космонавтики — кстати, и нынешний тоже — не допускает двойных толкований: любые происшествия, наносящие вред экспедиции и не имеющие естественнонаучных объяснений, истолковываются как воздействие враждебного разума.

Вот мы и отчалили с Планеты ботаников, после чего ее на сто лет — почему на сто, не знаю — закрыли для посещений…

— Погодите, погодите, Савелий… Значит, вы сказали: бег на 40 километров, плавание на 1500 метров, прыжки в длину, метание диска… За сколько вы пробежали свою марафонскую дистанцию?

— Если учесть, что это был бег с препятствиями, точнее — кросс, то те приблизительно три часа, что я затратил, можно, по-моему, считать рекордом.

— Да, действительно, вам устроили хорошее многоборье!

— Кто устроил?

— Я думаю, ничего плохого против вас на Планете ботаников не замышлялось. Вам подстроили все эти неисправности, чтобы посмотреть, на что вы способны как спортсмен-многоборец.

— Хорошо, а с кем же я соревновался? Там не было и намека на каких-нибудь соперников, да и на существование цивилизации, имеющей представление о спорте.

— Но вы же сами, Савелий, говорили, что растительность планеты имела ухоженный вид. И ни бактерий, ни животных…

— Не то чтобы ухоженный… А какой-то неестественный, нарочито красивый, будто все специально рассажено, как в ботаническом саду. Не хватало табличек: "лес", "поляна", "горная растительность", "луг"… Хотя стойте! Может, там эволюционировала только одна ветвь жизни — растительная? И весь растительный мир образовал совокупный разум? Хотя, с другой стороны, как растительность может воздействовать на радиоаппаратуру или вывести из строя ранцевый вертолет?

— Тогда надо предположить, что вся эта планета разумна. Она вам и устроила марафон с препятствиями да еще не позволила воспользоваться допингом — таблетками "Энерган".

— Станет ли истинный разум затевать такие жестокие спортивные игры? — Савелий повертел в руках пустой бокал, потом посмотрел сквозь него на свет, будто надеялся найти ответ именно там. — Надо же: внушить мне мысль, что от моих физических усилий, от моих результатов зависит спасение товарищей… Это… это не по-спортивному!

— А иначе как вас заставишь выложиться до предела, как пробудить в вас спортивную злость? Выйти на марафонскую дистанцию рядом с вами на Планете ботаников ведь было некому…

Джордж Алек Эффинджер В чужом облике (США)

Ох уж эти мне сопляки! Знаю, знаю, кого они имеют в виду, когда говорят о "старых динозаврах". Что ж, посмотрим, сумеют ли они продержаться сорок лет, как сумел кое-кто из нас, динозавров. (Хотя, если вдуматься, вряд ли нам удастся это проверить, черт побери!) Прочитав мой рассказ, Дженет пробуравила меня взглядом и спросила: "Интересно, чем до нашего знакомства ты занимался на этих ваших встречах научных фантастов?" По-моему, ее заинтриговала "довольно симпатичная молодая женщина".

Разбудил меня телефон. Я протянул руку и снял трубку. Я еще не совсем проснулся, но что-то в полутьме гостиничного номера встревожило меня, хотя что именно, определить было трудно.

— Алло! — сказал я в трубку.

— Алло! Это Сэндор Куреин? — спросил незнакомый голос.

Секунду — другую я молча смотрел на кровать у противоположной стены. На ней кто-то спал.

— Сэндор Куреин? — переспросил голос.

— Ну, положим, Сэндор, — ответил я.

— Если ты Сэндор, говорит Норрис.

Я опять помолчал. Человек в трубке уверял, что он мой близкий приятель, но голос у него был совсем незнакомый.

— Ага. — На большее меня не хватило.

Я вспомнил, что накануне вечером был не один. На встрече писателей-фантастов, в которой я принимал участие, мне довелось познакомиться с довольно симпатичной молодой женщиной. В соседней же постели возлежал могучего сложения мужчина, которого я видел впервые.

— Ты где? — спросил человек, утверждавший, что он Норрис.

— У себя в номере, — ответил я. — Сколько сейчас времени? Кто говорит?

— Норрис Пейдж. Ты смотрел в окно?

— Послушай, Норрис, — сказал я, — зачем мне тащиться к окну? И потом, не знаю, как это объяснить, но говоришь ты вовсе не как Норрис. На часах сейчас половина девятого, а в такое время писателя-фантаста, вернувшегося после встречи с коллегами, не будят. Поэтому положи-ка лучше трубку…

— Подожди! — Голос вдруг стал настойчивым. Даже на встречах научных фантастов так не кипятятся. Я подчинился. — Посмотри в окно, — последовал приказ.

— Ладно, — отозвался я. По характеру я в общем-то человек покладистый.

Я встал. На мне была тонкая зеленая пижама, какой никогда среди вещей моих не водилось. Это открытие мне не понравилось. Осторожно ступая, я прошел мимо незнакомца на соседней кровати и заглянул в щель между пластинками жалюзи.

Секунду — другую я не отрываясь смотрел на улицу, затем вернулся к телефону.

— Алло? — позвал я.

— Что ты увидел? — спросил голос.

— Несколько зданий, которых никогда прежде не замечал.

— Это не Вашингтон, верно?

— Пожалуй, — согласился я. — А кто говорит?

— Да Норрис! Норрис же! Я в Нью-Йорке.

— Вчера вечером ты был в Вашингтоне, — сказал я. — То есть Норрис был здесь, в Вашингтоне. И голос у Норриса другой.

Человек на том конце провода как-то странно хмыкнул:

— По правде говоря, тебя тоже не сразу узнаешь. Ты в Бостоне.

— В Бостоне?

— Да. Джим в Детройте, Лэрри в Нью-Йорке, а Дик в Кливленде.

— Жаль Дика, — вздохнул я. Кливленд был моим родным городом.

— Всех жаль, — заявил Норрис. — Потому что мы прежние уже не существуем. Посмотри на себя.

Я посмотрел. У меня было крупное волосатое тело, облаченное в пижаму. Вместо афинской совы на левом предплечье появилась наколка в виде черепа с кинжалом в глазнице и голой женщины с якорем и змеей. Были у меня на теле и еще кое-какие перемены.

— Вот это да! — ахнул я.

— Я с шести утра раскручиваю эту историю, — сказал Норрис. — Нас пятерых не то похитили, не то что-то еще…

— Кто это сделал? — Меня охватило отчаяние.

— Не знаю, — ответил Норрис.

— А для чего? — Отчаяние сменил страх.