Рама для картины

— Очень любезно с вашей стороны, миленький, — сказала Мейзи.

Он посмотрел на нее мутным взглядом. Большая добродушная женщина с блестящими волосами выглядела вызывающе. Нечто среднее между вульгарностью и элегантностью, к счастью, ближе ко второму.

Дон жестом попросил меня заняться напитками, словно у самого на это не было сил… Мебель в столовой переставлена на скорую руку. Появился большой ковер. Все кресла переехали с террасы, журнальные столики — из спален. Уселись вокруг одного из них. Я хотел задать кое-какие вопросы и записать ответы. Браг без всякого интереса наблюдал, как достаю блокнот, ручку.

— Дон, выслушай одну историю.

— Хорошо.

Рассказ Мейзи на сей раз был краток. Когда дошли до покупки Маннингса, Дональд чуть приподнял голову, перевел взгляд с нее на меня — первый проблеск внимания. Все. Закончила. На некоторое время воцарилась тишина.

— Вы оба ездили в Австралию, вы оба купили по Маннингсу, и вскоре ваши дома были ограблены.

— Удивительное совпадение, — сказал Дональд. — И вы прибыли только для того, чтобы сообщить об этом?

— Я хотел навестить тебя.

— Ты очень добр, Чарльз, но со мной все нормально.

Даже не знавшая его Мейзи видела — это не так.

— Где ты купил картину, Дон? В каком месте?

— Кажется, в Мельбурне. В отеле «Хилтон», напротив поля для крикета.

В отелях продают картины местных художников, но таких, как Маннингс, крайне редко.

— В вестибюле к нам подошел человек… — вспоминал Дональд. — Вскоре он принес ее в наш номер… Она из галереи, там мы ее впервые увидели…

— Какая галерея?

Задумался, стараясь вспомнить.

— Что-то вроде художественного музея.

— Может, что-нибудь написано на корешке чековой книжки?

— Фирма, с которой вел дела по продаже вина, заплатила. Вернувшись, выслал им чек.

— Какая фирма?

— «Монга вайнярд пропрайетари лимитед». Из Аделаиды и Мельбурна.

Все записал.

— Как выглядела картина? Можешь ее описать?

— Из серии «Перед стартом». Типичный Маннингс, — устало ответил Дональд.

— И у меня была такая, — удивилась Мейзи — Длинная вереница жокеев в спортивной форме на фоне темнеющего неба.

— На моей всего три лошади.

— Жокей на переднем плане картины был в фиолетовой рубашке и зеленой шапочке, — сказала Мейзи. — Когда-то мы с Арчи мечтали, что купим лошадь, станем ходить на бега, решили сделать своими цветами фиолетовый и зеленый.

— Дон?

— А, да… Три гнедых лошади в легком галопе… в профиль… одна спереди, две чуть сзади. На наездниках яркая одежда. Точно не помню, какого цвета. Белая ограда, много солнечного неба.

— Какой размер?

— Не очень большая. Шестьдесят на сорок сантиметров.

— А ваша, Мейзи?

— Немного меньше, голубчик.

— Слушай, — сказал Дональд, — чего ты добиваешься?

— Стараюсь убедиться, нет ли еще каких-нибудь совпадений.

Он холодно посмотрел на меня.

— Пока мы ехали сюда, — продолжал я, — Мейзи рассказала, как купила картину. Не мог бы и ты вспомнить, как купил свою? Может, искал Маннингса специально?

Дональд провел по лицу рукой, явно не желая напрягаться.

— Нет, ничего специально покупать не хотел. Это было в Мельбурне… Просто пошли в музей. Увидели там картину Маннингса… Глядя на нее, разговорились с женщиной, стоявшей рядом… Она сказала, что недалеко — в небольшой частной галерее — продается Маннингс, на которого стоит посмотреть, даже если не станем его покупать… У нас было свободное время, и мы пошли.

У Мейзи отвисла челюсть.

— Но, голубчик, — сказала она, все-таки обретя дар речи, — у нас было то же самое. Только в галерее Сиднея, а не Мельбурна. У них там есть великолепная картина «Надвигающаяся буря», и когда мы восхищались ею, около нас появился какой-то тип, заговорил…

Дональд вдруг стал похож на больного, которого вконец утомили посетители.

— Слушай, Чарльз… Надеюсь, ты не пойдешь со всем этим в полицию? Потому что я, кажется, не смогу вынести… новую серию вопросов.

— Конечно, нет.

— Тогда… какой смысл во всем этом?

Мейзи допила джин и улыбнулась.

— Где здесь комната для девочек?

И скрылась за дверью.

Дональд едва слышно сказал:

— Не могу сосредоточиться… Извини, Чарльз, не в состоянии ничего делать… пока Регина у них, не похоронена, а где-то хранится.

Мне рассказывали, что тела убитых могут держать там до полугода, a то и больше, если преступление не раскрыто. Выдержит ли Дональд?

Он вдруг встал и направился к двери. Вышел в холл. Я направился за ним. Брат пересек холл, открыл дверь в гостиную. Там, как и раньше, ничего, кроме дивана и стульев. Пол, на котором когда-то лежала Регина, вымыт и натерт. Холодно. Дональд, стоя у камина, смотрел на портрет Регины над ним.

— Чаще всего сижу здесь, с ней, — сказал он. — Не будешь возражать… если не пойду вас провожать, Чарльз? Очень устал…

— Береги себя, — бессмысленно сказал я. — Все будет нормально.

— Не беспокойся.

Обернулся с порога. Он смотрел на Регину. Не знаю, хорошо это или плохо, что я написал ее портрет.

Весь первый час пути Мейзи не проронила ни слова. Это само по себе было рекордом.

Мы заехали к одной из соседок брата, которая с самого начала предлагала приют ему.

Миссис Соседка выслушала сочувственно, но покачала головой.

— Мы несколько раз пытались его уговорить. И не только мы — многие пытались. А он отвечает, что у него все в порядке. И не хочет принимать ни от кого помощь.

Мейзи вела машину сосредоточенно, спокойно. Наконец, она заговорила:

— Не надо было беспокоить его. Так скоро, после…

Три недели, подумал я, только три недели. Для Дональда они, наверно, были как три года. Таких страданий могло хватить на всю человеческую жизнь.

— Поеду в Австралию, — сказал я.

— Вы его очень любите, миленький?

Люблю? В конце концов, наверное, это самое точное слово.

— Он старше на восемь лет, но мы всегда хорошо ладили. Наши матери — сестры. Они, навещая друг друга, нас таскали с собой. Он всегда терпел, когда я, маленький, путался у него под ногами.