Расмус, Понтус и Растяпа

– И как мы теперь попадём на Альфредо? – с беспокойством спросил Понтус.

Расмус подумал, потом подмигнул Понтусу и хитро предложил:

– А может, я пойду на представление, а потом в точности изображу тебе, что он делал?

Но Понтусу такое предложение не очень понравилось:

– Пойдём поговорим с ним. Вдруг он окажется хороший и пустит нас обоих за пятьдесят эре?

– Пошли попробуем, – согласился Расмус.

Они пробрались к арене, где стоял Альфредо.

– Господин Альфредо… – начал Расмус.

Но полная женщина все кричала, так что Альфредо ничего не слышал. Тогда Понтус набрался смелости, почтительно поманил Альфредо пальцем, наклонил голову и игриво сказал:

– Дядя, а можно мы пройдём за полцены? Мы обещаем тогда смотреть представление только одним глазом!

Понтус вычитал это в какой-то книжке, и ему казалось, что фраза как нельзя лучше подходит для этого случая. За свои одиннадцать лет он успел заметить, что такие глупые шутки пользуются у взрослых большим успехом. Но у Альфредо, похоже, чувства юмора не было. Он посмотрел на Понтуса свысока и ничего не ответил.

– Может, он не понимает по-шведски, – шепнул Расмус.

Но шпагоглотатель проворчал:

– Дядя замечательно понимать по-шведски. И понимать, что вы есть тфа негодяй.

Понтусу стало стыдно. Он обычно верил всему, что говорят, и, если ему говорили, что он негодяй, его тут же начинала мучить совесть. Но у Расмуса вера в себя была безгранична, и он совершенно не чувствовал себя негодяем, даже если его именовали таковым дважды в день – сначала учитель математики, а теперь вот шпагоглотатель. Хотя шпагоглотатель ужасно говорил по-шведски, смысл сказанного не оставлял сомнений, и Расмус был с ним совершенно не согласен.

– Дас ист неправда, мы вовсе не негодяи, – решительно ответил он.

– Йа-йа, – сказал шпагоглотатель и энергично закивал: – Тфа маленький негодяй, который хотеть попасть на предстафление за половина цена.

– Не обязательно быть негодяем, если у тебя нет денег, – сказал Расмус. – У нас всего пятьдесят эре.

Альфредо снова закивал:

– Тфа маленький негодяй без денег, йа-йа!

В тоне Альфредо, кажется, прозвучало сочувствие по поводу их бедности, и это растрогало Расмуса:

– А что, трудно научиться глотать шпаги? – заискивающе спросил он. – Вы долго учились?

Альфредо несколько секунд молча смотрел на него, потом усы его начали подрагивать, и он разразился дробным смехом:

– Та-а, надо начинать учиться, когда есть ещё маленький, и надо начинать с булавка, это есть так. А ты как думать?

Видимо, свои шутки Альфредо понимал лучше, чем чужие, потому что смеялся он долго. Понтус с Расмусом тоже с готовностью посмеялись. Они были готовы хохотать сколько угодно, чтобы задобрить Альфредо. Им было не привыкать: в школе частенько приходилось смеяться над учительскими шутками, потерявшими новизну всего каких-нибудь сто лет назад.

Но Альфредо прекратил смеяться так же неожиданно, как начал, и Расмус забеспокоился.

– Подумать только, – снова начал он, – дядя – всемирно известный шпагоглотатель. Всемирно – это, наверное, очень сильно известный?

Альфредо снова посмотрел на Расмуса, точно о чём-то размышляя, и опять захохотал:

– Та-а, дядя есть всемирно известный по всей Швеции, это есть так.

Но тут ему вдруг наскучила вся эта болтовня:

– А теперь вон отсюда, тфа маленький негодяй, – зло сказал он. – У меня не есть время болтать с маленький негодяй, вон, вон!

Расмус и Понтус повесив головы пошли прочь.

– Сам он негодяй, только большой, – сердито сказал Расмус и посмотрел вслед Альфредо, который уже скрылся в шатре.

– Представление начинается через минуту, – выкрикнула напоследок тётенька в красном, и дверь шатра за ней закрылась.

Расмус и Понтус остались снаружи, ужасно сконфуженные.

Расмус огляделся по сторонам:

– Где-то здесь были Приккен с Юакимом. Пойдём, это наша последняя надежда!

– Думаешь, она одолжит? – засомневался Понтус.

Расмус припустил к тиру – там он в последний раз видел сестру:

– Одолжит, если только сама всё не потратила.

У тира Приккен не было. Придётся искать, а представление начинается через минуту, надо спешить, спешить! В поте лица они проталкивались через толпу, увидев вдалеке светлый «конский хвостик», начинали дрожать от радости, однако это всякий раз оказывался чужой хвост, не имевший к Приккен никакого отношения. Но наконец они её нашли. Приккен уже стояла у ворот с Юакимом и остальными ребятами из ансамбля, готовая идти к фон Ренкенам репетировать.

Расмус бросился к сестре.

– Приккен, одолжи мне пятьдесят эре! – выдохнул он и топнул ногой от нетерпения.

Приккен сунула руку в карман, и Расмус вздохнул с облегчением. Ну, доставай скорей! Приккен положила то, что вынула из кармана, в протянутую ладонь Расмуса – это была маленькая игрушечная мышь с колёсиками по бокам!

– Прости, я потратила все до последнего эре. Зато смотри, что я для тебя выиграла.

– Играй на здоровье, – добавил Юаким.

И они ушли, а Расмус так и остался стоять с мышью в руке, злобно поглядывая то на игрушку, то сестре вслед.

Понтус засмеялся:

– Ну, шпагоглотателя не посмотрим, так хоть с мышью поиграем.

Но тут в Расмуса словно бес вселился:

– Нет уж, мы на него посмотрим! Я увижу Альфредо, даже если для этого придётся прорваться через баррикады! Идём!

Понтус последовал за ним. Он знал Расмуса и его фантастическое упрямство. Это упрямство было всей школе известно: «Ох, Расмус, если б ты не был таким упрямым и вспыльчивым, ты бы, пожалуй, был моим любимым учеником, – говаривал господин Фрёберг. – Ну почему бы тебе не стать таким же спокойным, как братец Понтус?»

Понтус понятия не имел, почему господин Фрёберг упрямо именует его братцем Понтусом. Он приходился Расмусу братом не больше, чем самому господину Фрёбергу. Но раз уж на уроках господина Фрёберга ему выпало быть братцем Понтусом, он относился к этому философски.

Расмус почти бежал к шатру Альфредо. Он отчаянно расталкивал встречных гуляющих, а Понтус поспешал за ним.

У шатра Альфредо народу уже не было, зато изнутри слышались аплодисменты. Представление было в полном разгаре. Это переполнило чашу терпения Расмуса. Он решил попасть внутрь во что бы то ни стало. Он обежал вокруг шатра – на задворках он выходил к жилым вагончикам, но сейчас там никого не было. Все, видимо, ушли на ярмарку по делам.