Расколотый мир

Если я не могу нажать спусковой крючок, Макбрайд же, безусловно, может. Я хочу бросить пистолет Джубили и пропустить Макбрайда, чтобы добраться до Шона, но мое тело дрожит, и не собирается слушать мои приказы.

Макбрайд идет вперед и отталкивает меня, будто я вообще ничего не вешу. Я сильно ударяюсь об пол, толчок боли, проходящий через тот же путь, что и горе, затмевает его на долю секунды. Макбрайд останавливается перед Джубили и поднимает пистолет, медленно растягивая губы до слабой улыбки, которая видна только мне.

— Капитан Чейз, — очень мягко бормочет он, специально для нас. Она не шевелится, когда он наставляет на нее пушку, готовясь выстрелить ей прямо между глаз. — Покойся с миром на Эйвоне.

Его палец сдвигается на спусковой крючок, и я вскакиваю на ноги, бросаясь на Макбрайда, чтобы оттолкнуть его. Выстрел уходит мимо, свист выстрела сокрушает мои уши.

— Опусти пистолет, — с отдышкой говорю я, прежде чем он попытается снова. Голос звучит по-другому, горло горит из-за каждого слова. — Здесь что-то происходит больше, чем это… мы нуждаемся в ней.

Восстановив равновесие, Макбрайд начинает терять внешний налет спокойствия.

— Отойди от нее прежде, чем я выстрелю в тебя. — Он направляет ствол пистолета на мою грудь, крепко держа его обеими руками.

Позади меня шевелится Джубили, царапая свою кожу о камень.

— Просто позволь ему убить меня, — шепчет она, что режет меня, как разбитый стакан.

— Нет. — Как будто говорит кто-то другой. Кто-то выше этой ненависти, этого горя, кто-то, кому все равно, что звук голоса Джубили делает меня больным, что ее предательство сломало что-то не поддающееся восстановлению. Кого-то, кого волнует только то, что она нужна мне, чтобы спасти мою планету.

Шон нащупывает свой пистолет, его руки яростно трясутся, когда он хватается за него на боку.

— Флинн, — зовет он хрипло. Прямо с его губ к моему сердцу. — Не делай этого.

— Что она тебе предложила? — хрипло спрашивает Макбрайд с презрением в голосе. — Ты всегда был слабаком, Кормак, но даже я думал, что ты выше этого. Отказаться от семьи ради пристрастия к trodaire.

Я все еще не могу оторвать глаз от Шона. Его грудь вздымается, пистолет дико дрожит.

Трясущимися руками я поднимаю пушку Джубили и снимаю с предохранителя. Мягкий писк батареи питания заполняет пещеру. На мгновение все замирает. Турло, сгорбившийся над телом Майка. Шон, стоящий на месте и смотрящий прямо мне в глаза. Джубили с закрытыми глазами, ожидающая свой конец. В это бесконечное мгновение я делаю свой выбор.

И теперь все кончено.

— Предатель, — шепчет Макбрайд, когда я нацеливаю пистолет на него, и это слово проходит сквозь меня, как нож.

Я смотрю мимо Макбрайда на Шона, все еще стоящего с пистолетом на боку.

— Это не вернет Фергала. Это была не она, это была ярость. Она реальна. Ты доверял мне всю нашу жизнь. Поверь мне сейчас.

Мир сужается, и все, что я вижу — это лицо моего кузена, и все годы, проведенные вместе: дерзкие улыбки, общее горе, тихие моменты без лишних слов. Он увидит. Он признает истину, что ярость реальна, что наша планета больна и безумие сейчас может прийти за любым из нас, что Джубили — наша единственная надежда найти ответы. Он знает меня. Он знает меня.

Затем Шон поднимает пистолет и нацеливает его на меня. Его раскрасневшиеся глаза на полсекунды встречают мои, прежде чем кузен нажимает на курок.

Выстрел идет мимо цели, визжа на всю пещеру и нарушая чары.

Макбрайд рычит и делает шаг вперед, пистолет снова направлен на Джубили. Я ныряю к ней, хватаю ее за руку и тяну вверх, мое тело находится между ней и Макбрайдом. Лазер визжит. Я железной хваткой держу Джубили за руку и устремляюсь в проход позади нас.

Ноги знают дорогу, пока перед моими глазами возникают картинки. Фергал позади меня, такой незнакомый в своей неподвижности, и Турло все еще там с Майком, и Шон, мой Шон, направляющий пистолет мне в лицо. Если я отпущу Джубили, то она упадет. Я обнимаю ее, игнорирую крик боли, когда моя рука сжимает рану, где моя пуля задела ее бок, и тяну ее в темноту.

Сплошные фрагменты. Крик матери. Запах чего-то горелого. Прилавок трясется, когда что-то тяжелое падает на пол. Острая, сокрушительная череда выстрелов. Чей-то голос, произносит: «Надо разобраться с этой сукой». Крик маленькой девочки. Вкус металла.

Она должна была быть храброй. Но девочке было всего восемь, и она не была храброй, и никто из сотрудников приюта, что пришли за ней, до сих пор не потрудился смыть кровь с ее рук.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

ДЖУБИЛИ

ХВАТКА ФЛИННА НА ЗАПЯСТЬЕ ледяная и жесткая. Я стараюсь сосредоточиться и понять, где мы находимся, и что происходит — мозг автоматически пробегается по контрольному списку, который был просверлен в нем с момента базовой подготовки. Пытается принять во внимание ситуацию, местоположение, противников, травмы, препятствия… но все это смешивается, глаза текут, и я едва могу дышать. Он выскакивает из коридора и тянет меня через узкую расщелину в скале, камень царапает подбородок и руки.

Мысли тянутся к картинкам-воспоминаниям, но их нет. Я вижу больничную койку, где я оставила Флинна, я вижу, как я решила взять патрульный катер для его поисков. Но за этим стоит только кровь, кровь, бурлящая во мне, с металлическим вкусом на языке, поющая в венах. Когда я закрываю глаза, передо мной встает пещера, настолько сильно окрашенная кровью, насколько я никогда не видела за всю свою жизнь в сражениях. Кровь как искусство, объявляющая победу над фианной, над закаленными, чудовищными мятежниками слишком молодыми или слишком искалеченными, чтобы дать отпор. Кровь склеивает наши руки, Флинна и мои.

Все, что я вижу, это ребенок, наполовину свернувшийся под мятежником, который, похоже, пытался защитить его. Не знаю, мальчик это или девочка. Я не знаю… я не знаю.

Тело проседает от веса пустой кобуры на бедре, веса того, что я сделала. Колени подгибаются, и я опускаюсь на пол, таща Флинна за руку за собой. Он вынужден остановиться, чуть не выдернув руку из хватки, пытаясь поставить меня на ноги.

— Остановись, — задыхаюсь я, задыхаюсь от запаха крови на моей коже. Теперь я понимаю, что значит этот металлический привкус и дрожь в моих конечностях, теперь я знаю, что такое ярость. Кровь. — Остановись… Флинн, пожалуйста. Пусть они заберут меня.

— Черта с два! — отвечает он через стиснутые зубы. Его лицо нечитаемое.

Он не хочет меня слушать. Сейчас у меня нет сил спорить с ним. Он сделал свой выбор, и если я продолжу замедлять его, он умрет за это.

Я поднимаюсь на ноги, сильно опираясь на него. Он ворчит от напряжения или боли, или признательности, и мы снова бежим по коридору.

Дрожь ударяет меня, как поезд на магнитной подушке, в десять раз хуже, чем на острове Флинна на востоке. Хуже, чем после моей первой боевой операции. Потому что это не так. Ни одна часть моего обучения не подсказала мне, как понять кровавую расправу над безоружными и невинными людьми. Детьми. Мозг напряжен и холоден, как рука Флинна держащая меня за запястье, хотя в то же время я не могу прорваться через узкие полосы паники и ужаса. Повсюду, куда не посмотрю, я вижу кровь и слышу ее запах. На моей коже, одежде и в моих волосах. Я борюсь с тошнотой просто потому, что не могу остановиться, убегая от жизни Флинна, от людей, которые думают, что он предал их.