Расплата

– Пурист, – пробормотала она, делая глоток из своего бокала.

– Для священника это обязательно. – В его глазах плясали зеленые и красные огоньки. – А это, – он высоко поднял за ножку бокал, – нет.

– Нет?

– Ах-ах. Определенно запрещено. – Но, качая головой, он наполнил как ее, так и свой бокал. – Однако мы не можем растратить это впустую, – заметил он. – Как-никак оно импортное.

– В самом деле?

– Оно проделало долгий путь из Калифорнии. Если вы заметили, там совершенно другая страна.

– Откуда вы знаете?

– Я жил там.

– Правда?

– Да, мэм. И у меня есть секрет, связанный с тем периодом моей жизни. – Положительно, его улыбка была соблазнительной. Она откинулась на спинку дивана.

– Что?

– Это было до того, как я стал священником.

– О-о, что-то темное и злое.

– Можно сказать и так. – Он засмеялся. – Прежде чем я нашел свое призвание, я был серфером.

– Не может быть!

– О да... вам стоило бы посмотреть, как я скольжу по волнам.

– А, ну хватит. – Она усмехнулась, вино и интимная обстановка ударили ей в голову.

– Может, когда-нибудь я устрою для вас показательное выступление.

Она сделала глоток вина и рассмеялась так сильно, что подавилась. Мысль о том, как отец Джеймс со своим воротником священника и развевающимся облачением стоит согнувшись на доске для серфинга на волне в Малибу, невероятно ее развеселила. Она кашляла так сильно, что ей пришлось отставить бокал в сторону.

– Я... не... верю...

Вдруг он принялся хлопать ее по спине, придерживая другой рукой.

– С вами все в порядке?

– Да... нет... – задыхаясь, проговорила она.

– Оливия... – Он принялся хлопать ее сильнее. – Дышите.

– А... Папа знает о серфинге? – спросила она, все еще пытаясь перевести дух.

Он громко и раскатисто рассмеялся.

– Не услышал ли я нотку непочтительности?

– От меня? – Изобразив на своем лице шок, она с притворной наивностью покачала головой и заметила, что он все еще обнимает ее. – Никогда.

– Вы потрясающи, – ответил он шепотом, когда улыбка медленно сползла с его лица, и она поняла, как близко они были друг к другу, их носы едва не соприкасались, его запах неотразим, ее груди прижаты к его груди. Это было безумием, эмоциональной опасностью. Прекрати, Оливия. Прежде чем ты зайдешь так далеко, что не сможешь остановиться. Прежде чем ты совершишь самую большую ошибку в жизни! Но она не шелохнулась. Не могла.

Она тяжело сглотнула, и его взгляд устремился к ее горлу.

Хотя он не открывал рта, она могла поклясться, что слышала, как он застонал.

– Не думаю, что мне стоит здесь оставаться, – сказал он, но руку не убрал. – То есть я знаю, что не стоит. – Его слова прозвучали несколько невнятно.

– Наверное. – Она вздохнула. – Но...

– Оливия, я не могу... – Он замолчал. Словно увидел грусть в ее глазах. Будто точно знал, о чем она думает. – О черт, – с трудом выдавил он, затем добавил: – Простите меня, – и, опустив взгляд на ее губы, поцеловал ее. Крепко. Охотно и решительно.

В мозгу Оливии настойчиво звенели сигналы тревоги. Это неправильно. Совсем неправильно. Они оба знали это. Разве он только что не пытался это сказать? Но она ответила на его поцелуй. Из-за вина, полумрака в комнате и чувства, что им обоим кто-то нужен, она отбросила все терзающие ее сомнения, которые продолжали звучать у нее в голове.

Он же священник, ради всего святого. И, вероятно, слегка пьян.

Что ты почувствуешь завтра? А он?

Не отвергай дружбу, которую он предлагает... Это грех, Оливия. Грех! Подумай!

Сердце у нее бешено колотилось, кожу покалывало, в глубине она начала словно гореть.

Она не могла остановиться. И не хотела останавливаться.

После того как Джеймс пересек разделяющий их невидимый барьер, он стал страстным и нетерпеливым. Он водил руками под ее свитером, ощупывал ее ребра копался в ее лифчике, мял ее груди. Внутри она таяла, словно масло, зная при этом, что совершает самую большую ошибку в своей жизни. Не делай этого, Оливия. Ради бога, не делай!

Он нетерпеливо стянул с нее свитер и принялся целовать ее: в щеки, шею, груди. Его губы, ласкающие ее, были горячими как огонь, а язык шершавым и влажным. У нее в голове проносились непроизвольные эротические образы.

Его губы добрались до ее соска, и она погрузила пальцы в его густые волосы, прижимая его голову к себе.

Словно из глубины его души раздался стон.

Да поможет мне бог, думала она, закрывая глаза. Ее кровь бурлила от охватывающих ее чувств. Она хотела его. До боли мучительно жаждала его обжигающих прикосновений. И она не была разочарована. По его телу струился пот, когда он расстегивал пояс ее слаксов. С тихим шипением «молния» скользнула вниз. Он сорвал с нее одежду, лаская ее ягодицы и ноги, создавая водоворот жара, который продолжал нарастать, пока он целовал ее.

У нее на коже выступил пот, а мысли в голове с невероятной быстротой сменяли одна другую.

– Ты так чертовски прекрасна, – прошептал он, бросая на пол ее трусики. В царящем полумраке она была совершенно голой, в то время как он был еще полностью одет, включая и белый воротник, красноречиво говорящий, что он священник, человек, давший обет целибата ради служения господу. Вероятно, Джеймс заметил, что она пристально смотрит на воротник, потому что он сердитым рывком сорвал его с шеи. Его губы впились в ее губы.

Закрыв глаза и стараясь не думать о том, что вовлекает его во грех, она поцеловала его в ответ. Их языки соприкоснулись. Она расстегнула его рубашку и рывком обнажила его мускулистые, твердые, рельефные плечи. Мускулы на его спине были крепкими, и она чувствовала его эрекцию через брюки. Мысли ее неистово завертелись и затуманились, она хотела его, но... это казалось неправильным... и не только из-за его духовного сана. На миг с ослепляющей ясностью она вспомнила Рика Бенца и о сохранившихся к нему чувствах. Но эта близость была другого рода. Тут главной была не любовь, а секс – запретный, сердитый, которым она хотела заняться, потому что была обижена.