Рапсодия в тумане

— Удачи в соблазнении, мелкий.

Мои щеки без моего ведома полыхают жаром, но я упорно продолжаю нарезать имбирь. Да, пусть поговорить не удалось, и пусть этот мужик думает обо мне всякие несуразицы, зато у меня теперь есть стаканчик, из которого он пил! Я сдам его на экспертизу!

Глава 10. Воровская эстетика

Ниррай

Улицы города пустынны и заброшены, рядом не то что несущихся машин нет и людей, даже кошек не видно, лишь туман, который с каждым моим шагом кажется все более живым. Будто он не природное явление, а мистическое существо со своим сознанием, что раскинулось по всему городу, собираясь окутать всех живущих тут.

Темнота и клубы тумана окружают меня со всех сторон, и тут раздается гром, а через секунду ледяной дождь потоком обрушивается на меня. Я вскрикиваю, но голос пропадает за шумом дождя и очередным раскатом.

Ужас накатывает резко, будто сваливается с неба, и я бегу, сам не зная куда. Кидаюсь к домам, но все двери закрыты, а окна плотно занавешены, меня никто не слышит. Я пытаюсь выбраться с этой улицы, но чем дальше бегу, тем более глухим и кошмарным становится мир вокруг. И вдруг прямо передо мной возникает тень громадного нечеловеческого существа, которое движется в мою сторону. Чувствую, как в горле пересохло от страха, и пытаюсь резко развернуться, только не могу и шевельнуться, замороженный.

И тут существо приближается, и я понима ю: это зеркало. Там я.

С криком сажусь, с силой сжимая одеяло. Сердце бьется так, будто я реально бежал, будто все это на самом деле было взаправду. Я дышу с трудом, пытаясь успокоиться и внушить себе что это сон, всего лишь очередной сон, что снится почти всегда, когда засыпаю трезвехонек. Руки дрожат, а чувство страха и тревоги не отступает. Как вдруг…

— Ниррай… — раздается сбоку. — Я могу помочь?

Разворачиваюсь резко, а на кровати, рядом, Аман лежит и на меня смотрит, не поднимаясь. Как я в эту секунду не поседел сам не понимаю! Мое восприятие мира еще после сна не отошло, а тут такое!

Щипаю себя на всякий случай, вдруг продолжение? Морщусь от боли. Да уж, привет, кошмары в реальности.

— Как ты сюда попал? — спрашиваю, оглядываясь. Все как раньше: двери на месте, сигнализация не орет, только ветровка чужая на кресле висит и ботинки на полу стоят.

— Через дверь, конечно же. Часто у тебя такое?

— Вампиры в кровати? Нет. Ты первый, остальных смущают три поста охраны и замки на двери. Как ты ее открыл?

— Попросил. Я про кошмары. Часто?

— Кого попросил? — прищуриваюсь, подозрительно его оглядывая и, отодвинувшись, поднимаюсь. Куда я вчера бросил халат?..

— Дверь. Не нападай, Царевич . Я слышал, что если плохие сны преследуют на постоянной основе, то нужно заниматься физическими нагрузками чаще. Вообще я… Ашу снились, но мы дети еще были, поэтому я этого не знал и просто гладил его всю ночь по спине. Хочешь, я попробую что-нибудь придумать?..

— Мои сны — это не то, что я бы хотел обсуждать, — поясняю коротко, наконец найдя халат и накинув его, перевожу тему: — Зачем пришел?

— Ты же разрешил мне попробовать, поэтому и пришел. Можно тебя похитить?

Аман при этом не смотрит в мою сторону, потолок разглядывает, сложив руки под головой, а я задумываюсь. У меня сегодня были планы, но они не настолько важные, чтобы их нельзя было перенести. Не знаю, что задумал Аман, да и такие его приходы, слабо говоря, не совсем нормальны, но с другой стороны… Что я, в принципе, теряю? Один, точь-в-точь похожий на тысячу предыдущих, день? Я не совсем понимаю мотивы вампира. Есть у меня, конечно, теория, что он тоже это делает от скуки и с интересом разгадать загадку чужой души. Но если вдуматься… А не пофиг ли на причины? Не верю, что у него что-то выйдет, зато это может быть любопытно.

— Дай двадцать минут, умыться, — решаюсь и открываю шкаф. Чего хоть надеть-то, куда этот маньяк меня понесет на этот раз?

— Поесть не забудь, Ц аревич. Я буду тут.

— Я не завтракаю, — бросаю коротко и, схватив первые попавшиеся джинсы и темную рубашку, скрываюсь в ванной.

Возвращаюсь ровно через двадцать минут, умытый, бритый и одетый, Аман все также возлежит на моей кровати, и не думая шевелиться.

— И? Долго тебя ждать? — спрашиваю, брови приподняв.

В сотую секунды Аман оказывается рядом, уже одетый, и, подхватив меня под бедрами, на руки хватает, поднимая. Я начинаю привыкать к такому способу передвижения, это становится даже приятным. По крайней мере пахнет от него хорошо.

— Держись, Ц аревич.

И мы вновь несемся, я только и могу, что лицо на его груди прятать от потоков ветра.

Когда все заканчивается, мы оказываемся дома у Амана в кресле-качалке. Обнаруживаю себя сидящим у него на коленях, лицом к лицу, и я имею возможность разглядеть россыпь родинок на его щеке.

— В одной из сказок, что мне рассказывала сиделка, говорилось о том, что если у человека в одном месте много родинок, значит, в прошлой жизни его в это место часто целовали.

— В следующей, значит, я буду без родинок. Я думал о том, что бы сделать, но… Я не смогу сделать чудо. Были разнообразные варианты, только, мне думается, что я этим тебя не удивлю, в итоге пришел к тому, к чему пришел. Скажи, ты когда-нибудь кого-нибудь спасал?

— Смотря что считать спасением, — хмыкаю я, заценив его способности по смене темы. — Мой благотворительный фонд многим помог. А еще я один раз подобрал паренька. Он пытался зарезаться в туалете клуба. Припер домой, вылечил, помог деньгами. Позже он меня обворовал.

— Как мило. Не все люди хорошие… Хотя, хороших, по факту, и нет вовсе. Чаще всего, если мы что-то и делаем, то делаем для себя. Не тащи больше в дом кого попало, помогай им на улице, — усмехается и планшет со стола берет, на что я возражаю:

— Все люди хорошие. Для себя. По крайней мере у каждого есть оправдание своим действиям. А по поводу помощи другим… Это был не единичный случай; до тех пор, пока я не понял, что людям помогать просто так нельзя. То, что дается просто так, никем не ценится. Как там говорится? «Вместо того, чтобы дать голодающему рыбы, научи его делать удочку. Если ему это действительно надо, сам прокормится».

— Это да. Но сегодня у нас ни рыбы, ни удочек. Я вообще не уверен, как это можно назвать. Мы просто сделаем это и все.

Аман начинает свапать по планшету, но я не смотрю, что он там ищет, а его разглядываю. Обычно я не разрешаю людям себя трогать. Не то чтобы не любил прикосновений, но я не понимаю этой повальной тяги людей к обниманию всех вокруг. Если ты меня касаешься, значит, я пустил тебя в свой близкий круг, но Аман… ему явно на разрешения пофиг. Но по непонятным причинам это вызывает не отторжение с отвращением, а наоборот, легко принимается, будто так и надо.