Расколотый Запад

В нашем контексте интересна радикализация идеи Канта о всемирном гражданском состоянии в период, предшествующий марту 1848 года. Фрёбель вступает в дискуссию, которая уже давно велась вокруг кантовской работы о вечном мире. Фрёбель должен защищать кантовское «требование справедливости и вечного мира между государствами» [111] в политической и духовной атмосфере, которая изменилась благодаря Гегелю и исторической школе по сравнению с основным гуманистическим настроением XVIII века. Фрёбель применяет все свои культурно-исторические, антропологические, этнографические и географические знания для анализа различий племен, языков и рас, потому что эти «естественные» элементы социальной и культурной жизни в процессах политического формирования общности ради достижения свободы являются, по Фрёбелю, в известной степени «негативными составляющими». Хотя самим ходом культурного развития народы обречены попеременно на «смешение или обособление», между генеалогическими корнями этноса и волей политически сложившейся нации существует некоторое напряжение. Примером служит Швейцария: «Народы, которые опираются в своей жизни главным образом на свободную ассоциацию и союз общин, или товариществ, часто сосуществуют вместе только потому, что испытывают внешнее давление. Так происходит до тех пор, пока не окрепли и не срослись составные части этих общностей». Страсть Фрёбеля — в идее «нравственного, свободного, собственно политического момента в жизни народов», т. е. «братского союза, в который вступают на основе свободного решения» [112] . Его взгляд с самого начала направлен за границы национального государства, его интересует федерация государств.

111

Frobel (1847) Bd II. S.458.

112

Frobel (1847). Bd. I. S. 246, 245.

Пока нация провозглашает собственное существование самоцелью, сознание граждан даже в либеральных странах сохраняет «патриотически-ограниченный характер» [113] . Ради «индивидуального самоопределения, для которого каждый обладает своим масштабом» [114] , Фрёбель решительно выступил против субстанциализации государства и нации. Только равное уважение к каждому отдельному человеку и солидарность между всеми людьми можно считать «конечной целью культуры». Этот идеал человечества должен найти свое воплощение в глобальной федерации государств, которая упраздняет войну, преодолевая противоречия национальной и интернациональной политики, государственного и международного права. Фрёбель излагает идею Канта о всемирном гражданском состоянии в ярких красках как «демократически организованный союз товариществ всех людей, всеобщее самоуправление человеческого рода, осознающего себя автономным жителем, владельцем и управляющим хозяйством планеты» [115] . Он ориентируется при этом скорее на федеративную систему США и в особенности на швейцарское национальное государство, чем на централизованное строение Французской республики.

113

Ibid. S. 538.

114

Ibid. S. 57.

115

Frobel (1847). Bd. II. S.469.

Идею всемирной республики, построенной по федеративному принципу, не нужно путать с суррогатом рыхлого союза народов. Вместе с правом на войну исчезает также суверенитет отдельных государств, мутировавших до положения членов союза народов, и оборотная сторона суверенитета — принцип отказа от интервенции, который Фрёбель считает только «жалким предлогом минутной слабости»: «Вопрос всегда в том, ради чего следует начать интервенцию — ради свободы и культуры или в интересах эгоизма и жестокости» [116] . Войны допустимы только «как революции», т. е. в форме освободительных движений для осуществления демократии и гражданских прав. В этом случае партии гражданской войны заслуживают поддержки со стороны сил, осуществляющих интервенцию [117] . За правовыми аспектами таких интервенций должны наблюдать международные судебные институции.

116

Frobel (1848) Bd. I. S. 250.

117

Frobel (1847). Bd. II. S. 462 ff.

Фрёбель, как объявленный в розыск революционер, в 1849 году должен был покинуть Германию. Когда после восьми лет эмиграции, проведенных в США, он вернулся в страну, здесь произошел не только ментальный поворот к «реальной политике» (как об этом свидетельствует Л.А. фон Рохау). Сам Фрёбель так переосмыслил опыт своей богатой приключениями эмигрантской жизни, что его работы стали репрезентативными для смены политической атмосферы тех лет [118] . В 1861 году, т. е. через 14 лет после публикации «Системы социальной политики», Фрёбель издает еще один двухтомник под названием «Теория политики» [119] , где признается в Предисловии, что должен отречься от «триады революционного духа». Теперь он идет за Гегелем и исторической школой: государство не только обладает наличным бытием, т. е. реально существует для своих граждан, но и, как органично составленная и суверенно нравственная власть, является целью самой по себе. Поскольку государства не терпят ничего, что возвышается над ними, в отношениях между государствами «не власть обусловлена правом, а право является производным от власти» [120] . Естественное состояние [отношений постоянной вражды] между государствами может продолжаться только потому, что «универсальное государство — это идея, безусловно противоречащая нравственности и, как таковая, противоречивая; это не идеал, за которым скрывается действительность, а некое уродство мысли, заблуждение нравственного суждения» [121] .

118

Восприимчивость к расовому вопросу в США сделала ренегата даже предшественником социал-дарвинизма.

119

Репринт венского издания был выпущен Scientia Verlag Aalen в 1975 г. (в дальнейшем цитируется как: Flobel (1861). Bd. I и II).

120

Frobel (1861). Bd. I. S. 331.

121

Ibid Bd. I. S. 3.

3. Кант, Вудро Вильсон и союз народов

Конечно, Фрёбель был академическим аутсайдером, но его острые суждения о кантовском проекте не только предшествуют основным тезисам гегельянца Адольфа Лассона [122] , они выражают господствующие убеждения многих немецких специалистов по государственному праву в период между 1871 и 1933 годами [123] . По сравнению с выдающимися «ниспровергателями» международного права — от Эриха Кауфмана до Карла Шмитта — влияние таких интернационалистов, как Вальтер Шюкинг и Ханс Кельзен, было маргинальным. Печать национализма и этатизма лежит и на тех либеральных инициативах, которые исходят непосредственно от специалистов по международному праву в западных странах. М. Коскенниеми посвятил две будирующие главы своей очень интересной истории международного права добросовестным, в конечном счете амбивалентным усилиям юристов, которые с конца 1860-х годов объединялись вокруг Institut de droit international [124] и «Revue de droit international et de legislation comparee» [125] . Многие из них примут впоследствии участие в работе мирной конференции в Гааге. До того момента (несмотря на Женевскую конвенцию 1864 г.) право на войне — jus in hello — не было упорядочено в обязательном для всех виде (речь идет о цивилизировании военных действий, направленных только против бойцов, защите гражданского населения и раненых, о гуманном обращении с военнопленными, защите культурных ценностей и др.): «Indeed, the laws of war have perhaps never before nor since the period between 1870 and 1914 been studied with as much enthusiasm» [126] .

122

Lasson A. Prinzip und Zukunft des Volkerrechts. Berlin, 1871.

123

Koskenniemi M. The Gentle Civilizer of Nations. The Rise and Fall of International Law 1870–1960. Cambridge, 2002. P. 179–265.

124

Институт международного права (фр.).

125

«Ревю международного права и сравнительного законодательства» (фр.).

126

«Безусловно, военные законы никогда не исследовались с таким энтузиазмом, как в период между 1870 и 1914 гг.» (Koskenniemi М. The Gentle… а. а. О. Р. 87).

Сторонники национально окрашенных либеральных концепций исходили из того, что профессия специалиста по международному праву призвана помогать обрести голос политической совести человечества. Для них существование национального государства, его независимый статус были чем-то безусловным; но только европейские государства принадлежали к тому культурному кругу, в котором идеалы просвещения, прав человека и гуманитарных принципов могли рассчитывать на отклик и понимание. Только цивилизованные государства достигли той степени зрелости, которая позволяет им стать членами международного сообщества равноправных государств. Интернационалисты не были, конечно, совсем бесчувственными к жестоким сторонам колониализма, но, и на их взгляд, именно Европе однажды выпала роль распространять процесс цивилизации на другие регионы земного шара. С позиции превосходства белого Запада представлялось естественным, что колониальные державы в договорном порядке регулировали свои взаимные претензии друг к другу, но не свои отношения с самими колониями. Существовавший перепад в цивилизованности и проистекающая отсюда миссия просвещения и воспитания должны были объяснять, почему универсализм основоположений международного права неразрывно связан с присущей колониализму логикой исключения.

Между тем профессионализм юристов был успешно использован не только в ходе догматического обоснования конструкций международного права, но и в правовой политике, особенно в области гуманитарного международного права. Тем острее был ментальный шок от беспримерной эскалации насилия в годы Первой мировой войны, жестокости позиционной войны и войны вооружений (первые применения танков, газа, огнеметов и т. д.). Первая «тотальная» война свела на нет все усилия найти правовые ограничения для милитаристского насилия во время войны. Это презрительное опровержение успехов Гаагской мирной конференции стало одной стороной первой великой цезуры в истории классического международного права. Другая ее сторона — инициатива Вудро Вильсона, вызванная шоком от ужасов войны, по созданию Лиги Наций. Долгий XIX век закончился вместе с историческим потрясением, которое и подготовило почву для во многом невероятного процесса конституционализации международного права.

Основание Лиги Наций впервые позволило поставить кантовский проект [о всемирном гражданском состоянии] в повестку дня практической политики. Вскоре после этого он стал темой важных по своему значению дискуссий среди специалистов по государственному и международному праву [127] . Идея Канта оказала свое политико-правовое и теоретико-правовое воздействие только после ужасов Первой мировой войны. Но в измученной и истекающей кровью Европе лозунги движения за мир нашли большее понимание среди общественности, чем у правительственных политиков. Нужна была инициатива американского президента. Как профессиональный юрист, он был подготовлен к тому, чтобы практически воплотить философскую идею. Уже в военные годы Вильсон под влиянием прогрессивных интернационалистов, в особенности Women's Peace Party [128] , а также британских радикалов из Union of Democratic Control [129] , разрабатывал программу Лиги мира как ядра будущего послевоенного мирового порядка [130] ; в мае 1916 года он публично сделал доклад о ней членам American League to Enforce Peace [131] . Возмущению союзников Вильсон сумел противопоставить влияние великой державы, которая впервые решительно вмешалась в европейские конфликты.

127

Х. Келзен и К. Шмитт дискутировали с Дж. Скелле и X. Лаутерпахтом.

128

Женская партия мира (англ.).

129

Союз демократического контроля (англ.).

130

См.: Knock Th. Woodrow Wilson and the League of Nations. Princeton, 1982. Кар. IV.

131

Американская лига укрепления мира (англ.).

После того как при посредничестве США в ноябре 1918 года было заключено перемирие, Вильсон, спустя еще три месяца, возглавил комиссию по созданию Лиги Наций; уже через 11 рабочих дней был представлен проект Устава. В Германии такие политически ангажированные ученые и интеллектуалы, как Карл Форлендер, Карл Каутский и Эдуард Шпрангер, сразу распознали в речах Вильсона влияние кантовской концепции о союзе народов [132] . Сам Вильсон, правда, никогда прямо не ссылался на кантовскую работу «К вечному миру», но ряд убедительных признаков указывает на то, что он должен быть хорошо с нею знаком [133] . Этот интеллектуальный долг по отношению к Канту явствует не только из политической целевой установки, но прежде всего из организации и состава Лиги Наций. Количественный прорыв в развитии права связан с тем, что побеждает идея запрещения войны, что затрагивает саму субстанцию существовавшего международного права. Статья 11, пункт 1 Устава Лиги Наций (всего в этом документе 26 статей) констатирует, что «любая война и любая угроза войной, касается ли это непосредственно члена союза или нет, является делом всего союза». Никто из членов Лиги Наций не может сохранять нейтралитет. Это обязательство инициировало в 1926 году абсолютный запрет на войну в статье 1 пакта Бриана-Келлога, в подготовке которого решающее участие приняли опять же юристы США.

132

Beestermoller G. Die Volkerbundidee. Stultgart, 1995. S. 16–22.

133

Ibid. S. 101–104.

Если следовать образцу, предложенному Кантом, то союз народов должен достигать этой цели на путях взаимных добровольных обязательств со стороны суверенных, но миролюбивых, демократических государств. Федерация, следовательно, предполагает комбинирование государственного суверенитета и межгосударственной солидарности на основе демократического самоопределения народов, жизнь которых организована по национально-государственному принципу. Вильсон явно недооценил взрывной силы национального принципа, который был положен в основу договоров, заключенных в пригороде Париже и определявших на долгий срок новый территориальный порядок в Европе и на Ближнем Востоке. В качестве постоянных членов союза предусматривались Великобритания, Франция, Италия, Япония и США (которые, правда, не ратифицировали договор). В этих странах Вильсон видел авангард нового мирового порядка, который будет основываться на правовой государственности и демократическом самоопределении. Либеральная позиция определяла и материальные критерии, предъявляемые к приему других членов. Как и для Канта, для Вильсона лишь достижение космополитического правового состояния может означать окончательное исключение войны: «What we seek is the reign of law, based on the consent of the governed, and sustained by the organized opinion of mankind» [134] .

134

«То, к чему мы стремимся, есть царство закона, основанного на согласии всех, кто этим законом управляется, и опирающегося на организованную волю человечества» (Baker R.S. (Ed.). The Public Papers of Woodrow Wilson. Vol. 1. New York, 1925. P. 233).

Формулировки, направленные на предотвращение войны (статьи 8-17), выстраивают систему коллективной безопасности на основе обоюдных обязательств по оказанию содействия, ограничению вооружений, экономическим санкциям и действиям для мирного разрешения и улаживания конфликтов (через третейские суды, международные трибуналы или Федеральное собрание) [135] . Однако, не располагая кодификацией новых состояний «наступательной войны», без международных судебных структур, наделенных соответствующими полномочиями, и без супранациональной инстанции, обладающей волей и способностью осуществить действенные санкции против воинственно настроенных государств, Лига Наций ничего не могла противопоставить агрессии будущих «держав оси» — Японии, Италии и Германии (которые были исключены из Лиги Наций). Она была надолго парализована, когда фашистская Германия начала [новую] мировую войну, которая не только физически затронула и материально опустошила Европу. Цивилизационный надлом, проникающий глубже, чем военные разрушения, повредил моральное ядро немецкой культуры, немецкого социума, и бросил вызов человечеству в целом.

135

Verdross A. und Simma B. Universelles Volkerrecht. 3.Aufl. Berlin, 1984. S. 66; Klein E. Die internationalen und supranationalen Organisationen // Vitzthum W.G. Volkerrecht. a. a. O. S. 273–181.