Расплата. Отбор для предателя
Шрифт:
Сколько раз я танцевала с ним вот так, на различных пирах и балах, мне не сосчитать. Когда-то мы танцевали с ним так, словно были единым целым, и сливались в танце, насквозь пронизанные взаимной любовью, которая в такие моменты доходила до предела. Это всегда было почти как полет, как обретение полной свободы, растворение в музыке и в любимом человеке без остатка. И он все это уничтожил.
— Меня хорошо учили в пансионате, — говорю я кротко, и тщательно слежу за тем, чтобы нарочно делать ошибки, заставлять Ивара немного сбиваться с ритма, почти наступать ему на ногу в последний момент, чтобы он вдруг не заподозрил
— Ты действительно не боишься смотреть в глаза, — подмечает Ивар с улыбкой, — не боишься даже короля.
— А должна?
Он кладет руку чуть ниже спины и прижимает меня к себе. Ему не нужно сдерживаться, он, похоже, решил взять от этого танца все. Сейчас, танцуя, он как будто становится моложе, его хромота, которая появилась недавно, кажется, полностью проходит, а лицо вновь обретает здоровый оттенок. Даже поседевшие пряди волос, кажется, куда-то исчезли.
— Он жестокий и властный человек. Все должны бояться его. Но что еще хуже — он обожает древние законы.
Лицо Ивара мрачнеет, и на нем проявляются глубокие морщины, которых я раньше не видела. Он снова выглядит куда старше, чем я запомнила его.
— Что он сказал вам там? — не удерживаюсь я, чтобы не спросить.
— А ты любопытная, — улыбается он горькой улыбкой, и в это мгновение я успеваю заметить, что у него не хватает одного из зубов.
Да что с ним такое? Он же дракон…
— Ничего особенного он мне не сказал. Просто в очередной раз поделился своими соображениями насчет древних традиций и обрядов, которые следовало бы исполнять, чтобы угодить богам и все в этом роде.
— Я видела, как вы злились, — говорю я.
— А от тебя ничего не утаить, не так ли? И знаешь, мне это нравится.
С минуту мы танцуем молча, и я уже решаю, что он решил не отвечать на мой вопрос.
— Король хочет право первой ночи, — наконец слышу я его голос. В голосе этом звучит такая потаенная злоба, что по спине у меня бегут мурашки больше от интонации, слова же и их смысл доходят до меня только спустя мгновение.
— Первой ночи?
— Да, малышка. Он хочет сорвать цветок, как он это называл, и убедиться, что его нектар достаточно сладок.
Мой ужас, похоже, явно выражается на моем лице, и его не в силах скрыть все мои попытки сохранять хладнокровие.
— Не бойся, девочка, я этого не допущу, — шепчет он мне на ухо. — Я лучше умру, чем дам августейшему надругаться над тобой. Ты только для меня. Поняла?
Слова его звучат вполне серьезно. В голосе слышны одновременно и сталь, и нежность. И на мгновение я вспоминаю того самого Ивара, который любил меня. Того самого Ивара, в которого я верила, как в неколебимую опору для меня. Того Ивара, который оказался не меньшей иллюзией, чем та, что создает мое кольцо.
Непрошенные чувства снова вздымаются у меня в душе, стискивая сердце, заставляя его страдать и ныть, вспоминая о прошедших счастливых годах. Но на смену им сразу же приходит весь тот ужас, который Ивар для меня устроил.
— Поняла, — наконец, отвечаю я, думая про себя, что было бы страшнее — провести ночь с Иваром или
с королем Маркусом. И то, и другое кажется одинаково невыносимым.Он вдыхает запах моих волос, и мы танцуем еще два танца, отгоняя от меня всех, кто хочет потанцевать со мной, даже Ридли.
— Я хочу познакомить тебя кое с кем, — вдруг шепчет он мне на ухо, когда начинается самый веселый танец. — Давай улизнем отсюда.
— С кем? — спрашиваю я.
— Увидишь.
43
Когда мы переходим в хозяйскую часть замка, где располагаются спальни, сердце моё начинает стучать так сильно, что я боюсь, как бы Ивар не услышал моего волнения.
Здесь всё мне знакомо. Каждый ковер, лежащий на полу, каждая картина, висящая на стене. Здесь я провела долгие годы счастья и здесь я получила самый жестокий урок в жизни.
Та самая страшная ночь родов снова предстает передо мной, захватывая меня без остатка. Память ещё так сильна, так терзает меня дьявольским огнём.
Здесь я бежала босая по плитам пола и по коврам, а слуги разбегались в стороны, не понимая, что происходит. Здесь, совсем близко, я потеряла свою старую жизнь.
Я бросаю взгляд на Ивара, который странно молчалив. Он смотрит вперёд, ведя меня по знакомым коридорам, тускло освещённым масляными лампами.
О чём он сейчас думает? Есть ли в его чёрном сердце хотя бы намёк на сожаление?
Конечно же нет. Уверена, если бы ему представилась возможность, он бы сделал это снова.
— Нам сюда, Адриана, — говорит он и поворачивает в сторону детских комнат. Именно здесь я в последний раз видела Лили, когда она была на его руках. Вспоминаю, как рвалась к ней, а он даже не дал мне попрощаться. От этого воспоминания изо рта моего вырывается стон, но я тут же спохватываюсь.
— Что? — спрашивает Ивар.
Я судорожно оглядываюсь по сторонам.
— Очень красивые тут ковры, — лепечу я, пытаясь сделать вид, что восхищена работой мастеров-ткачей. Ивару, похоже, всё равно. Он ничего не заметил. Похоже, он погружён в собственные мысли. И я даже не хочу знать, какие.
Он толкает одну из дверей, и я вижу огонёк свечи и лицо нянечки, сидящей в кресле. Она держит в руках книгу и глубоко, размеренно читает из неё сказки, те самые сказки из той самой книги, которые я каждый день читала дочери.
— Отец! — вскрикивает радостно Лили и выпутывается из одеял, чтобы подбежать к отцу.
— Здравствуй, дочь, я пришёл пожелать тебе спокойной ночи. И…
— А кто это? — спрашивает Лили, когда Ивар подхватывает её на руки. Она указывает на меня своим маленьким пальчиком и застенчиво улыбается, отводя глаза.
От вида дочери я едва не бросаюсь к ней, пересиливая себя в самый последний момент. Чувствую, как по щеке катится слеза, и торопливо смахиваю её, надеясь, что этого не видно в тусклом свете свечей.
Я тысячу раз представляла себе этот момент. Тысячу раз прокручивала в голове то, как всё произойдёт. Но это даже не близко к тому, как сильно на самом деле меня это взволновало.
Я знала, что рано или поздно увижу дочь здесь, но не знала, что это произойдёт в присутствии Ивара. Я знала, что мне придётся скрывать себя, не раскрывая дочери своего истинного лица, и готовилась к этому, как могла. Но к такому подготовиться нельзя.