Расколотое королевство

— За Нормандию, — взревел один из рыцарей в первом ряду, может быть, и сам Беренгар.

Они врезались в наполовину сформированную боевую линию, обрушив свои копья на щиты и головы нортумбрийцев и датчан, тесня их, топча копытами павших, а потом обнажили мечи и стали вгрызаться все глубже в ряды противника. Напор передового десятка был поддержан теми, кто ехал сзади, и все они неуклонно продвигались вперед, тесня Эдгара и Свена в конец улицы.

Напротив нас осталось стоять не больше пятнадцати хускерлов Эдрика, больше, чем нас, конечно, но они уже видели, что происходит вокруг, и их решимость была поколеблена. Кровь вскипела в моих жилах, и моя рука уже зудела в ожидании схватки.

— Бейтесь с нами, — я бросил им свой вызов.

Гул сражения наполнил меня дикой радостью, и я хлопнул по шее Эдрика плоской стороной клинка.

— Бейтесь, сукины дети!

Но забота о своей жизни взяла верх над клятвой вассальной верности, и они бежали. За ними по пятам следовали всадники, рубя бегущих направо и налево. Свен и Эдгар, должно быть поняли, что их бойцы не выстоят в этой битве, и скоро все будет потеряно. Они развернули коней и бежали с большей частью своего войска прочь, оставив город и монастырь, который так старательно превращали в крепость. Незадачливые короли отступали в сторону болота, так как знали, что у реки их уже ждет наша армия. На поле боя осталось только несколько зазевавшихся танов, чтобы в одиночку сдерживать мощный натиск норманнов и пасть под нашими мечами.

Потом я заметил, как скачет прочь Эдгар в золоченом шлеме, как его преследует Беренгар со своими рыцарями, и меня накрыла волна горького разочарования. Я упустил свой шанс убить Этлинга. Судьба во второй раз свела нас вместе, а я не успел сделать ровным счетом ничего. Вот уже больше года его смерть была моей единственной целью, и я меньше всего желал, чтобы месть за моего господина свершил толстяк Беренгар. Бросив Эдрика на землю, я повернулся к Серло и Понсу.

— Присмотрите, чтобы не сбежал, — сказал я. — Берегите Беатрис и лорда Гийома.

Я слышал их протестующие крики, но не обратил на них внимания, а махнул рукой остальным и первым бросился в гущу сражения, где тяжелые французские мечи косили остатки вражеского арьергарда. Мои башмаки громко хлюпали по грязи, смешанной с кровью и мочой. Раз или два я чуть не споткнулся о трупы, потому что не мог оторвать взгляда от позолоченного шлема под полосатым знаменем. Однако по мере того, как рушились вражеские боевые линии, и начиналась беспорядочная резня, было все труднее пробираться через толпу.

Впереди наш путь пересек отряд рыцарей. Один из них заметил нас и окликнул. Я торопливо ответил ему на французском языке и назвал наши имена, чтобы они поняли, что мы норманны, как и они. В разгар боя зачастую бывает сложно отличить противника от союзника, особенно, когда боевые порядки нарушены, и тем более ночью. Мужчины, не задумываясь, убивают всех, кого видят перед собой, и только вонзив меч в воображаемого противника, понимают, что лишили жизни своего брата по оружию. И не упомнить, сколько раз я видел подобное, так что не имел ни малейшего желания оказаться приколотым копьем к стене из-за глупой ошибки. Только не после всего пережитого сегодня ночью. К счастью капитан отряда расслышал меня, и они унеслись прочь, преследуя группу белобрысых датчан, которые со своими бабами и барахлом искали убежища в узком переулке между двумя большими залами.

Мы побежали дальше через рыночную площадь сквозь густое облако черного дыма, который клубился перед нами, язвил глаза, обжигал горло и грудь. Кашляя, моргая, чтобы очистить зрение, я продолжал двигаться вперед. Мимо нас мчались вооруженные всадники, над ними гордо летели их вымпелы. Они с восторгом выкрикивали имя Нормандии, Бога и короля, опуская оружие на головы последних датчан и нортумбрийцев. Другие отбросили в сторону копья и взяли факелы, чтобы поджечь те дома, которых еще не коснулось пламя. Когда дым рассеялся, я неожиданно близко увидел позолоченный шлем Эдгара Этлинга, рядом с ним Беренгара, а между нами множество людей, которых с каждым ударом сердца становилось все больше. В переулках еще держались последние линии обороны, некоторые наши противники предпочитали встретить смерть лицом к лицу, чем быть пораженными в спину во время бегства, другие надеялись удержать позиции, пока их ярлы и таны не сядут на лошадей и не покинут поле боя. Они смыкали щиты и плечом к плечу вставали на нашем пути отрядами от десяти до сорока человек.

Внезапно я остановился. Позади одной такой линии щитов на коня взбиралась маленькая фигурка, которую я не ожидал увидеть здесь. Только не здесь.

Нигде на свете.

Земля медленно повернулась у меня под ногами, и мысли о сражении улетучились в один миг. С пересохшим горлом я завороженно смотрел на появившийся передо мной призрак, который словно выплыл из полузабытого сна, из самых глубин больной памяти. Потому что она была мертва.

Поднимаясь в седло, она повернулась ко мне спиной, но я узнал ее в одно мгновение. Голова ее была непокрыта, а длинные волосы распущены, как я помнил, и свободно струились по плечам и спине: густые пряди, черней самой темной ночи, когда луна только зародилась, а звезды скрылись за тучами. Ветер беспечно играл с ними, словно вокруг не горели дома, не умирали люди. На мгновение она повернулась, и я увидел ее лицо.

Освинн.

Этого не могло быть, и все-таки это была она. Нет, наваждение. Я моргнул, чтобы прогнать его, но женщина с черными волосами не исчезла. Голова кружилась, дыхание остановилось в моей груди, и я почувствовал, как холод побежал по всему телу с головы до ног.

Она еще не заметила меня. Рядом с ней на белого жеребца вскочил седой, но мощно сложенный мужчина. Датчанин с широкой грудью, с заплетенными в косу волосами, с руками, унизанными витыми кольцами из золотой проволоки. На его щите красовался огнеглазый дракон с топором в когтях.

— Освинн, — позвал я. — Освинн!

Я развязал ремень под подбородком, позволив шлему упасть на землю, чтобы она могла увидеть мое лицо. Снова и снова я кричал ее имя, горло саднило от усилий, а хриплый голос заглушали боевые крики и звон стали; я уже начал терять надежду, когда она наконец увидела меня.

Ее темные глаза расширились, тень узнавания мелькнула по лицу. Приоткрыв рот, она смотрела на меня, а я на нее, вне себя от радости и потрясения при виде ее живой здесь, совсем рядом. Казалось, мы целую вечность не отводили взгляд друг от друга, хотя, скорее всего, это длилось всего пару мгновений, потому что прежде чем она успела ответить, мужчина на белом коне схватил ее поводья, и они быстро поскакали прочь переулками по направлению к тлеющим останкам кораблей и темным болотам за ними. Прежде чем скрыться из виду, она еще раз обернулась через плечо. Ее губы шевелились, и хотя голос был не слышен, не было никакого сомнения, что она звала меня.

Танкред.

А потом она исчезла. Со всех сторон бежали люди, последние из врагов либо сдавались, либо встречали свою смерть на острие нормандской стали. Песнь победы неслась к небесам. Беферлик принадлежал нам.

Силы оставили меня, я опустился на колени, закрыл глаза и тяжело дышал, прислушиваясь к трудным ударам сердца глубоко в груди. Безжалостный восточный ветер насквозь пронизывал куртку и тунику, холодные капли дождя кусали щеки и больно ранили лицо.

Я почувствовал на плече тяжесть руки и открыл глаза, рядом со мной стоял Эдо.

— Я видел ее, — просто сказал я.

Я не мог поверить, что произношу эти слова.

— Я видел Освинн.

— Это была не она, — ответил Эдо, после грохота боя было странно слышать его тихий голос. — Это невозможно. Она умерла больше года назад.

Я тоже так думал. Разве не так мне сказали в Дунхольме? И все же мои собственные глаза доказали мне, что я ошибался. Все то время, что я считал ее убитой, она была жива.

— Это была она, — повторил я сквозь стиснутые зубы.

— Танкред…