Расплата за жизнь
Шрифт:
— Тебе уже чего бояться? Скоро едино на тот свет отправишься. А вот мне с Дарьей еще жить. А что как среди ночи, как к Попихе, заберутся фулюганы, понасилуют обоих, с сестрой вместе, и живи потом в сраме до гробовой доски, — вытирала вспотевшее лицо шестидесятилетняя Лукерья.
— А как же они это утворили?
О том говорили на каждом перекрестке. В скверах, на скамеечках, на кухнях.
— Забрались к ней ночью в окно.
— Она же в многоэтажке живет. В «кукурузе». Дом такой, полукруглый. Чуть не под небом. К ней только на лифте приехать можно. Не в шалаше живет. Так–то вот запросто никто не влезет. А только те, кому сама отворит.
— Они и приехали на лифте. Не в окно забрались. А открыла им, потому что Быковы с ее Петькой дружили.
— А зачем среди ночи их пустила? Иль другого времени не было? Иль она забыла, какой час?
— Какая разница? Это и белым днем может случиться. Так вот как было. Зашли они к пей в квартиру и
— А чего искал?
— Знамо дело. К ней мужчины не за спасибо ходили все эти годы.
— Во, срамотища! Выходит, они не только понасиловали, а и обокрали!
— Да, голубушка! Такие нынче друзья.
На базаре торговцы хохотали:
— Нашим Быковым ихние бабы в постелях поотказали. Налог потребовали с мужиков. Да такой, что легавым не по карману стало со своими бабами спать! К старухам начали прикипаться. Вдвоем на одну бабку влезли! А ей и половины мужика много! Как заорала! Соседка услыхала, подняла на ноги весь дом. Люди двери вышибли. Глядь, старая в спальне голышом валяется. А эти два быка по веревке на нижний балкон лезут. Оттуда на площадку и в лифт. Там в свою машину и удрали.
— Не бреши — словили их! Теперь в больнице лежат, под стражей, до самого суда их не выпустят. А там — расстреляют, как зверей.
Все было похоже, но не так. Переборщили горожане. Услышав что–то в пересказе, так приукрасили, домыслили и извратили, что от первоначального слуха не осталось ничего. Слушок, брошенный в толпу, обрастал такими деталями и подробностями, что уже через несколько часов возвращался к рассказчику в таком виде, что тот своей информации не узнавал.
Судмедэксперт хорошо знал способности горожан к фантазии и домыслам. Этим приемом он подмочил репутацию многих людей, так и не очистивших свое имя. Иным из них пришлось из–за этого навсегда уехать из Орла.
Савва запустил свой первый шар, поймав маленькую информацию от дворника, увидевшего, как братья Быковы поднялись к Поповой уже под вечер. Шли они к ней с цветами, кульками и пакетами поздравить бабку с днем рождения. А вышли вскоре под ее брань, несущуюся из окна. Туда же вылетели все гостинцы и даже подарки. Быковы их не подобрали. Сели в машину и умчались вскоре.
Что произошло в квартире Поповой, рассказала Вадиму Соколову и Александру Потапову соседка Любови Ивановны, приглашенная в числе немногих гостей на день рождения.
— Любовь Ивановна не звала их в гости. О том она сама сказала. С нею нас было всего пятеро. Да и кто теперь устраивает пышные праздники. Хватило бы на еду на каждый день. А тут звонок в дверь. Мы, ее гости, уже хотели расходиться по квартирам. Зная, что Любовь Ивановна теперь рано ложится спать. Но тут всех разобрало любопытство. Кто же пришел к ней? Чтоб было о чем завтра посудачить, — созналась осведомительница и продолжила: — Вошли братья Быковы. Громадные букеты роз принесли. Все в подарках. Засыпали ими Любовь Ивановну. Та от неожиданности растерялась и онемела. А нам стыдно стало за свою бедность. Что не смогли прийти достойно на день рождения и подарки принесли скудные. Мы все съежились от неловкости. Ну куда нам, пенсионерам, тягаться с возможностями милиции? Ну, Быковы оглядев стол, враз все из своих сумок повыложили. Вино, сыры, ветчину, колбасы, икру лососевую, торты и конфеты, на столе свободного места не осталось для тарелок. Цветы по вазам. Закуску по тарелкам разметали. Вино откупорили. Подарки на хозяйку высыпали. Она в них совсем потерялась. И в коридор пошли, чтобы не глазеть на чужое угощение, какое не про нашу честь выставлено. Трое уже вышли на площадку, а меня Любовь Ивановна успела в дверях прихватить и остановила: «Куда это ты убегаешь? Посиди со мной». Я отговаривалась, что не хочу мешать ей побыть с гостями. А Любовь Ивановна впилась в руку: «Прошу тебя. Вернись». Я и пришла обратно вместе с хозяйкой. Глядь, а Быковы оба уже в спальне. Один, чуть старше, во все углы заглядывает. Любовь Ивановна, как увидела их там, аж заколотилась. Лицо пунцовым сделалось, вспотело. Подскочила она к Быковым да как закричит: «Чего вы здесь забыли? Кто разрешил входить сюда? Кто звал?» — «Мы с Кешкой хотим помочь вам ремонт квартиры сделать. Смотрим заранее, что нужно, какие материалы потребуются. Еще Петр, когда живой был, все мечтал сделать у вас евроремонт. Мы, в память о нем, за него сами справляемся». — «Какой ремонт? Кто просил вас о том? И Петр без моего ведома не мог бы ни к чему пальцем прикоснуться. Он у себя хозяином был. Но не здесь! Но кто позволил входить в спальню без моего разрешения? Как посмели?» — взбеленилась Любовь Ивановна. «Мы хотели сюрприз сделать. Приятное для вас. Не думали, что обидим», — удивились и опешили братья. Они не поняли, что Любовь Ивановна не терпит, когда к ней в спальню чужие заходят. Считает такое недостатком воспитания, признаком
плохого происхождения и дубового интеллекта. У нее даже кошка не входит в спальню. О людях и говорить нечего. Она никому это не позволяла. А тут такая беспардонность! Любовь Ивановна открыла им двери настежь и велела выметаться вон: «Как посмели, вошли, как к базарной торговке! Будто я с вами накоротке! Или вы в лесу родились, или мать вас в свинарнике на свет произвела, что не знаете элементарных правил этикета? Кто из уважающих себя людей сует свой нос в чужую спальню? Только безмозглое животное, которому недоступно понятие о совести и порядочности! Научитесь себя вести! А уж потом решайтесь приходить в гости. Кстати, для этого получают приглашение. Не появляются незванно». — «Но мы друзья вашего сына. Считали своим долгом поздравить вас! Не думали, что этим оскорбим вас. Наш друг говорил нам, что его мать — человек воспитанный и умный, с тонким чутьем и пониманием жизни и людей. К сожалению, мы в этом не убедились. И вы себя теперь ведете, как базарная торговка. Что из того, что мы вошли в спальню, где нет никого? Кому помешали? Кого смутили? Мы хотели сделать доброе дело, просто помочь вам. А вы обозвали нас, нахамили, опозорили перед посторонним человеком. Но за что? Пусть мы не воспитанны. Родились в конюшне или свинарнике, но никого не унизили. И за добро не плевали в душу!» — сказал тогда младший Быков. Его Дмитрием зовут. Он позвал брата. Сказал уходя: «Наша совесть чиста перед покойным другом. Это главное. Не удалось выполнить его желание, но не по нашей вине». «Что?! Волю Петра? В моей квартире? Разве он был здесь хозяином? Я что, умерла? А ну пошли отсюда прочь! Чтобы духу вашего здесь не было!» — вытолкнула обоих из квартиры и выкинула им вслед через окно все привезенное. Ругала их так, что все соседи слышали. «Старая дура!» — крикнули они, садясь в машину. Весь дом смеялся над ними и хвалил старуху, что не стала дружить с легавыми. Не клюнула на их подарки и жратву. Что и в старости уважала в себе женщину, хозяйку, не позволившую мусорам обитать в ее квартире. Высказала им все в лицо и выкинула, как шпану.Но что бы ни говорили соседи по дому, по городу ползли другие слухи. Дошло до того, что Быковы убили и закопали Попиху на кладбище. Но ее нашли. И теперь обоих ждет тюрьма.
То, что Быковы спокойно появлялись в городе и на рынке, никого не смущало:
— Под подпиской о невыезде находятся. Это лишь до конца следствия. Дальше захлопнется клетка!
Над ними потешался весь город. В лицо и вслед летели оскорбления. Стоило им появиться на базаре, люди обзывали их грязно, обидно. Около пивбаров — не остановись. Пришли в Софкин притон за долей — им в уплату предложили расчет натурой — с хозяйкой. Одной на двоих.
— Она даже моложе Попихи, — хохотали девки, высмеяв милиционеров при всех клиентах. — Им с нами слабо справиться. Уважают курвятину с душком.
Никто из Быковых и предположить не мог, что их репутацию опорочил Савва. Слухи в городе не прошли бесследно. И обоих Быковых вызвали в прокуратуру, потребовали объяснений случившегося.
— Женщина пока не подала заявление. Это и понятно. Не хочется марать свое имя. Портить реноме. Если бы такое заявление было от нее, вы бы уже не гуляли на свободе. Но вот соседи Поповой просят вас наказать. И утверждают, что обидели Любовь Ивановну во время вашего визита. Так что давайте, чистосердечно выкладывайте, что там у вас произошло.
Вызывал Быковых и начальник милиции. Не встал, по своему обыкновению, навстречу братьям. Остался сидеть за столом. Смотрел на обоих глазами, налитыми кровью. И спросил грубо:
— Вы что? Перебухали, скоты? С чего на старую клячу полезли?
Он с недоверием выслушал обоих. Но сомнения у него остались:
— На кой ляд поперлись вы к ней?
— Поздравить хотели с днем рождения.
Генерал хорошо знал Кешку с Димкой и не
поверил им. Понял — что–то скрывают братья. Без выгоды не то что подарков не принесут, и не оглянутся.
— А зачем в спальню поперлись? Примерялись?
— С ремонтом хотели помочь ей…
— Что? С каким ремонтом? Вы что это мне на уши вешаете? Какой ремонт? А ну, колитесь, как на духу, что там шарили? Или сию минуту обоих из органов под сраки! Не хватало мне здесь всяких засранцев! На ваше место желающих хватает! Вон сколько их! — кивнул на пухлую папку с заявлениями.
— Мы ничего плохого не сделали! — вспотел Кешка.
— Я тебя о чем спрашиваю? Мне плевать, что сделано иль нет! Что вы в спальне ее шарили? — грохнул кулаком по столу так, что телефонный аппарат, подскочив, упал в ноги Быковых.
Иннокентий молча посетовал, что позволил генералу так хорошо изучить себя. Но деваться было некуда и он сознался во всем.
— «Кубышка»? Я так и понял, что неспроста. Но с чего вы взяли, что коллекция у нее?
— Сами посудите. С чего бы ей такой хай поднимать? Подумаешь, в спальню вошли! Она аж зашлась. Значит, есть причина бояться и не впускать туда никого.
— Ну а сами успели что–нибудь заметить?
— Нет, она тут же фурией влетела. И нас выкинула, — вздохнул Кешка.