Рандом

Делать то, чего я делать не мог.

Не хотел.

Я попытался успокоиться, представляя Дашкино лицо и фигуру. Только жалость способна убить холодное бешенство, засевшее в моей груди. И вдруг, почти на излете, память швырнула мне в лицо образ этой чертовой беременной бабы Султана.

…Он говорил, старательно избегая восточных штампов. Но стоило ему увлечься, как яростная жестикуляция под звуки рокочущего «др-р-руг, ты меня понимаешь» вырывалась из него как лава из кратера вулкана.

Он говорил - надо сплотиться, потому что высшая цель в наступающем на пятки мире – сколотить общину, в которой каждый человек будет на своем месте. Что ушло время, когда можно было жевать сопли. Что ни город, ни оставшихся в условных живых близких не спасти. Что остается? Дать им уйти.

Слова сыпались из Султана как из рога изобилия. И трудно было не согласиться с прописными истинами, до которых давно дошел каждый. Да, город умирает. И в перспективе будет некрасиво разлагаться как мертвец, оставшийся без погребения.

Султан был убедителен. Он долбил и долбил в одно место как дятел. Но ковырять червей, засевших внутри, в его планы не входило. Единственное, чего ему хотелось - добраться до мягкой, податливой сердцевины. Султан выбрал в союзники то, с чем спорить невозможно. Время. Умело жонглируя цифрами «год-другой», он подвел собравшихся к мысли, что через пару лет собирать из выпавших закромов родины будет нечего. Он предлагал постараться собрать то, что уцелело и обосноваться там, где нашла приют его семья.

Его новая семья.

В рекламном ходе, способном тронуть сердца, из тумана неопределенности проявилась цитадель на Гражданке, огороженная каменным забором. Эдем, в котором отыщется место для каждого. Если другого выхода нет, надо делать то, чем испокон веков занималось человечество.

Вы-жить. Вы-живать.

Я хотел жить.

Султан говорил правильные вещи. И таки да – мог повести за собой массы. Практически перефразируя меня раннего, он отходил от первоисточника, пожалуй, только в одном. Хитрожопый взгляд выдавал его с головой. Напрасно Софья Николаевна кивала головой как старая заезженная лошадь перед честно заслуженной кормушкой, напрасно одобрительно хмыкал Василий Федорович, словно гвозди забивал головой после каждого воззвания – менее всего их видел прекрасном далёко Султан. Молодежь, девятка ведомых мужиков, крепкие бабенки неопределенного возраста – вот те, кому предстояло пронести знамя вольности и светлого труда вплоть до…

Ближайшей подворотни. А потом кумачовые полотна заменят портреты самого мудрого и справедливого правителя всех времен. И еще хорошо, если замена пройдет мирным путем. Потому что… Ох не зря Султан пробовал скорешиться с Даниилом, Гопником, Яровцом да Верзилой – вполне даже рабочей гвардией. Только не получилось у него ничего.

Эти? Да хрен пойдут за ним реальные пацаны. Даньку для душевного разговора нужно было искать по Питеру днями напролет. Вольный ветер. И такой же сквозняк в голове. Гопник? Хитрый, скользкий тип. Взгляд с прищуром, движения без точки в конце – суета, суета. Есть понты, а что за ними? Быдлоносец считает себя самым умным и крутым, а на самом деле все написано на крысиной морде. Такому дай власть – всех баб посадит под замок, чтобы кормить да трахать. Не удивлюсь, если он заходит к шизикам женского рода да и парит их по полной. Наверняка, заморочки Борюсика с бывшей женой сахаром покажутся, если тронуть этот сраный тихий омут.

Внимательные, напряженные, члены новейшего кооператива «Конец света» под девизом «Не за начало - за конец, держись, дружок, а то пи...», обступили Султана со всех сторон. Потянулась к живительному источнику Натаха – всем телом, всеми своими губами-глазами-грудями. Стояла, покачивая головой, печальными чмоками отмечала особо удачливые пируэты оратора. Блестела серебряная чешуя на новой кофте, взлетали и опадали окольцованные золотом запястья. Серая мышь по имени Людмила, чей возраст я затруднился определить, застряв в интервале между тридцатником и полтинником, тщетно пыталась пробиться сквозь плотный круг последователей нового мессии. Фыркал себе под нос Сан Саныч, его слова превращались в междометия, тонули в словесном потоке Султана.

Султан успевал отсыпать толику внимания страждущим. Его взгляд флагманом королевского флота скользил по залу, отыскивая новых адептов. Вскользь отмечал неразлучную шайку-лейку во главе с мужеподобной Любой-Любашей, сплотившей возле себя парочку неуверенных прыщавых переростков лет двадцати, и неизменно натыкался на Таю. Я видел, как похоть на мгновенье туманила ясный взор Султана. Красивая блондинка расположилась несколько в стороне, небрежно бросив локоть на колено правой ноги, стоящей на бархатном сидении. О ее безучастность как о неприступный риф разбивался корабль Султана, идущий на полных парусах. Непотопляемый, он тут же устремлялся в новое плаванье, к новым берегам, едва покрытым молодой порослью. Однако и тут пристать не удавалось – тройка во главе с бескомпромиссной, не по годам мудрой Владой, не спешила ловить швартовы. Туда же одиноким мысом лепился бритый под ноль Даниил.

Каменистым утесом, аккурат между Султаном и подростками застрял Гопник, прилежно делающий вид, что ему все по.

У него не получалось. Хотя…

Я слушал Султана, машинально отмечая практически дословно воспроизведенные сентенции из моих прошлых речей. Забытые в страшно далеком июле, они перестали меня волновать.

Борюсик с Головастиком не соизволили почтить своим присутствием собрание. На долгий неопределенный временем миг я успел им позавидовать. В отличие от целенаправленности Султана, мой взгляд скользил маятником между группой возбужденных адептов и раскованной позой Таи. Временами я цеплялся за препятствие. Оно… Вернее, она сидела напротив меня, выставив в проход умопомрачительно долгие ноги в туфлях на шпильках. Распахнутое на груди манто пушистым мехом обнимало глубокое декольте, в котором искрами вспыхивали бриллианты. Блондинка не отрывала от меня откровенного взгляда. Ей не сиделось на месте: непослушные, отбившиеся от хозяйки ноги все время норовили поменять диспозицию. То и дело они выскальзывали из-под опеки короткой юбки. Да так, что я отчетливо видел кружевные ободки ее черных чулок. И полоску белого тела.

– Султан, - кокетничала Натаха, надувая запачканные яркой помадой губы. – Вы же знаете, я не могу оставить сына. Он – все, что у меня осталось.

– Насколько я помню, не так давно ты похоронила мать, - Султан сделал паузу, пережидая шумный Натахин вздох. – Поверь мне, сладкая, здесь ты не найдешь людей, у которых не погибли бы близкие. Все мы скорбим. Но тем дороже те – я бы сказал, бесценней те, кто остался в здравом уме и твердой памяти. Я обращаюсь к твоему сердцу – загляни в него. Я вижу то, чего не видишь ты: такие женщины как ты достойны продолжения рода. Нам, всем вместе, предстоит возродить человечество. И если единственное, что тебя держит – сын, я обещаю, что перевезу его в целости и сохранности.

– Они не выживают на новых местах, - едва слышно выступила Людмила. – Они умирают. Я пробовала…

– Людочка, дорогая моя, - Султан решительно продвинулся, коснулся рукой сведенных в болезненном переплетении ладоней. – Все мы хотим быть рядом с близкими. Каждый из нас боролся до последнего. Но, к сожалению, исход един. Все вы знаете, как тяжело я пережил смерть детей и жены. Как долго я не хотел их отпускать… Как мучительно принимал волю всевышнего и чего мне стоило смириться. Правда всегда на его стороне. Надо приложить усилия, чтобы понять то, что он хочет нам сказать.

– Ты прав, Султан, - крякнул Саныч. Давно не стриженные серо-седые кудри закрыли лоб. – Пора уже бросить все и продолжать жить. И вообще. Я с тобой согласен: хватит цепляться за прошлое. Раз мы выжили, значит, должны оправдать надежду...

– Всевышнего, - вставил Султан. – Если ему угодно было оставить нас в живых, значит, он счел нас достойными. Продолжать путь. Род людской.

– Правильно, - воодушевилась Софья Николаевна. – Все в руках Господа. И если на сей раз в Ноевом ковчеге оказались мы, значит для чего-то избраны. Мы должны принять волю Господа, смириться и набраться сил, чтобы достойно выдержать испытание. И кто сказал, что оно последнее из тех, что нам предстоит пройти?